Версия для печати
Вернуться к списку

АКАДЕМИК БЫЧКОВ: РЕФОРМА НАУКИ НЕ ПРИВЕЛА К СУЩЕСТВЕННОМУ УЛУЧШЕНИЮ

– Накануне Дня российской науки в академическом сообществе традиционно подводят итоги в том числе прошедшего года. Каким был 2015-й для российской фундаментальной науки и иркутской, в частности?

– Никаких катастрофических отрицательных перемен не произошло. Хорошо это или плохо, уже другой вопрос. На самом деле радоваться тому, что нет серьёзных негативных изменений, наверное, мало, чтобы быть удовлетворённым проведённой работой. Но в сегодняшней обстановке это надо отметить. Хотелось бы, конечно, более отчётливого понимания дальнейших путей развития отечественной науки, и соответствующих изменений с учётом представления о том, какое место сегодня наука занимает в мире и должна занимать в России.

Сейчас наступает этап некого анализа тех реформ, которые проводились Минобрнаукой в сфере высшего образования, и возможно уже подведение некоторых итогов реформы Российской академии наук. Что можно сказать? Реформы не привели к существенному изменению в лучшую сторону ситуации с развитием фундаментальной и прикладной науки в России. Да, удалось сохранить основные научные школы, да, достаточно эффективно сегодня работает такой инструмент как грантовая поддержка через Российский научный фонд, через Российский фонд фундаментальных исследований, да, на сегодня сохранено в целом бюджетное финансирование по госзаданию для научных учреждений. Но прошедший год, к сожалению, не был ориентирован на развитие. Не было широкомасштабного приобретения дорогостоящего приборного оборудования, не удалось привлечь к финансированию крупные корпорации, в том числе и государственные, для проведения исследований в интересах социально-экономического развития как самих корпораций, так и территорий, где они работают. Можно говорить о том, что это некие объективные сложности. Наверное, да. Но, условно говоря, через 10 лет в историческом контексте мы вряд ли сможем назвать 2015-й годом существенных положительных изменений и прорывов.

Хотя исследования проводились, и были получены новые результаты, в том числе в Иркутском научном центре. Мы стали более активно работать со структурами в Москве, в частности, с Росводресурсами, по проблемам Байкала. Интересные работы были проведены по моделированию влияния изменения уровня воды на экосистему озера, на социально-экономическую ситуацию в Бурятии и Иркутской области.

— Как сейчас выстраиваются отношения между ФАНО и академическими структурами?

— Пока мы не особо ощущаем поддержку ФАНО в решении вопросов, которые есть в институтах. Фактически надо говорить о том, что на сегодня ФАНО всё-таки ещё не до конца сформировало свой штат и понимание основных задач. Если говорить о работе Агентства по учёту имущества, можно сказать, что оно отработало лучше, чем подразделение РАН, которое отвечало за регистрацию прав и оформление земельных участков. Хотя, на мой взгляд, ничего революционного тут не произошло, это нормальная чиновничья задача, которая могла быть реализована и в структуре академии.

Вопрос взаимодействия ФАНО и академии наук более сложный, и он пока не решён. Сегодня действует принцип «двух ключей», который призван обеспечивать некую сбалансированную структуру управления, где за научную составляющую отвечает академия, а за финансовую и хозяйственную – ФАНО. К сожалению, в ФАНО нет и, наверное, не будет специалистов, которые бы понимали суть процессов организации научных исследований и науки в целом. Проблематично выстраивать систему управления теми процессами, которые ты знаешь опосредованно.

Фактически речь идёт о том, чтобы организовать всю систему управления через призму финансовой и хозяйственной деятельности, но никак не через призму деятельности научной. Целый ряд решений, принятых ФАНО, абсолютно не учитывает научную составляющую. Это, в частности, оценка работы директоров подведомственных агентству организаций, где единственными критериями является численность сотрудников и уровень получения финансирования. Такая система управления вряд ли имеет существенный запас прочности на будущее.

— В то же время ФАНО ставят в заслугу омоложение кадров, в том числе, и в руководстве научных институтов.

— Однозначно я бы не говорил о том, что омоложение кадров произошло за счёт того, что начало действовать ФАНО. Мы прекрасно знаем, что молодёжь приходит в любую сферу деятельности тогда, когда она является достаточно привлекательной. В чём для молодёжи привлекательность? С одной стороны, это возможность реализовать себя и свои идеи. С другой, это отношение общества и власти, понимание финансовых перспектив. Нельзя сказать, что за годы, прошедшие с момента образования ФАНО, произошёл поворот к лучшему в части улучшения имиджа учёного, его материального положения и обеспечения работы на прорывных направлениях.

– Омоложение произошло главным образом за счёт закона, который был несколько месяцев назад и ограничил возраст директора научного учреждения 65 годами. Как этот документ повлиял на состав руководства в иркутских академических институтах?

– Меньше, чем за год, сменились руководители в Иркутском институте химии, в Институте географии, Лимнологическом институте. В ближайшее время будет новый директор в Институте систем энергетики, в Сибирском институте физиологии и биохимии растений СО РАН. Такие перемены в соответствии с новым законом пройдут во всех институтах. Под действие нового закона не подпадают только Институт динамики систем и теории управления (ИДСТУ) и Институт земной коры СО РАН. И, возможно, что Александру Потехину, избранному недавно директором Института солнечно-земной физики, по просьбе коллектива продлят срок полномочий ещё на 3 или 5 лет.

Когда приходит директор, способный развивать новые направления, институт меняется, у него появляются новые задачи, происходит смена тематик. Новый директор – это новая метла в хорошем смысле этого слова. Метёт по-новому, и это правильно для развития. Проблема не в том, что несменяемость была нарушена, а в том, как это было сделано. В происходящем нет никакой трагедии, но с точки зрения технологии сам процесс мог быть организован более гибко, с предоставлением адекватного времени для перехода, чтобы изменения шли не за 2-3 года, а за 4-5 лет. Эти переходы не должны быть революционными. В известной песне поётся: «До основания мы разрушим, а потом»… Так вот, не надо ничего рушить! Надо на базе того, что есть, проводить модернизацию или реконструкцию.

Мне бы хотелось, чтобы новые руководители с огромным уважением относились к своим предшественникам и создавали дальнейшие условия для работы этих высококлассных специалистов. Говорить о заслугах академиков Бориса Трофимова, Михаила Грачёва, Виктора Плюснина не нужно. Они, действительно, внесли огромный вклад в развитие каждый своего направления и во многом определили ход науки общемировой.

Важно понимать, что многие институты завязаны на личность. Некоторые изначально создавались под конкретных людей, исходя из того, что именно они смогут организовать исследования в этом направлении. И при кадровых перестановках следует максимально использовать институт научного руководства, чтобы не потерять те связи, те достижения, то понимание, которое было у предыдущих директоров института. На первых этапах новому руководству нужно проявить максимум терпения и не действовать через систему самоутверждения «я теперь самый главный, я всё могу». Академик Трофимов однажды замечательно ответил на вопрос о том, почему люди так быстро портятся, когда становятся руководителями: «Власть никого не портит, власть раскрывает человека». Я бы очень хотел, чтобы наши новые директора раскрывались только с хорошей стороны.

— Кадровые изменения произошли и в Иркутском научном центре, как раз с применением принципа научного руководства: обязанности директора исполняет молодой учёный доктор химических наук Андрей Иванов, а вы стали научным руководителем ИНЦ. Насколько такая схема оправдала себя?

– Такие изменения – обычный кадровый резерв, это должно происходить. Насколько себя оправдает принятая у нас и затем перенятая другими институтами система «научный руководитель – директор», пока непонятно. Сегодня эта система работает. Может быть, приживётся в дальнейшем. То, что сегодня нужно доверять молодёжи, не вызывает сомнений. Вот лежит у меня книга «ИСЗФ СО РАН: история развития и создания». Если вспомнить, выдающийся учёный Гелий Александрович Жеребцов (советник РАН – прим. авт. ) возглавил этот крупнейший институт, будучи кандидатом наук! И никто не говорил, что это нонсенс. У нас многие директора институтов СО РАН становились академиками и возглавляли научные учреждения ещё до 40 лет. Выбор не должен исходить из того, сколько руководителю лет. Можно быть готовым руководить институтом в 35, а можно быть не готовым и в 60.

Задача не в том, чтобы к управлению пришли именно молодые. Важно, чтобы в руководство приходили люди квалифицированные, со своими целями, идеями и задачами, которые могли бы ориентировать институт получение результатов мирового уровня.

Нет необходимости омоложения ради того, чтобы чиновник отчитался, что раньше у нас суммарный возраст директоров составлял, условно говоря, 68 лет, а сейчас 67. И что? Что, от этого научные исследования улучшаются? Новые результаты появляются? Наверное, нет. Искусственное омоложение – это следствие проблемы с определением показателей и критериев эффективности. Если я не понимаю, как работает система, я буду искать некие понятные для себя характеристики, которые можно складывать и умножать, не погружаясь в суть проблемы.

В декабре в Москве проходила Неделя науки. В пленарном заседании принимала участие замминистра образования и науки Людмила Огородова, член-корреспондент РАН, учёный, доктор наук, но отдельные её высказывания показывают, насколько в принципе не совсем верная оценка может звучать, даже из уст столь высокого руководства. Сравнивая организацию науки в России и в других странах, она привела пример: публикационная активность в химии за рубежом, по её словам, повлекла за собой повышение публикационной активности в прикладных областях: биохимии, химии новых материалов и так далее. Но надо понимать, что публикации по сути своей – это только отражение исследования. Не имея возможности оценить исследование по существу, чиновники начинают оценивать его по этому отражению, считая статьи. То же самое и с остальными показателями: научную эффективность пытаются оценить, подсчитывая молодых учёных, число объединённых институтов, общий возраст руководителей.

Система управления выстраивается по-разному. Но однозначно – научить быть директором нельзя. Можно только создать систему возможностей, как сейчас модно говорить, социальных лифтов. Директор – это человек, которому для реализации своих замыслов нужен институт. То есть, необходим масштаб научной идеи, а он зависит не от возраста.

– Как научное сообщество отреагировало на смену областной власти? Будут ли в связи с этим скорректированы планы по сотрудничеству с регионом?

– Все планы остались в силе. Есть некая базовая позиция, которая была заложена ещё при создании Восточно-Сибирского филиала Академии наук СССР – предшественника ИНЦ СО РАН, как и любого другого регионального научного центра, и никогда не менялась. Это две основные задачи: первая – развитие и осуществление фундаментальных исследований, формирование научных школ мирового уровня, и вторая – исследования в интересах территории, где создан соответствующий центр. В чём-то это повторяет принцип герба России с двуглавым орлом: одна голова – фундаментальные направления, вторая – приоритетные научные разработки на благо региона.

То, что сегодня Сергей Левченко действительно пытается уделить особое внимание науке и организации взаимодействия с наукой – это факт. И мы пытаемся выстроить эти же отношения. Формируется состав нового научно-координационного при губернаторе, который должен начать работу в новом году. С мёртвой точки сдвинулся конкурс «РФФИ-Сибирь» (региональный конкурс научных проектов – прим. авт.).

Пока прошло ещё слишком мало времени, чтобы понять, насколько серьёзны изменения у власти в понимании того, что и как может сделать академическая наука для улучшения социально-экономической ситуации в регионе. Очевидно, что мы готовы всячески участвовать в решении таких вопросов.

Что касается оценки самого факта смены губернатора, это выбор жителей Иркутской области. Насколько он был протестным, и сможет ли новая команда изменить ситуацию, будет понятно в ближайшее время.

– На общем собрании Сибирского отделения в Новосибирске среди значимых направлений работы иркутских академических институтов был отмечен мега-проект «Национальный гелиогеофизический комплекс РАН», реализуемый в Институте солнечно-земной физики СО РАН, и исследования Лимнологического института, по итогам которых учёные заявили об экологическом кризисе на Байкале. Что ещё можно выделить в числе интересных результатов?

– Окончательный список результатов 2015 года сейчас оформляется, и о них мы обязательно расскажем широкой общественности в ближайшее время. Если кратко, то в Иркутском институте химии продолжаются исследования в части создания новых базовых веществ, которые могут стать основой для современных лекарственных средств. Новые интересные результаты получены в Институте земной коры в сфере технологии добычи золота и поиска алмазов. Продолжаются исследования в Институте систем энергетики по обоснованию новых систем энергетического развития региона, программ газификации и нефтегазохимии.

Могу сказать про свой институт (И.В. Бычков возглавляет Институт динамики систем и теории управления СО РАН – прим. авт.): у нас два аспиранта выиграли конкурс поддержки для так называемых постдоков, то есть для специалистов, которые защитили диссертацию не позднее 2013 года. На ближайшие 3 года им обеспечено вполне комфортное финансирование – по 1,7 миллиона рублей для проведения работ ежегодно. Были поддержаны крупные конкурсы в рамках Российского научного фонда, напечатаны интересные монографии. Появились молодые интересные сотрудники, последняя конференция «Ляпуновские чтения» показала, что квалификация молодых учёных достаточно высокая, есть желание и стремление работать в науке.

Для ИНЦ в целом было значимо, что мы запустили интеграционную программу, которая включает в себя 10 исследовательских проектов по четырём актуальным направлениям. На 2016 год запланировано дополнительное финансирование программы в размере 60 миллионов рублей.

Особенностью интеграционных проектов является то, что над каждым из них работают сотрудники не менее трёх-четырёх различных научных организаций. Например, проект, который возглавляет академик Михаил Грачёв, по созданию методики определения сброса загрязняющих веществ в озеро Байкал. Сейчас метод разрабатывается и апробируется в районе Листвянки. Там работают геофизики, которые отслеживают, где появляется вода с большим содержанием примесей, то есть можно диагностировать наличие загрязняющего вещества. Работает Институт географии в части изучения ландшафтов и почв, работает ИДСТУ СО РАН, который обеспечит систему картирования и создание баз данных для этого проекта. На заборе и анализе проб работают лимнологи.

Реализация этого проекта позволит апробировать подходы, связанные с созданием методики контроля, мониторинга, моделирования загрязнений в локальных точках. Готовую методику можно будет применять по всему побережью озера, на любых населённых пунктах. В 2015 году финансирование этого проекта составило 4,2 миллиона рублей, а в текущем году запланировано в размере 20 миллионов.

– Каким будет финансирование академических институтов в 2016 году?

– Суммарный объём финансирования на ФАНО сохранён на начальном уровне 2015 года. Сокращения не произошло, но и увеличения тоже. К сожалению, мы понимаем прекрасно, что с учётом инфляции финансирование в этом году будет меньше. Возможна и корректировка в сторону сокращения бюджетного финансирования.

Это означает, что институтам нужно, и они фактически этим занимаются, увеличить долю конкурсного, грантового и внебюджетного финансирования. По распространённой оценке, считается, что для исследовательских институтов соотношение приблизительно 70% базового бюджетного финансирования к 30% грантового вполне комфортно. К нему можно и нужно стремиться. Пока для большинства наших институтов эта пропорция не выдержана, хотя и специфика исследований разная: какие-то могут быть полностью поддержаны из бюджета, а другие, особенно имеющие возможности взаимодействия с промышленностью, могут выходить на финансирование 50 на 50. Всё очень индивидуально, и здесь не должно быть массовых стандартов.

– С какими планами и ожидания Иркутский научный центр подходит к очередному профессиональному празднику – Дню науки?

– Как всегда, мы ожидаем всего, и побольше, и получше! Если серьёзно, то первое, чего мы сильно ждём и что уже было обещано – это приобретение в 2016 году нового приборного оборудования и разработка новой системы функционирования центров коллективного пользования.

Кроме того, 2016-й – это год подготовки новых госзаданий 3-летнего цикла на 2017-2019 годы для институтов. И это будет очень важная и существенная задача: определение приоритетов, обеспечение сбалансированности нашей науки, понимания тех основных ближайших целей и задач, которые мы должны будем реализовать. Возможно, в новом году решится вопрос о формировании новой структуры по итогам разделения Министерства образования и науки. Возможно, это будет министерство науки или государственный комитет, или агентство.

С точки зрения ИНЦ 2016 год – это год завершения нашего жилищного строительства, в научном плане существенное продвижение в реализации мега-проекта «Национальный гелиогеофизический комплекс РАН». Опять же это год ряда перемен в руководстве наших институтов. Сегодня одна из главных задач, в том числе в Иркутске, – это взаимодействие науки и высшей школы, создание некого единого научно-образовательного пространства для эффективного формирования госзадания и обеспечения более широких возможностей для наших учёных.