http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=7c483e55-2d3a-42d7-9449-91c69871f236&print=1© 2024 Российская академия наук
Но при этом… 84% жителей нашей страны считают, что наука и техника делают жизнь более легкой и комфортной. Почти столько же (83%) видят, что достижения науки и новые технологии открывают широкие возможности для следующих поколений. Работу ученого признают очень важной 72% россиян. (Опрос проводился в ноябре 2014 года с участием 1670 человек в возрасте от 16 лет в рамках мониторинга инновационного поведения населения.)
Ситуация парадоксальная на первый взгляд. Ее так и хочется объяснить исторически не очень высоким рейтингом престижа науки и ученых в российском обществе. Однако опубликованные в авторитетном научном журнале PNAS результаты другого социологического исследования, проведенного совсем недавно учеными из Кембриджского университета (Великобритания), говорят о том, что корни такого «раздвоенного» отношения к науке имеют какие-то глубокие психологические – даже биологические! – основания.
Уильям Скайларк из Кембриджа и его коллеги решили выяснить, влияет ли облик самих ученых на то, насколько им доверяют люди и насколько они считают понятным то, что им рассказывают представители науки.
Для этого ученые сфотографировали несколько сотен случайно отобранных физиков и биологов, работающих в университетах США и Британии, и попросили добровольцев оценить возраст, интеллект и их привлекательность. Получив эти данные, британские психологи поинтересовались у испытуемых, обладатель какой из просмотренных фотографий показался им наиболее авторитетным ученым и чьи научные работы были бы наиболее интересны для них.
Оказалось, что добровольцам интереснее всего казались исследования тех ученых, чьи лица, по их мнению, наиболее красивые и привлекательные. Красивые ученые чаще привлекали глаз добровольцев в тех случаях, когда ученые предлагали им прочесть несколько историй о научных открытиях. Это было характерно и для коротких научно-популярных видеороликов, радиопередач и прочих методов подачи информации.
Однако самыми умными и достойными доверия испытуемые считали достаточно неприглядных или некрасивых исследователей. При этом «словесный портрет» типичного ученого – некрасивый мужчина в возрасте, любой расы и этнической принадлежности. Женщины и красивые молодые люди гораздо реже казались добровольцам столь же «продвинутыми» исследователями, как пожилые мужчины-генетики или физики.
Немного утрируя, можно сказать, что в общественном сознании красивые ученые – это прежде всего болтуны…
«Похоже, что люди действительно используют внешность человека в качестве источника информации в то время, когда они выбирают и оценивают достоверность новостей науки, – подчеркивает Уильям Скайларк. – Пока непонятно, как это влияет на распространение и принятие научных идей в обществе, но быстрый рост визуальных СМИ говорит о том, что важность «облика науки» будет только расти».
Кстати, эти выводы совпадают и с результатами упомянутого исследования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ. Портрет ученого «их кисти» выглядит так: «чудаковатые» – считают 57% опрошенных; зарабатывают меньше, чем представители других профессий с аналогичной нагрузкой (42%). Работа исследователей кажется скучной и к тому же опасной – 53% и 52% россиян соответственно, в жизни ученых нет развлечений (50%) и интересов, не связанных с работой (45%).
«Лысый»; «ботаник в очках»; «дядечка с бородочкой, в очках, страшно интеллигентный»; «немного помятый и рассеянный очкарик»; «мужчина не моложе пятидесяти лет» – таков обобщенный портрет ученого, на взгляд обывателя, далекого от науки. Фото автора
И, что интересно, за последние лет 30 этот стереотип массового сознания мало поменялся. Так, опрос Фонда общественного мнения «Наука и ученые», проведенный 25–26 августа 2001 года среди 1500 респондентов, «нарисовал» такой обобщенный портрет ученого, на взгляд обывателя, далекого от науки:
– внешность – «лысый»; «хорошо одет»; «ботаник в очках»; «бородатый, усатый, нерасчесанный»; «в очках и халате»; «дядечка с бородочкой, в очках, страшно интеллигентный»; «немного помятый и рассеянный очкарик»; «интеллигентный, умный, нищий»;
– возраст: «немолодой»; «не слишком старый»; «мужчина не моложе 50 лет»; «молодой, образованный»; «седой, в возрасте, в очках, с палочкой».
Через 10 лет, в 2011 году, ответы на вопрос о символах национального престижа России распределились так: 29% – богатые природные ресурсы; 21% – военная мощь, ядерное оружие; 11% – большая территория… Высокий уровень развития науки и техники – 7% («Индикаторы науки: 2014. Статистический сборник»).
В социологии известно правило: массовый стереотип вообще не может существовать, принципиально не совпадая с реальностью. С какой реальностью мы столкнулись в данном случае? Британские ученые из Кембриджа честно признаются, что пока не знают, в чем корни такого двойственного отношения к науке и ученым. Нужны дополнительные исследования этого феномена. Российские социологи еще 20 лет назад подступались к решению этой загадки.
В 1998 году центр «Истина» провел опрос среди 209 студентов старших курсов пяти московских вузов технического, естественного и гуманитарного профиля. Вот ответы на закрытый вопрос: «С чем ассоциируется у вас понятие «современная российская наука»?»: бедность, кризис, нищета, недостаточное финансирование, утечка умов – 47%; конкретная область исследований, практических приложений НИОКР – 21%; энтузиазм, самоотверженность ученых – 9%; медленное развитие, застой, регресс, отставание – 7%; высокий интеллект, талант – 7%; отсутствие практической реализации – 4%; развитие, успехи – 3%; имена ученых – 2%.
«Как видим, у 58% опрошенных российская наука вызывает негативные ассоциации, – отмечала, комментируя эти результаты, Ольга Савельева, кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник Центра информатизации, социальных, технологических исследований и науковедческого анализа Миннауки и Минобразования России.
– Примечательно, что в ответах на этот вопрос слова «современный», «прогресс» не употреблялись вообще, слова «будущее» – один раз, «новый» – два раза, «энтузиазм» – девять (в основном в сочетании с прилагательным «голый»). В то же время слово «деньги» и связанные с ним понятия «финансы», «оплата» и т.п. – 42 раза» (Вестник РАН, 1999, № 3).
В итоге исследовательница приходила к выводу: «В глазах студентов российская наука противоположна по своему имиджу не только идеальному объекту «наука вообще», но и достаточно реальной современной мировой науке».
Как раз сегодня это поколение бывших студентов и составляет не только ядро инженерно-научных кадров страны, но и костяк государственной бюрократии разного ранга. Именно с такими стереотипами в сознании.
С этими семиотическими фантомами можно, конечно, бороться и на риторическом уровне. Вопросы взаимодействия науки как социального института с обществом, с государственными структурами, вопросы бытования научного знания в ненаучной среде (в том числе и в среде государственной бюрократии), несомненно, стали сегодня актуальными, как никогда раньше в истории. Зачастую можно констатировать, что изучению и совершенствованию форм коммуникации науки и общества, науки и государства уделяется даже больше внимания, чем популяризации собственно научных знаний.
На Западе уже вполне оформился еще в середине 1990-х годов целый блок направлений гуманитарных исследований в сфере взаимодействия науки и общества. В частности, в Великобритании, самой продвинутой в данной области стране, это: Science in Society; Science in a Social Context (SISCON); Science and Technology in Society (SATIS). Таким образом, важность и актуальность проблемы вполне осознана.
Сегодня парадоксальным образом в обществе, целиком построенном на технологических приложениях науки, точкой кристаллизации общественного интереса становится не наука как таковая, а популяризация науки. Что лишний раз и подтвердило исследование кембриджских социологов и психологов. Обыватели считают некрасивых ученых более компетентными, умными и успешными, чем их красивых коллег. Но вот эти красавчики, на вкус обывателя, кажутся более интересными рассказчиками и пропагандистами научного знания в обществе. И этот фактор, как считает Уильям Скайларк, следует использовать при подготовке научно-популярных материалов и при пропаганде важности науки для общества.
Но, помимо риторики, усилий по созданию позитивного имиджа науки в общественном сознании, существует и реальность, непосредственно данная нам в ощущениях.
«Имиджевая составляющая внесла определенный вклад в расцвет советской науки в 60-е годы, – подчеркивает Ольга Савельева. – И все же правомерно ли делать вывод о специально сконструированном образе науки с целью закрепить или повысить ее социальную привлекательность? Насколько руководило государство процессом формирования общественного мнения по поводу науки и ученых? В принципе это предмет особого разговора, однако некоторые предположения можно сделать. В основе отношения широких масс к миру науки лежала реальность, а государство, располагая значительным пропагандистским потенциалом, содействовало созданию соответствующего положительного стереотипа» (Вестник РАН, 1998, № 6).
Исследовательница уже 20 лет назад отметила деградацию имиджа отечественной науки: «…за относительно короткий промежуток времени в массовом сознании наложились друг на друга два отрицательных имиджа одного объекта: сформировавшийся в конце 70-х – начале 80-х образ «бездельника» и возникший в 90-х образ «нищего». Интегральный образ – «нищий бездельник». В этом, кстати, отличие представителей науки от других профессиональных групп – источников социальной напряженности (врачей, учителей, военных): общественное мнение сочувствует им совершенно однозначно и готово оказать активную поддержку, по крайней мере моральную»…
Несомненно, выявленный в Кембриджском университете феномен в скором времени приведет к дальнейшей «гламуризации» науки. Телевизионные программы и видеоблоги в YouTube в еще большем количестве заполнят эксперты и ученые - «обояшки». Появятся соответствующие ток-шоу, викторины и проч., и проч. И в науку рванет новый набор мобилизованной молодежи, а мирные обыватели, прочитав подпись под фотографией в журнале Science Illustrated, будут чувствовать себя приобщившимися к глубинам научного знания. И это замечательно!
Вот только сама наука будет развиваться только там, где вся эта риторика попадет в хорошо «унавоженную» почву высокотехнологичной экономики.