Версия для печати
Вернуться к списку

Вместо "мировых научных центров" в России построили потемкинские деревни

Почему образование оказалось никому не нужным

В начале 2000-х, озаботившись развалом науки и высшего образования, власть приняла решение их «развивать». В те годы «развитие» понималось так: на что жалуются ученые и ректоры университетов? На зарплаты, на отсутствие денег на исследования. Дадим им деньги.

Деньги дали. Их потратили. Например, на конференции. Их проводили много и с шиком. Заведующая кафедрой крупного московского вуза рассказывала, что руководство просило в поездках на конференции бронировать только пятизвездочные отели, чтобы освоить выделяемые средства.

Потом президент потребовал, чтобы преподаватели получали зарплату, в два раза превышающую среднюю по региону. Поэтому деньги шли и на зарплаты, но росли они не у всех. Сегодня у многих российских ректоров и проректоров зарплата более 10 млн в год.

Но вот пришло время отчитаться, а золотой дождь, который пролился на университеты несколько лет назад, кончился. Денег нет, зарплаты преподов — очень средние. Что делают руководители вузов? Была придумана трехходовка. Формально вузы увеличивают ставки преподавателей, но одновременно увеличивают норму нагрузки на одну ставку: количество часов, которые преподаватели должны отработать. Преподавателям предлагают: нагрузка выросла, но мы не будем вас заставлять больше работать. Просто мы будем вам платить не целую ставку, а, скажем, 70%. Зарплата остается той же, нагрузка тоже. А университет может отрапортовать: преподавательские ставки выросли!

Год назад ставка профессора в одном из самых «богатых» столичных вузов была, скажем, 50–60 тыс., а сейчас — 80 тыс. Но обычный профессор в этом вузе как получал 55 тыс., так и получает. Ставки в других вузах значительно ниже: 20–30 тыс. у преподавателей, 30–40 тыс. у доцентов, и это в Москве.

Лет 10–15 назад, когда вузы в основном готовили специалистов по пятилетней программе, руководство дипломом оплачивалось из расчета 18–24 часа учебной нагрузки. Руководить дипломом считалось престижным. Преподаватели гордились, что к ним идут студенты и просят быть руководителями дипломов.

С переходом на бакалавриат (4 года обучения) оплата за диплом сильно сократилась. Сегодня в Москве есть солидные вузы, где руководство дипломом стоит 6 часов, то есть 3–4 тыс. рублей.

Предполагается, что за шесть часов будет проделана вся работа по руководству: внимательно прочесть те 60–70 страниц, которые успевает «наваять» дипломант, сделать замечания. А до этого: выбор и уточнение темы, подбор литературы, разработка плана, консультации, проверки и т.д. Преподаватели поставлены перед дилеммой: безбожно халтурить ради небольшой суммы или отказываться от руководства. И многие отказываются под всеми возможными предлогами.

Что делать руководителю кафедры? Он ведь отвечает за то, чтобы выпускники защитились. Остается самому вести выпускные дипломные работы у основного потока студентов. В результате завкафедрой одного гуманитарного вуза вел более тридцати дипломов одновременно. В сухом остатке: и оплата у руководителя дипломов получается солидная, и студенты не в накладе. Две короткие встречи с руководителем, краткие инструкции по тому, как умело заимствовать чужие тексты, как вести себя на защите и какой стол накрыть для комиссии — и получай свои корочки.

Еще недавно в практике вузов были бессрочные договоры со своими преподавателями. Если сотрудник чем-то не устраивал администрацию и его пытались уволить, то он мог подать в суд, который часто вставал на сторону преподавателя. Несколько лет назад в большинстве вузов Москвы была введена практика годичного договора. С преподавателями, с сотрудниками, даже с завкафедрами и другими руководителями заключается договор только на один год. Не устраиваешь по каким-либо причинам руководство — через год с тобой легко расстаться.

Это, конечно, не повод для возгласов: «погубили российское образование». Боюсь, что дело значительно хуже: высшее образование перестало быть нужным.

Прежде всего, оно не нужно самим учащимся. В университеты молодые люди часто идут для того, чтобы откосить от армии, в особенности это касается магистратуры. Мотивация к учебе падает. Система образования и материальная база устаревают, многие преподаватели некомпетентны, неадекватны современному состоянию профессии. Студенты часто жалуются на коррупцию.

Образование не нужно и власти. Власти финансируют, управляют, вероятно, даже «хотят хорошего». Министерство науки и высшего образования в рамках национального проекта «Наука» планирует создать «15 научно-образовательных центров (НОЦ) мирового уровня, 16 научных центров мирового уровня, 14 центров компетенции НТИ и научных центров мирового уровня» (из доклада замминистра Андрея Медведева на коллегии 24 июня 2019 года).

Далее нам сообщают: «Правительством РФ определены регионы, в которых без проведения конкурсного отбора будут созданы первые 5 НОЦ… представители пилотных регионов — Пермский край, Тюменская, Нижегородская, Кемеровская и Белгородская области — представили свои концепции организационной структуры создаваемых НОЦ…»

Как будет идти создание «мировых центров»? Есть у министерства детальная стратегия, как их вывести на «мировой уровень»? И здесь вдруг выясняется: министерство предлагает регионам самим определять и что такое «мировой уровень», и как его достигать.

Бывший министр науки и высшего образования Михаил Котюков: «Поскольку нет мировой практики и четкого определения мирового уровня научных исследований, пилотным регионам предстоит в том числе определить, в чем именно будет состоять их передовой опыт».

Итак: что такое эти центры, как их создавать — непонятно. Как же выходить из положения? А вот как: пусть регионы сами определяют, в чем состоит этот самый мировой передовой опыт! Неопределенный субъект действия, неопределенное будущее — а деньги выделяются уже сегодня. Чем плохо?

Ключевая идея — сделать науку экономически выгодной, «коммерциализировать» результаты научных изысканий. Конечно, если наука в начале XXI века не связана с производством, медициной, сельским хозяйством, государственным заказом — то это не наука, а прибежище для хороших людей, получающих более-менее нищенскую зарплату от государства. Но для коммерциализации науки не нужно специальное министерство, нужно просто не мешать.

Вся же эта словесная трескотня, как будто взятая из Салтыкова-Щедрина, нужна только для одного — симуляции деятельности при наличии крупных оборотных средств. Создание десятков научных центров мирового уровня, когда заказчик понятия не имеет, что такое «мировой уровень», что он собирается потребовать от этого центра, — это сладкое поле для чиновничьей деятельности. Но я бы не сильно тут радовался на месте руководителей Миннауки.

Наш президент сказал ясно 20 ноября 2019 года на форуме «Россия зовет!»: «Мы подождем, пока американцы истратят деньги на новые технологии, а потом — цап-царап. Или задешево купим».

Если бы президент сказал бы только про «цап-царап», то все можно было бы превратить в шутку. Но он добавил: «или задешево купим». И это уже серьезно, в смысле возможных последствий для российской науки. Из этого можно делать выводы: глупо вкладывать деньги в технологии, в обучение и в науку хоть мирового, хоть регионального уровня! Пусть этим занимаются другие (американцы, немцы, да хоть китайцы). А мы, когда другие что-то разработают, сделаем «цап-царап» или купим.

Мировой опыт учит: университет — это синоним будущего. То, что этого не понимает власть, ни в коем случае не значит: все пропало! Наука нужна всем, даже власти (ракеты не купишь на рынке), но еще больше она нужна обществу.

И российскому обществу когда-нибудь надоест ходить на помочах, и оно начнет требовать, а не просить: заняться проблемами экологии (сбор, переработка мусора и пр.), развивать новые направления в медицине, чтобы наши врачи, наконец, научились делать те операции, которые с успехом делают в Германии, Израиле и других странах.

И российская наука и образование смогут решить эти задачи. Дело ведь не в том, чтобы у нас непременно были лучшие в мире университеты и научные центры. Дело в том, чтобы государство выстроило четкие и общие для всех правила поведения, чтобы оно перестало подменять собой и реальный сектор экономики, и сферу образования, и сферу науки. И тогда общество само определит: какой уровень высшего образования, какие направления науки оно считает нужным развивать. И вполне возможно, что тогда и появятся те самые «научно-образовательные центры мирового уровня». Но уже не в виде «потемкинских деревень», а как показатель уровня развития страны и общества.