Версия для печати
Вернуться к списку

ТАИНСТВЕННЫЙ МИР ВЗРЫВА

Особо поразил меня академик в начале лихих девяностых, когда в Снежинск не завозили картошку, – закрытый город снабжался извне, из-за колючей проволоки, что отгораживала его от остального мира. Понятно, что среди физиков специалистов-агрономов было маловато, но уже вскоре самым признанным стал Евгений Николаевич Аврорин.

Однажды я пошутил: мол, герой, лауреат, академик получил со своего огорода в 12 соток аж три мешка картошки! Слова эти я произнес с гордостью за наших ученых: дескать, и такое они могут. И тут же услышал реплику героя: «Обижаете: на самом деле 15 мешков! Парочку могу отгрузить в Москву, если голодать начнете».

Шутки шутками, но однажды внук академика доставил мне в гостиницу банку с солеными огурцами. Вкуснотища! Мало того что огурчики один к одному, хрустящие, истинно «закусочные», но и сотворены академическими руками, что добавляет им неповторимый аромат. Но ради истины добавлю: в той банке есть и труд Верочки, бессменной спутницы Евгения Николаевича с той самой поры, когда судьба свела молодого физика и юную «вычислительницу» - машин тогда не было, и их заменяли девчушки, в экстренном порядке выученные вести математические расчеты… И было это давно, в середине 1950-х гг., когда зарождался ядерный центр на Урале. Впрочем, можно назвать точную дату: 60 лет назад. И ее мы отметили в нынешнем июне ярко и торжественно. Ночной салют над Снежинском продолжался непривычно долго, и могло даже показаться, что здешний народ только что выиграл войну.

А разве не так? К счастью, войну не «горячую», а холодную.

Выиграл или выигрывает? Оба определения имеют право на существование. А потому наш разговор с Почетным научным руководителем Российского федерального ядерного центра я начал с вопроса:

- Нравится, если кто-то называет вас бомбоделом?

-Ну, я не совсем бомбодел, т.е. в малой степени бомбодел. Конечно, я занимался разработкой оружия, но больше все-таки наукой, которая с этим связана. И также «изделиями» для промышленного применения - тоже взрывными, но все-таки не военными.

- Вы слегка лукавите. Я был в музее оружия, и там сейчас вывесили таблички, на которых написано, кто их создавал. И в списке создателей почти каждой термоядерной боеголовки значится фамилия Аврорин.

- Все-таки на первом месте Лев Петрович Феоктистов. В основном – это его заслуга. Где-то и я есть, конечно….

- А сколько штук этих «изделий» у вас не счету?

- Не знаю, не считал.

- Почему?

- Во-первых, не очень понятно, что такое «штука». Бывают же просто какие-то разновидности «изделия», разные его варианты, так что не так просто все сосчитать. Номер один, а потом идут еще всякие дополнительные индексы. В общем, не знаю, сколько штук.

- Но много?

- Нет, немного. Много просто не нужно.

- Но ведь звезда героя на груди?

- Она, скорее, за мирные «изделия». И чуть-чуть за военные. В указе, сами понимаете, написано очень неопределенно: мол, за выполнение специальных заданий Родины. В то время я как раз занимался мирными зарядами.

- Поэтому я и сказал, что вы странный бомбодел. Да и ваша судьба в науке и в Снежинске началась, в общем, с уникального физического эксперимента, правильно?

- Не совсем так, все-таки год примерно мы занимались именно бомбами. А вот в 1956-1957 гг. я занимался в основном действительно уникальным – он до сих пор уникален! – физическим экспериментом.

- А почему он уникален?

- В мире ничего другого похожего не было.

- Американцы пытались повторить?

- Нет. Насколько я знаю, не пытались. У них были эксперименты по отдельным направлениям, а вот такого комплексного эксперимента - специального, не попутного с испытанием какого-то заряда, и широкого назначения - не было.

- Почему он потребовался?

- Потребовался он из-за удивления членов Политбюро. Когда им докладывали о взрыве первой настоящей термоядерной бомбы, то сказали, что взрыв произошел на одну микросекунду раньше, чем ожидались, чем было по расчетам. Это вызвало смех, а на самом деле вещь была очень серьезная, т.к. оказалось, что мы недостаточно хорошо знаем некоторые свойства вещества и его взаимодействие с излучением. Вот для того, чтобы измерить эти свойства, и был осуществлен эксперимент. На Земле подобных условий просто невозможно создать, кроме как при ядерном взрыве. К сожалению, специальный эксперимент был не вполне удачным. Заряд, который создавал необходимые условия, сработал несколько ниже, чем мы рассчитывали. Но тем не менее результаты были получены очень богатые. Кстати, моя кандидатская диссертация была посвящена обработке результатов этого эксперимента.

- Именно тогда родилась легенда, что Аврорин обязательно перед взрывом садится на камень и читает книжку? По крайней мере, об этом рассказывают все, кто работал с вами на Новой Земле…

- Ну, не обязательно на Новой Земле, и в Семипалатинске тоже. На самом деле бывает иногда напряженная обстановка, люди начинают обсуждать: а что будет, если будет что-то не так или пойдет как-то иначе? Я не люблю участвовать в таких «дискуссиях», а потому ухожу в фургон или в домик, где обычно находятся руководители опыта, сижу и спокойненько читаю.

- Художественную литературу или техническую?

- Смотрю в какую-то книгу, потому что не очень важно, какая она.

- Значит, секретную… А теперь, если не возражаете, затронем другую тему. Вы ведь один из тех людей, которых называют первыми, когда речь заходит о мирных ядерных взрывах. Идея их появления ясна, и вы все увлеклись этим делом и в Сарове, и в Снежинске. Правильно?

- Да, это так. Кстати, настоящий первый чистый ядерный заряд был сделан под руководством Юрия Алексеевича Трутнева. Это ему и его команде удалось добиться чистой термоядерной реакции. Она начиналась под действием, конечно, атомного взрыва, но тем не менее это была чисто термоядерная реакция.

- А вы как вышли на эти работы?

- Лев Петрович Феоктистов увлек меня. Это был еще один очень интересный и опять же уникальный эксперимент. Идеи принадлежали Льву Петровичу, а проводился он под руководством Евгения Ивановича Забабахина и Бориса Васильевича Литвинова. Ну и я тоже участвовал. Было впервые получено термоядерное зажигание чистого дейтерия. Ю.А. Трутнев добился зажигания твердого соединения, а у нас был чистый дейтерий. А дальше пошли интересные работы, которые в конце концов привели к тому, что был создан уникальный заряд с совершенно потрясающий чистотой…

- Нет радиации?

- Практически ее нет, а та, что остается, направляется в специальную капсулу.

Заряды для мирных взрывов

- Новый заряд начали использовать в скважинах?

- Нет, там используется обычный атомный заряд. Там чистота не нужна, потому что взрывы проводятся достаточно глубоко, т.е. идет самозахоронение. И радиоактивные продукты, если делать все как следует, никогда не попадают в обитаемую среду, т.е. наверх не просачиваются. Там требуются другие вещи. Малый заряд создан в нашем институте по идее Альберта Петровича Васильева. Это такой заряд, который имеет несколько десятков модификаций, практически непрерывно можно в достаточно широком диапазоне менять его мощность. Такой заряд применялся много раз и для сейсмического зондирования, и для интенсификации нефтяных месторождений. Для скважинных работ использовался в основном этот заряд. Ну и еще одно, очень важное, уже чисто конструктивное свойство: у заряда должна быть высокая термостойкость, потому что в глубине земли очень жарко, почти как в аду.

- Значит, вы знаете, где находится ад?

- В аду, как известно, жарко. Чем глубже, тем жарче.

- И когда вы взорвали свой первый «чистый» заряд?

- Опять же было несколько модификаций. Одна из них была использована для дробления апатитовой руды. Это очень хороший эксперимент. Он проводился два раза.

- Вы давно были на Кольском полуострове, на том месте, где взрывали свои заряды?

- Несколько лет назад был юбилей Ботанического сада, который основал мой отец. И мы большой семейной командой – моя сестра, ее дети и мой сын – поехали на место эксперимента. Это было хорошее время в Заполярье - конец августа, начало сентября. Комаров уже нет, а снега еще нет.

- И грибов много.

- Ужас сколько!

- Я тоже был на том месте. Но ведь там ничего нет! Какая-то будочка стоит, и все!

- А что бы вы хотели там увидеть?

- Хотя бы какой-то памятный знак. А как специалисты оценивают эксперимент? Я имею в виду геологов, промышленников.

- Встречались с теми, кто участвовал в работе, а потом обрабатывали результаты - выпускали руду, измеряли ее активность и т.д. В принципе, они довольны.

- Но Норвегия перепугалась!

- К сожалению, продолжения не было... А грибов там, конечно, тьма! Мы заезжали в долину на военном газике. Сначала у нас были корзины, ведра. Потом поняли, что это дело безнадежное, и стали сбрасывать грибы просто в кузов.

- А потом вы пытались прорыть канал?

- Неудачный был эксперимент.

- Вы взорвали сразу три заряда?

- Да.

- И получился «свинорой»?

- Когда мы шли по этому самому месту, то я сказал, что, мол, как-то не очень красиво получилось. Один из гидротехников заметил: по-нашему это называется «свинорой». Так за экспериментом и осталось такое определение.

- Но все было чисто?

- Абсолютно. Но канал не получился.

- Местные экологи утверждают, что «грязь» есть?

- Это неправда. Потом много раз специалисты проверяли. Есть следы радиоактивности, но неопасные. Там образовалось искусственное озеро. Оно вполне пригодно для использования – рыбу ловить можно, купаться. Но добраться до тех мест сложно – тайга, глухомань.

- Скажите, по-вашему, это направление мирного использования ядерных взрывов перспективно или нет?

- Безусловно. Очень обидно, что такая мощь, такая сила не используется для промышленных применений. Наверное, взрывы на выброс, хотя они наиболее эффективны, трудно проводить. Но, как показал опыт на канале, их все-таки можно проводить очень чисто. Очень чисто, если принять специальные меры, такие, например, как были на Апатитах. Там очень значительную часть активности, больше 90%, удалили в пустую породу, которая не подлежит использованию.

- То есть вы уже можете управлять активностью?

- Да, этим можно управлять. Поэтому даже взрывы на выброс вполне возможны. А уж камуфлетные взрывы, скважинные, безусловно полезны. Эксперимент сейсмического зондирования дал очень много. Я спрашивал Николая Павловича Лаверова, используются ли эти данные. Он говорит, что в высшей степени используются, поскольку они дали сведения о глубинном строении Земли на очень большом расстоянии.

- Все нефтяные и газовые месторождения Восточной Сибири открыты благодаря этим работам?

- Об этом лучше порасспрашивать академика Лаверова.

- Как вы относитесь к проекту по Удокану, где предполагалось вскрыть с помощью ядерных взрывов крупнейшее месторождение меди?

- Очень хорошо было бы его провести. Немножко, может быть, рано его задумали, потому что тогда не было еще ни чистых зарядов, ни возможностей управления выбросом активности.

- А сколько там предполагалось взрывов?

- Точное количество не помню, но много, т.к. нужно было снять несколько десятков метров породы на очень большом протяжении, т.е. это должны были быть мегатонные взрывы.

- Судьба БАМ была бы иной, если бы удалось этот эксперимент осуществить?

- Ну, наверное, потому что был бы открытый доступ для добычи руды, что гораздо более эффективно, чем штольневый метод.

- А не следует ли вернуться к этому проекту?

- Это одно из самых богатых в мире месторождений меди, и поэтому, конечно, его надо разрабатывать. Месторождений меди не так уж много. Хотя в советское время было такое: при разработке железной руды в отвалах меди было больше, чем в месторождениях меди, которые разрабатывались.

- В Средмаше такого быть не могло?

- Нет. И это колоссальная заслуга Ефима Павловича. Он наряду с добычей урана организовал добычу золота. И он очень-очень этим гордился, потому что это была заметная доля добычи золота вообще в Советском Союзе.

- Значит, если заканчивать разговор о мирном использовании ядерных взрывов, которыми вы занимались, то вы, естественно, за них, за то, чтобы их возродить на нынешний момент?

- Может быть, более важное дело - возродить научные эксперименты с использованием ядерных взрывов. Это можно провести очень чисто, и можно получить совершенно удивительные результаты, которые никакими другими способами получить нельзя.

- Насколько я знаю, вы и ваши друзья занимались одной фантастической идеей. Я имею в виду создание дейтериевой энергетики.

- Было такое.

- В то время вы были научным руководителем и директором института. И вы всячески поощряли эти работы. Почему?

- Это реальный путь для использования термоядерной энергии в энергетике.

- А что это такое?

- Проект крайне сложный в инженерном отношении, потому что должна быть большая подземная емкость, должны быть разработаны способы преобразования термоядерной энергии в электрическую, т.е. инженерных проблем очень много.

- Объясните, пожалуйста, суть проекта.

- Идея была такой: максимально чистый ядерный заряд поместить под землю. Он там взорвется, образуется горячая плазма. А потом горячий газ можно использовать уже обычным способом – передать на турбины, в общем, превратить в электричество.

- Но ведь там один ядерный взрыв должен идти за другим?

- Конечно, взрывов должно быть много. Причем довольно мощных. Так что проблем с такой энергетикой тоже чрезвычайно много. Но, по крайней мере, научная проблема решена - в отличие от всех других способов получения термоядерной энергии.

- А международный реактор?

- В токамаке даже смесь дейтерия с тритием не горит, а это в 100 раз легче, чем зажечь дейтерий. Американцы никак не могут даже в маленьком шарике получить настоящую термоядерную энергию.

- А вы ее получаете элементарно?

- Только во взрыве, но в любых количествах.

- Это же фантастическая идея! Представляете, несколько таких станций построить под землей - и весь мир будет снабжен энергией в избытке!

- Но не каждая идея осуществима. Я немножко скептически отношусь к этому проекту. Да, научная проблема решена, но инженерных проблем масса. К тому же нужно, чтобы общественность примирилась с таким проектом, приняла его. А это не менее сложно, чем решение инженерных вопросов.

- То есть как физик вы понимаете, что это можно сделать. А как человек?

- Уже даже как инженер – сомневаюсь, а как человек сомневаюсь вдвойне. Если такой проект начнет осуществляться, то это будет не скоро, когда все остальные источники энергии будут исчерпаны. Может быть, человечеству тогда придется и им воспользоваться.

- А еще какими фантастическими проектами вы занимались?

- Не фантастический, а вполне реальный был проект. После того как провели совместный эксперимент по контролю с американцами…

- «Семипалатинск - Невада», вы имеете в виду?

- Да. Когда мы обсуждали с американцами в Женеве его результаты, я предложил подумать о возможности проведения совместного научного эксперимента. Можно измерять нейтронно-ядерные сечения редких веществ, изучать их свойства при высоких, сверхвысоких давлениях и температурах. Можно было получать трансураны тоже вот таким взрывным способом.

- И алмазы?

- И алмазы тоже. Значит, с этой идеей пошел к Виктору Никитовичу Михайлову, который был руководителем делегации. Говорю: «Можно предложить это американцам?» Он отвечает: «Давай, конечно. Позови их на обед». В нашем представительстве во время обеда я и предложил этот эксперимент. Американцы сказали, что должны посоветоваться. Они посоветовались и ответили, что им не рекомендовали продолжать обсуждение этого вопроса.

- Вы сожалеете, что сейчас контакты с американцами прекратились?

- Конечно, это очень плохо. И для нас, и для американцев, и для мировой науки. Научное сотрудничество всегда полезно.

- О чем вы мечтаете?

- В моем возрасте основная мечта такая: чтобы то, чем мы занимались, не пропало, чтобы пришли хорошие молодые люди, чтобы можно было им передать свой опыт, научить их нашему делу, которое очень деликатное…. И, может быть, самая главная опасность (это, кстати, и американские коллеги об этом говорили), что люди чересчур поверят в расчеты и в результате создадут оружие, которое не работает. Очень важно передать наш опыт, опыт тех людей, которые прошли все испытания, перешагнули все барьеры, которые перед нами поставила природа.

- В общем, ядерное оружие - сложная штука…

- Очень! И зависит от многих деталей, от многих тонкостей.

- Однажды я разговаривал с директором радиохимического завода. Он говорит: «Знаешь, всю жизнь работал я на войну, а сейчас, в конце своей жизни, начал работать на мир» Он начал создавать MOX-топливо для реакторов будущего. У вас никогда не было такого ощущения? Или появилось, когда провели мирные ядерные взрывы?

- В какой-то мере появилось. Ну и в последнее время мы все-таки в небольшой степени, но участвуем и в работах по ядерной энергетике. Нам конечно, ближе всего реакторы на быстрых нейтронах — это, так сказать, «наши» нейтроны. Так что и я теперь работаю на мир. Впрочем, как и всю жизнь - потому что наше оружие, убежден, служит безопасности на планете. Во имя этого мы всегда и работали.