http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=8087bf70-0da1-40e0-be41-2322969d4934&print=1© 2024 Российская академия наук
Институт культурологии подвели дальновидность и чрезмерная порядочность его директора, теперь уже бывшего. Он с огоньком поддержал идею объединить институты Минкульта в «гуманитарное Сколково», что сразу освобождало несколько шикарных особняков...
Скандал с РАН затмил происходящее в гуманитарных институтах Минкульта. Институт искусствознания тряхнуло основательно, но сработал интеллигентный отпор (и то отчасти). Государственный институт истории искусств в СПб до сих пор отбивается. В Институте культурологии административный погром по человеческим меркам состоялся, а по чиновничьим только начинается.
Все перекинулись на историю с РАН, о щепках забыли под угрозой вырубки леса. А зря: на этих институтах отрабатываются схемы и техники будущей «оптимизации», просматриваются неизбежные результаты новой культурной политики и, как в капле воды, отражается отношение этой власти к науке в целом и к гуманитарному знанию в особенности. Даже если РАН удастся в сентябре отстоять, дальнейший аудит результативности институтов, не отягощенный учетом принципиальных различий между естественными науками и гуманитарным знанием, вполне может повторить то, что уже было в высшей школе, когда эффективные менеджеры выявили неэффективные вузы… ровно в элитном сегменте нашего образования.
Здесь же видно, что надо делать и чего не надо. Институт культурологии подвели дальновидность и чрезмерная порядочность его директора, теперь уже бывшего. Он с огоньком поддержал идею объединить институты Минкульта в «гуманитарное Сколково», что сразу освобождало несколько шикарных особняков и позволяло легко уполовинить кадры, уже десятилетия сжирающие министерский ресурс, нужный для другого, куда большего дела. В приличном обществе с понятиями о чести он, конечно же, получил бы пост руководителя объединенного института. Но наши его за все хорошее… сожрали, на реорганизацию культурологии бросили инженера-железнодорожника, и теперь закрывают сектора, увольняют людей, подписавших протестные письма, а на их места набирают лояльных без роду, племени, заслуг и школы. Слышали даже установку: «У министерства нет денег на фундаментальную науку». Люди наверху явно приняли и теперь свято чтут обет нестяжательства, иначе знали бы, что годовой зарплаты этих гуманитариев культурному бизнесмену хватит на позавтракать, неплотно и без водки.
Дело в принципе. Зачем министерству гуманитаристика, да еще «фундаментальная»? И зачем вообще государству гуманитарное знание, к тому же «фундаментальное», которое, как говорил Грибоедов, в отличие от прикладного, вовсе ни к чему не прикладывается? Можно, конечно, вспомнить Леви-Стросса: «XXI век будет веком гуманитарных наук, либо его не будет вовсе». Но все же зачем начальству теория и история искусства, «чистая» культурология и т.п.?
Ровно с таким же успехом можно спросить, зачем человеку искусство? Это если не знать, что Кант определял эстетическое через «целесообразность без цели». Именно присутствие неутилитарного делает человека человеком. Это понимали меценаты и государи, оставлявшие после себя собрания, дворцы и парки, — и не только чтобы лично самим пялиться, спать и гулять. В этом отличие императора от оперативника. Это каким-то задним боком понимают даже нувориши, скупающие футбольные клубы, и лидеры, окучивающие нерезультативных стерхов.
Если бы это понимали в Минкульте, там были бы счастливы, что под крылом министерства есть «научные учреждения», доставшиеся в наследство от всех прошлых культурных (в хорошем смысле слова) министров. Тогда вникли бы в суть проблем и думали бы, как помочь, а не как сбросить «балласт». Товарищи, видно, не в курсе, что если уволить девяносто не слишком результативных ученых и оставить десять результативных, через некоторое время вы опять получите ту же пропорцию, но уже одного результативного на девять «серых». Науке, особенно гуманитарной, нужна среда, а из одних гениев она, увы, не набирается.
В мире есть разные нации и страны, с разными историями. Для одних своя наука необязательна — хватает прикладных технологий, виртуозно прикладывающих все, что плохо лежит у других. Но в России нельзя относиться к науке как к необязательному аксессуару. Это атрибут государственности и, простите за выражение, идентичности. Это важнейшая составляющая символического капитала страны, близко не исчерпываемая доходностью. Гуманитарное знание — тем более есть атрибут нации, претендующей на то, чтобы оставаться культурной.
И наконец, о нашем положении. Наука в кризисе, в котором повинны и «исторический момент», и сама эта власть с ее жлобской политикой. Ученые в кризисе — лишь отчасти и, видимо, даже не в первую очередь. Перенесите в нашу ситуацию полный состав универов США — и через полгода вы получите еще большие руины. В этой ситуации умнее вообще не делать резких движений и сохранить для других времен максимум того, что завтра вдруг сможет сыграть. Это как в экологии при сохранении видов из принципа, а не ради выгоды.
И уже тем более надо быть осторожнее с нашими методами оценки результативности, что само по себе сложнейшая задача, в том числе научная (метанаучная). А у нас хотят совершить подвиг, равный тому, чтобы за год построить коллайдер, что-то краем уха зацепив из ядерной физики и собирая детекторы из обломков не до конца изобретенного велосипеда.