Версия для печати
Вернуться к списку

Неистовый Нилыч

Пять фактов о нейрохирурге Николае Бурденко

Сегодня исполняется 145 лет со дня рождения Николая Ниловича Бурденко. Его знают как основателя советской нейрохирургии, но вклад Бурденко шире — от анестезии до терапии инфекционных болезней, от лечения язвенной болезни до пластической хирургии. Его трижды выгоняли из университета, но считали лучшим студентом. Помощники ненавидели и боготворили его одновременно. Каким был “неистовый Нилыч” в жизни и на работе?

В 1930-е годы СССР стал одним из мировых лидеров в лечении травм мозга. Первый институт нейрохирургии появился именно здесь, и это во многом было заслугой Николая Бурденко. Операции на мозге до него делали немногие, а выживали после них и вовсе единицы. Бурденко упростил методы проведения операций, что позволило сделать их массовыми. Но мозгом его интересы не ограничивались. Он старался усовершенствовать все, с чем сталкивался, — организацию медпомощи раненым, лечение гангрены, туберкулеза и даже венерических болезней. А столкнуться за 70 лет жизни он успел со многим.

Учился на священника

Николай Бурденко родился в Пензенской губернии, в семье писаря и потомка крепостного крестьянина. В то время для человека неблагородного сословия одним из способов обеспечить себе сытую жизнь была церковная служба. И Коля поступил в местное духовное училище. У него оказался врожденный дар красноречия и убеждения. По воспоминаниям одного из выпускников, однажды мальчик вызвал у экзаменатора-архиерея слезы проповедью на заданную тему — о сельских пожарах.

После училища Бурденко с отличием закончил семинарию, но с духовными делами решил завязать. Точно не известно, что послужило причиной: будущий врач об этом не распространялся. Отец был в ярости — даже отправил сыну по почте несколько марок с припиской: "Это тебе на письмо, которое ты мне отправишь, когда будешь подыхать с голода". Обида на разочаровавшего его отпруска была такой сильной, что Нил Бурденко до последних дней не желал его видеть.

Сам Николай не жалел о времени, проведенном в семинарии. Порядки там были жесткими, а многие учителя — невежественными и грубыми. Но были и свои плюсы. Благодаря предмету "обличительное богословие", вспоминал Бурденко, он и его однокашники познакомились с идеями Платона и Плиния, Сократа и Спинозы, Декарта и Гегеля, Бэкона и Ньютона... Семинаристы должны были изучать их как противников, и пытаться опровергать. На деле получалось, что юным умам прививались сомнение и критический взгляд. А это, по мнению Бурденко, было необходимо, чтобы двигаться вперед.

Был бунтарем, принял революцию

Законы Российской империи мешали семинаристам поступать в столичные университеты, поэтому Николай решил отправиться в Томск, где недавно открылся медицинский факультет. Там он быстро заслужил репутацию одного из самых усердных учеников — но и клеймо "неблагонадежного". Из-за участия в первой в Томске забастовке студентов Бурденко в 1899 году был исключен.

Заступничество профессоров позволило ему восстановиться через год, но ненадолго. В 1901 году его имя опять появилось в списке бастующих. Последовало второе отчисление, после которого ему запретили проживать в городе. Бурденко решил перебраться в Юрьевский (ныне Тартуский) университет. Выбор был неслучайным: когда-то здесь преподавал основоположник военно-полевой хирургии Николай Пирогов, которым Бурденко восхищался.

В 1918 году, когда пришедшие к власти большевики заключили сепаратный мир с Германией, Юрьев оккупировали немецкие войска. Начались чистки университета от русских профессоров. Под них попал и Бурденко, который в это время был уже опытным медиком с огромным полевым опытом. За молодого коллегу хлопотал его учитель, выдающийся профессор Вернер Цеге-Мантейфель. Бурденко предложили остаться, но тот отказался и уехал в Воронеж.

Много лет спустя он напишет: "В моей душе звучали общественные призывы и мотивы старой студенческой песни "Дубинушка". Я, распевавший эту песню в то время, когда дубинушка была только поднята, не имел права уклониться от реальности происходящего, когда она опустилась, нанеся сокрушительный удар… Предо мной была дилемма: остаться в старом мире, где все привычно, где все известно, или пуститься в страну, где все непривычно, все неизвестно, все ново и где раздается грозный клич во имя иного будущего, представляющего антитезу прошлому… Без колебаний я ушел от них к себе домой, к народу, который дерзал и воплотил свои дерзания в невиданные в мире формы".

Прошел четыре войны

Бурденко никогда не был кабинетным теоретиком, но практический опыт дался ему дорогой ценой — на полях сражений. Сначала в русско-японской войне, которая обернулась для России поражением, затем в тяжелейшей Первой мировой, "зимней войне" с финнами и, наконец, в Великой отечественной. Но как раз для медицины это было время возможностей. Оперируя и выхаживая раненых, медики совершали сотни открытий.

В 1904 году молодой врач Бурденко ушел добровольцем на Русско-японскую войну, где служил ассистентом того самого Цеге-Мантейфеля. В битве при Вафангоу он перевязывал раненых прямо под огнем противника, за что получил редкую для медика награду — солдатский Георгиевский крест IV степени. Хотя его самого ранило пулей в руку, он позволил заняться собой только после того, как была оказана помощь всем нуждающимся солдатам.

Бурденко был в шоке от плохой организации санитарного дела на фронте. В дальнейшем он писал, что именно этот опыт предопределил его последующую жизнь. Когда началась Первая мировая война, Бурденко уволился с гражданской службы и вновь отправился добровольцем на фронт. По его инициативе были созданы специальные бригады врачей по борьбе с болевым шоком — тяжелейшим осложнением ранений, которое, наряду с потерей крови, часто приводит к гибели человека.

Война с Гитлером застала Бурденко уже 65-летним человеком, к тому же почти оглохшим в результате застарелой контузии. Тем не менее, Николай Нилович включился в борьбу с прежней энергией. Ездил по прифронтовым госпиталям, испытывал действие антибиотиков, собирал сведения. В 1941 году он попал под бомбежку и получил тяжёлую контузию. Это подорвало здоровье немолодого уже мужчины. За войну Бурденко перенес два кровоизлияния в мозг, но, невзирая на это, не переставал трудиться.

11 ноября 1946 года, незадолго до смерти, он оставил в дневнике запись: "Жить стоит лишь тогда, когда работаешь, а если не работать, то не стоит и жить". Уже после его смерти коллеги Бурденко представили в Академии наук его доклад о единых принципах лечения огнестрельных ранений. Он стал руководством к действию для тысяч врачей на многие годы вперед.

Не терпел ошибок

Коллеги вспоминали Бурденко как жесткого, даже жестокого руководителя. Ассистенты, которые хотели стать хирургами под его началом, должны были быть готовы к любым требованиям. Однажды к нему в клинику при Московской медицинской академии пришел устраиваться аспирант. Под конец беседы он задал невинный вопрос: "Когда я обязан приходить к клинику и когда могу уходить?" Бурденко немедленно взорвался: "Можете уходить прямо сейчас и больше не приходить". Впрочем, успокоившись, он все-таки взял аспиранта.

Доставалось и медсестрам. Они должны были без слов понимать, какой инструмент нужен хирургу, и сразу класть его в протянутую руку. Ошибка и медлительность выводили его из себя. "Иной раз было трудно предположить, что вызовет его гнев, — вспоминал один из сотрудников клиники. — На обходе он замечал все: пятно на простыне, мусор в плевательнице, плохую повязку… Один раз во время обхода он подозвал меня и, протянув руку, попросил расстегнуть пуговицу на обшлаге халата. Халат был совершенно новый, накрахмаленный и белоснежный. Я почувствовал какой-то подвох и начал расстегивать. Но сколько не старалась, должна была, покраснев от усилий, сказать: "Не могу расстегнуть, Николай Нилович!". “Вот и я не мог. Желаю вам, чтобы у вас на брюках были такие же пуговицы".

О себе Николай Нилович думал в последнюю очередь. Однажды, закончив многочасовую операцию, он вышел в предоперационную и крикнул сестре: "Кохер и шарик!" Та подала требуемый зажим. Хирург тут же засунул его в рот и одним рывком вырвал зуб. Заложив в ранку марлевый шарик, Бурденко рассмотрел со всех сторон извлеченный зуб и удовлетворенно произнес: "Так вот кто пять часов меня мучил, негодяй!"

"Николай Нилович был похож на Чингиз-Хана: "Внимание и повиновение", — вспоминал один из его учеников. — Любили ли его помощники? Нет, не любили. Он был одинок, так как требовал не любви, а исполнения врачебного долга. Это делало его часто жестоким. Глухота и последовавшее за ней нарушение речи еще усугубило черты его характера".

Был медиком-универсалом

У Бурденко было редкое для профессионала сочетание качеств: системный взгляд и смелость практика. Он брался за все, что можно было усовершенствовать: проводил эксперименты по созданию искусственного пищевода, занимался лечением "волчьей пасти", изучал проблемы кишечной пластики. Он фактически с нуля создал хирургию опухолей мозга и открыл способ анестезии с помощью блокады блуждающего нерва.

В каком-то смысле его можно было назвать "человеком эпохи Возрождения" — только в рамках медицины. Он выступал за блестящее знание "наук-фундаментов": анатомии, физиологии, патофизиологии. Если кто-то пытался доказать, что хирургу анатомия нужна относительно, Бурденко раздраженно отвечал: "Если вы не знаете, что у человека пять пальцев, для вас и шестипалый будет нормальным явлением". И дальше разговор не продолжал.

В старости Бурденко был лишен предрассудков. Он сразу же обращал внимание на все новое, сам проверял его ценность и, если это стоило, тотчас внедрял в практику. Например, узнав об опытах с с новыми, только что появившимися антибиотиками — пенициллином и грамицидином — он мог ночь просидеть за изучением статей и уже на следующий день предложить варианты их внедрения в военных госпиталях.

Сегодня имя Бурденко носят НИИ нейрохирургии, факультетская хирургическая клиника Медицинской академии и Главный военный клинический госпиталь в Москве, Пензенская областная клиническая больница и Воронежский государственный медицинский университет.