Версия для печати
Вернуться к списку

ЛЕОНИД БОЛЬШОВ: ПОВТОРЕНИЕ ЧЕРНОБЫЛЯ ИСКЛЮЧЕНО

Директор Института проблем безопасного развития атомной энергетики Леонид Большов рассказал «Голосу России», какие проблемы обсуждаются в ходе сессии Научного комитета ООН по действию атомной радиации

Гаспарян: В Вене проходит 57-я сессия Научного комитета Организации Объединенных Наций по действию атомной радиации. Вот об этом будем сегодня говорить с членом-корреспондентом Российской академии наук, директором Института проблем безопасного развития атомной энергетики Леонидом Большовым. Леонид Александрович, здравствуйте.

Большов: Добрый день.

Гаспарян: Начнем сразу с главного - с повестки дня этой сессии по действию атомной радиации. Какие вопросы будут обсуждать ваши коллеги?

Большов: Мои коллеги, в том числе один из моих сотрудников. Российская делегация на сей раз достаточно представительная, одна из самых крупных делегаций на 57-й сессии Научного комитета ООН по действию атомной радиации. Этот комитет был утвержден Генеральной Ассамблеей ООН в 1955 году, и первоначальная цель создания комитета было формирование мнения очень представительной группы ученых из разных стран по поводу действия радиации на здоровье, по уровням радиационного загрязнения в связи с испытаниями атомного оружия. В немалой степени благодаря формированию такого четкого мнения в 1963 году был подписан Договор о запрещении ядерных испытаний. В настоящее время мандат этого комитета в том, чтобы оценить и представить мировому сообществу данные об уровнях и последствиях воздействия техногенных и природных источников атомной радиации. И дальше уже разные организации, правительства во всем мире используют оценки комитета, как научный базис для дальнейших оценок, и, что самое главное, решений, в том числе по нормированию деятельности.

Гаспарян: То есть можно сказать, что это просто большой научный форум?

Большов: Это не просто научный форум, а именно тот, мнение которого является определяющим для всех прочих форумов в этой области и для правительств стран-членов Организации Объединенных Наций. На данной сессии обсуждаются вопросы по шести направлениям: оценка уровня радиационного воздействия в зависимости от способа получения электрической энергии... Наверное, не все слушатели знают, что атомная энергетика отнюдь не единственный способ электрогенерации, связанный с радиационным воздействием. Очень приличные дозы радиационного облучения связаны с накоплением радионуклеидов в шлаках, в отвалах тепловых электростанций, работающих на угле. Именно там, в золе, концентрация радионуклеидов достаточно высока, и эти терриконы светят.

Второй вопрос - неопределенность в оценках радиационного риска, взаимосвязь воздействия на здоровье с уровнями радиационного воздействия, четвертый вопрос уже - методология оценки уровня радиационного воздействия за счет выбросов радиоактивных веществ, обобщение данных радиационных эффектов и, наконец, улучшение методологии сбора, анализа и представления данных об уровнях и эффектах воздействия радиации. Последнее слово - представление данных об уровне и эффектах воздействия радиации - является очень существенным. Одна из тем, которые сейчас напряженно обсуждаются в Вене, - это отношение к чернобыльским последствиям. Мы все знаем, что в глазах общественности эта катастрофа очень многих людей связана непосредственно с медицинскими последствиями Чернобыля.

Гаспарян: И с экологическими тоже.

Большов: До сих пор бытует представление о Чернобыльской катастрофе, что огромное количество смертей от радиационно-индуцированных раков, что в корне не соответствует действительности. Количество радиационных реальных медицинских последствий Чернобыля находится в пределе двух-трех сотен. На так называемом «чернобыльском форуме», который был организован МАГАТЭ, насколько я помню, к 20-летию Чернобыльской аварии, была сделана оценка на порядок больше - четыре с лишним тысячи смертей от рака.

Гаспарян: А почему такой разброс цифр?

Большов: Эта цифра явилась результатом консенсуса. Дело в том, что спустя несколько лет после Чернобыля, мировая наука, российская наука утверждали, что дело обстоит именно так, как я сказал вначале - несколько сотен. На Украине, - а это на территории Украины произошло, - как и во всех странах бывшего Советского Союза, когда происходили резкие изменения, нарастание политических процессов, для многих молодых политиков эта экологическая тема, тема защиты народа от радиации преломлялась, как защита от прежнего строя, который привел к этой катастрофе...

Гаспарян: То есть использовали, как политическую карту фактически.

Большов: Это была политическая разыгранная карта, и были очень сильно завышены оценки радиации. На украинских ученых оказывалось давление для того, чтобы они выдавали не всегда соответствующие действительности цифры. Для того, чтобы прийти к некому согласованному мнению, пришлось пойти на определенные отступления от научной истины. И сейчас на этом комитете это является одной из горячих тем, поскольку, вообще говоря, от научной истины, тем более в делах, касающихся общества, отходить очень опасно. Только кажется, что, преувеличивая последствия Чернобыльской аварии или действия радиации в более широком смысле, или воздействия атомной энергетики на население, вроде бы ты заботишься о человеке, ты заставляешь атомную промышленность более серьезно относиться к своим технологиям, тратить деньги на защиту населения от радиации. Если посмотреть на эти вопросы более серьезно, с точки зрения современных представлений, теории риска, приоритетов в разных рисках, выясняется удивительная вещь. Я приведу сейчас только два примера. Сегодняшний разрешенный уровень радиации для населения от всех техногенных источников - некая величина в один милизиверт. Я не буду останавливаться на том, чтобы объяснять, что это за единицы.

Гаспарян: Просто, я боюсь, и не запомнят люди.

Большов: Вот цифра номер один. Мы живем в природной среде, и радиоактивные элементы есть в той земле, по которой мы ходим, в воздухе, в воде, которую мы пьем, в которой мы плаваем. Уровень радиации окружающей нас среды в центральных районах - на уровне 2-2,5 милизивертов в год.

Гаспарян: То есть в полтора раза превышает допустимую норму.

Большов: Да. Но в разных странах этот уровень сильно отличается. Например, в Финляндии - около восьми милизивертов в год. В Индии, в Бразилии, во Франции отдельные области просто из-за геологии состава пород, составляющих ту землю, по которой ходят люди, доходит до 20 милизивертов в год.

Гаспарян: А в России?

Большов: В России эта цифра - 1,5-2,5 милизеверта в зависимости от территории. На горном Алтае - замечательные по природе, по красоте курортные места - уровень радиации повышен. Я хочу сказать, что в серьезной медицинской литературе, я не говорю про желтую прессу, разные издания тенденциозного плана, нет ни одного зафиксированного достоверно случая, чтобы на территориях с повышенным фоном природной радиации здоровье у кого-то было хуже, чем в местах в более низкими уровнями природной радиации.

Гаспарян: То есть ухудшение здоровья не стоит в прямой зависимости от уровня радиации, получается?

Большов: При этих уровнях радиации, при этих дозах, как говорят специалисты, воздействие на здоровье ничтожно. Его невозможно заметить. Просто в ведомствах, которые регулируют допустимые концентрации канцерогенных химических веществ в воздухе, в окружающей нас среде, есть определенные уровни, и есть разрешенный уровень радиации - один милизиверт. Если взять и сравнить разрешенные уровни по химии и по радиации, каким риском для здоровья человека в соизмеримых величинах, например, риск дополнительной смертности в единицу времени, в один год, то окажется, что то, что разрешено по химии, оно на два, иногда на три порядка выше, чем то, что разрешено по радиации. То есть два факта, которые показывают, что разрешенная величина по радиации на порядки меньше того, что дает природа, и на порядки меньше того, что разрешено по химии.

Гаспарян: А почему, кстати, такая дискриминация? Это «что позволено Юпитеру, не позволено быку» или есть какие-то другие дополнительные причины, о которых знают специалисты, но не знают широкие слои общественности?

Большов: С радиацией и я сам, и сотрудники, которые в моем институте работают, познакомились в Чернобыле. Мы до этого занимались совершенно другими вещами. Мы достаточно подозрительно относились к тому, что нам наши же ученые нынешние, наши коллеги и друзья объясняли. Было подозрение, не дурят ли нам голову, что радиация - ерунда, она безопасна. Постепенно, пройдя через Чернобыль, собирая данные (в институте огромная база данных собрана по последствиям Чернобыльской и других радиационных аварий), когда мы дошли до химии, первая идея была - может быть, крупные химические компании «Дюпон», «Доу» со своими регуляторами нашли общий язык, поговорили, какие-то преференции для себя выторговали.

Гаспарян: Чтобы бизнес развивать.

Большов: Чтобы бизнесу не мешало это. По мере дальнейшего разбирательства выяснилось, что там все на более-менее правильном уровне. Там имеется довольно большая статистика химических аварий, выбросов, загрязнений, можно достаточно достоверно эти уровни определить, и там они относительно правильны. А вот радиационные аварии происходят исключительно редко, это первое. Второе - видимо, на уровне даже не сознания, а подсознания, у человечества Хиросима и Нагасаки отпечатались навсегда, и как-то это передается следующим поколениям в кухонных разговорах.

Гаспарян: Да не только в кухонных, это и СМИ неустанно об этом говорят.

Большов: Безусловно. В отношении радиации мы просто проводили измерения посредством социологических опросов. Достаточно образованные группы населения в Москве спрашивали, что вам известно о количестве жертв Хиросимы, о количестве жертв Чернобыля, о результатах деятельности российской атомной промышленности за все 50 лет.

Гаспарян: И каковы результаты?

Большов: Выяснилось вот что. Сколько народу умерло непосредственно от взрыва атомной бомбы в Хиросиме, ответы очень близки - в полтора раза отличаются от действительности. На вопрос же, сколько от радиационного облучения в Хиросиме умерло народу, уже спустя годы после этого, бытуют завышенные представления - от тысячи до десяти тысяч раз. И то же самое по Чернобылю, и то же самое по атомной промышленности Советского Союза, теперь России. Промышленности, в которой работало полтора миллиона человек. За все время существования этой промышленности, начиная с начала 50-х годов, количество смертельных случаев от радиации, включая Чернобыль (я имею в виду профессионалов, которые работают на атомных объектах) меньше ста. Некоторое время назад, я помню, число было 72.

Гаспарян: Полвека фактически.

Большов: За 50 с лишним лет существования огромной промышленности с огромным количеством установок, радиоактивных материалов, инцидентов, которые происходили на разных объектах. Оказывается, по сравнению со многими другими видами промышленности, по сравнению с другими рисками, риск реально очень небольшой, но в представлении человечества, обывателя он явно переоценен. И эта вещь, к сожалению, небезобидна. Потому что если у нас о чем-то сильно неправильное представление, то это побуждает нас к неверным решениям, а иногда к неверным действиям в ситуациях аварийных или необычных. За последние две недели был непрерывный поток звонков из СМИ по поводу того, что горит брянский лес, и радиация сейчас заполонит всю Европу.

Гаспарян: Нет, это достаточно легко объяснимо, потому что это событие наложилось на очередную годовщину Хиросимы и Нагасаки. В результате чего в обществе сложилось четкое абсолютно представление о том, что Россия в любой момент может пережить техногенную катастрофу, равной которой просто не было.

Большов: Поскольку я занимаюсь этим вопросом последние 20 лет, и мнения своего не скрываю от ваших коллег на «Голосе Америки», Би-Би-Си, «Немецкой волне» и «Голоса России», безусловно, я не раз давал интервью вашей уважаемой радиостанции. Хочу сказать, что наше восприятие Чернобыльской аварии, по-видимому, самой крупной, хуже, чем Чернобыль в атомной энергетике быть не может. Самый худший случай. Часто задают вопрос, а может ли повториться Чернобыль? На это совершенно четкий однозначный ответ: нет. Очень большая работа была проделана после Чернобыльской аварии по модернизации атомных станций, повышению уровня научного обоснования безопасности этих станций, по созданию компьютерных тренажеров, на которых операторы сейчас регулярно готовятся в очень приближенной к натуральной обстановке. Понятие культуры безопасности, которое для нас было поначалу каким-то странным понятием, сейчас стало рабочим на каждой атомной станции. Если говорить совсем по-простому, то, что, к сожалению, произошло на Саяно-Шушенской ГЭС, где турбины, уже явно выработавшие свой ресурс, и болтающееся неисправное оборудование эксплуатировалось просто потому, что нужно было давать товарную продукцию, представить такой случай на любой станции очень сложно. На наших и на зарубежных атомных станциях приоритет безопасности явно выше. И если оператор принимает решение остановить реактор при отклонении хода штатного режима, превышающего то, что в инструкции разрешено, как бы там ни нужна стране рыба, его за это никто не поругает и премии не лишит, зарплату не снизит, поскольку это - нормально. Оператор должен заботиться о безопасности.

Гаспарян: Он же несет прямую ответственность за это, как я понимаю?

Большов: Да, оператор в первую голову отвечает за безопасность эксплуатирующей организации. На переднем краю - тот, кто сидит на блоке щитового управления. И вот то, что в Чернобыле произошло, - это еще хуже, чем можно придумать. Хуже не бывает. Так вот, медицинские последствия Чернобыля с учетом всего на свете весьма ограничены - первые две сотни. Непосредственно погибли пожарники и два оператора.

Гаспарян: Как я понимаю, большая часть погибших - это в первые дни или даже часы аварии?

Большов: Вот эти 32 человека плюс еще ряд случаев острой лучевой болезни. Но это все, по сравнению с аварией в Бхопале и рядом других крупных техногенных аварий, мало. Тем не менее, у меня глубокое убеждение, что Чернобыль - катастрофа.

Гаспарян: Которая в таком объеме уже не повторится. Это главный вывод из нашей с вами беседы.