http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=739cd94e-8059-4b11-9e6f-8dd9ad05b367&print=1© 2024 Российская академия наук
Николай Семёнович Кардашёв скончался 3 августа в возрасте 87 лет, и в начале месяца о нем написали почти все СМИ, имеющие отношение к науке. Если совсем вкратце, то Кардашёв — выдающийся астрофизик, академик РАН, отец единственного удачного исследовательского проекта в космосе, осуществленного в России в XXI веке, — «Радиоастрон» («Спектр рентген-гамма», вероятно, станет вторым). К тому же — замечательный человек и всеобщий любимец. В качестве заголовка подборки взято высказывание радиоастронома Леонида Гурвица — научные и человеческие интересы Николая Семёновича действительно покрывают огромный диапазон масштабов. В настоящей публикации мы ограничиваемся несколькими короткими неформальными очерками людей, которые долгое время работали с Кардашёвым. Детали, случаи, забавные истории — именно в них оживает образ человека.
Борис Штерн
Юрий Ковалев
Юрий Ковалев (Астрокосмический центр ФИАН, лаборатория фундаментальных и прикладных исследований релятивистских объектов Вселенной МФТИ):
Скромные люди проявляются во всей своей красоте только при достаточно близком общении.
Мне повезло получить такой опыт. Позвольте поделиться одной из многих подобных историй. В 2011 году мы запускали «Спектр-Р» с Байконура. При прилете на Байконур нет формального пограничного контроля, поэтому нам рекомендовали оформить однократную визу в Россию для зарубежных коллег, которые были участниками проекта и летели на запуск. Двукратную делать намного дольше; мы, скорее всего, не успели бы. Каково же было наше наивное удивление, когда на вылете из московского аэропорта показался пограничный контроль, который проштамповал визы наших коллег. Им светило остаться в замечательном городе Байконуре навсегда. Я и один из моих аспирантов в ужасе пытались решить проблему с представителем МИДа в аэропорту (не нашли), писали какие-то бумаги. А все остальные загрузились в самолет. Над нами нависла реальная перспектива не улететь. Однако Николай Семёнович отказался идти в самолет и остался с нами. Наверное, именно благодаря ему мы и увидели запуск спутника. Проблема с визами была решена гигантскими усилиями наших коллег, которые оставались в Москве. По прибытии обратно новые анкеты на визы ждали нас в ¬аэропорту, оставалось только наклеить туда фотографии коллег, сделанные на рынке Байконура. И снова Николай Семёнович отказался покидать аэропорт, пока с последним из наших зарубежных коллег ситуация не была решена успешно.
Подчеркну, что эта история совершенно обыденна и типична. Работая с Николаем Семёновичем, вы можете быть уверены: он поддержит, прикроет вашу спину. В таких ситуациях говорят: я б с таким в разведку пошел. Перефразирую: это была честь и бесконечное счастье быть достойным того, чтобы он взял тебя в разведку.
Кардашёв-теоретик
Громадное количество коллег отметило в своих письмах соболезнований великую силу Николая Семёновича как провидца. Обсужу совсем свежее. Годами Николай Семёнович отстаивал пользу интерферометрии на гигантской базе в более чем миллион километров. Многие, включая меня, с ним спорили. Да, картографирование на такой базе очень затруднительно. Но проходит время, и вот уже группа Телескопа горизонта событий выпускает статью о том, что эта база может быть очень интересной для исследований фотонного кольца, спина и массы черной дыры, проверки ОТО [1].
Кардашёв-экспериментатор
Ну какой он экспериментатор, скажете вы. Ну, или я. Однако не могу не вспомнить следующий эпизод в начале нашего пути со «Спектром-Р».
Сигнал, получаемый станцией слежения Пущино от «Спектра», был недостаточно сильным. Николай Семёнович первым предположил, что инженеры опять напутали с поляризацией. Ну, это дело известное. Однако большинство из нас коллеги-инженеры смогли убедить, что такого быть не может, всё сделано правильно.
Что ж, Николай Семёнович хорошо известен как очень упертый человек, переубедить его почти невозможно. И даже если вам показалось, что это удалось, не обольщайтесь. В общем, он оказался прав. Перекрутили поляризацию в Пущино, сигнал вырос и успешно доставлял нам научные данные до начала 2019 года.
Игорь Новиков, астрофизик-теоретик, космолог, чл.- корр. РАН:
Николай Семёнович Кардашёв был необыкновенной личностью. Необыкновенной не только в науке, но и в жизни. Что касается науки, то уже давно известна его легендарная везучесть. Стало поговоркой: «Где Кардашёв — там успех, несмотря ни на какие трудности». Вспомним, например, миссию «Радиоастрон», старт этой миссии. Кругом неудачи с запуском космических аппаратов, а «Радиоастрон» летит! Трудности с раскрытием антенны после запуска — но она раскрывается! Наконец, необыкновенная живучесть обсерватории — «Радиоастрон» перекрыл гарантийные сроки работы в разы!
Но вокруг необыкновенного человека происходят необыкновенные процессы и вне науки. Приведу цепочку везений, свидетелем которых я был.
Времена еще Советского Союза. Посылается делегация советских ученых в Канаду на Генеральную ассамблею Международного астрономического союза. Николай Семёнович среди делегатов. Но!.. Казалось бы, невезение: в это время случилась накладка с первым космическим радиотелескопом. Николая Семёновича просят задержаться с отъездом в Канаду до устранения неполадок. Делегация уезжает без него. Но (везение!) неполадки с телескопом устранены, и Николая Семёновича отправляют в Канаду вдогонку, срочно, первым классом (снова везение!). Но!.. Вся валюта на расходы на всю делегацию отправлена с делегацией. Никакой дополнительной валюты Николаю Семёновичу не полагается. И Николай Семёнович летит в Канаду без копейки даже на транспорт из аэропорта в город к родной делегации. И тут — необыкновенная случайность. В самолете соседом Николая Семёновича оказывается весьма представительный мужчина. Читая журнал, он вдруг обращается к Николаю Семёновичу: «Что за чушь пишут! Какой-то Кардашёв занимается поисками разумной жизни во Вселенной!» Николай Семёнович ему скромно замечает: «Кардашёв — это я».
Незнакомец оказался послом СССР в Канаде. Он возвращался из Москвы. Весь последующий полет новый знакомый слушал удивительные рассказы Кардашёва. По прибытии в Канаду он обеспечил доставку Кардашёва куда ему было нужно. Везение!
Далее — в Канаде. Как-то вечером после работы человек десять наших делегатов прогуливались по городу, весело беседуя. Были и Николай Семёнович, и известные астрономы И. С. Шкловский, Ю. Н. Парийский, и другие. Я шел рядом с Николаем Семёновичем, часть группы — впереди нас. Вдруг Николай Семёнович наклоняется и поднимает с тротуара небольшую пачку канадских долларов. Шедшие впереди их не заметили. Николай Семёнович нашел неожиданный подарок. Кто ездил в ту пору за границу, знает, как скудно тогда делегаты обеспечивались валютой.
Это было еще одно везение Николая Семёновича. Подобных везений было множество.
Но более всего Николаю Семёновичу повезло с научным коллективом, который он создал. Сейчас, когда он ушел, мы доведем его грандиозные планы до успеха. И это будет еще одно запланированное Николаем Семёновичем везение!
Михаил Попов (Астрокосмический центр Физического института им. П. Н. Лебедева РАН):
Я работал с Николаем Семёновичем бок о бок, рука об руку и, конечно, плечом к плечу все последние 50 лет. Почти сразу после окончания аспирантуры ГАИШ МГУ в 1969 году я по счастливой случайности устроился на работу в Институт космических исследований, в лабораторию Кардашёва. Потом, когда Николай Семёнович стал заместителем директора ИКИ, мне пришлось заведовать этой кардашёвской лабораторией; ничего страшного, работать с Кардашёвым — одно удовольствие. В этих коротких заметках я не буду расписывать, какой он талантливый, яркий, выдающийся. Оставляю это для других, совершенно справедливых откровений его коллег и друзей. Хочу, чтобы в моих воспоминаниях Коля предстал живым, здоровым, молодым, поэтому расскажу несколько курьезных эпизодов из жизни академика.
Мы с Колей много раз бывали в экспедициях и командировках, в том числе и за рубежом. Зачастую мы жили в одной квартире в течение нескольких месяцев. Такое совместное существование никогда не было обременительным: Николай — отнюдь не зануда, а интереснейший однокашник. Начну с эпизода с посудомоечной машиной. Мы жили в Бонне в шикарных в полнейшем смысле слова апартаментах — со всеми удобствами. Одним из таких удобств была посудомоечная машина ZANUSSI, которой мы никогда не пользовались, так как нам и мыть-то было нечего. В те годы, 1970-е, мы не только не видели, но и ничего не слышали о посудомоечных машинах. Но Коля любопытен без предела. И вот однажды после завтрака он предлагает воспользоваться услугами этой ZANUSSI. Я возражаю, что, мол, две кофейные чашки она и мыть-то не согласится! Тогда Коля предлагает гениальный ход — загрузить в нее весь шикарный посудный арсенал: тарелки, вилки-ложки, сковороды и кастрюли. Получилось вполне солидно! Включили мы машину и ушли в институт. Обедали в кафетерии, а на ужин явились домой. ZANUSSI уже не жужжала. Однако попытки открыть дверцу машины не увенчались успехом. Решили запустить еще один цикл и ждать окончания. Вышло часа полтора. А посуды-то больше на кухне нет, даже чайку попить не из чего! И вот ZANUSSI отплескалась и зажгла зеленый свет в одном своем глазу. Но результат тот же — дверца не открывается. Мы пытались по ней колотить, как по советскому телевизору, — ZANUSSI выдержала все пытки. И вот в отчаянии Николай дернул за ручку со всей дури с криком: «Ах ты, Занузя немецкая!» — и дверца распахнулась! Так и не знаем, открылась ли она на ругательство или на силу, но больше ее услугами не пользовались.
Другой случай в том же Бонне. Проходили мы как-то мимо церкви базилической, величественной, она у них кирха называется (кто не знает). Смотрим, прихожане толпой валят внутрь — видимо, на какое-то служение Богу. Коля говорит: пойдем, послушаем. Я упираюсь: что мы там поймем на немецком?! Но он упрям: служба будет на латыни, говорит. Как будто это облегчение. Входим — народу полно, конечно, местá на скамьях еще есть кое-где, но, чтобы не протискиваться между колен честных граждан, мы усаживаемся на первый ряд, полностью свободный. Это была роковая ошибка. Служба началась с заунывного бормотания пастора, но время от времени все прихожане вставали со своих мест и что-то скандировали в ответ. Мы тоже вскакивали — но когда прихожане уже сидели. Эти приседания в противофазе продолжались около часа. Под конец служитель с блюдом (у нас бы его назвали дьяконом) стал обходить ряды и собирать пожертвования. Начал он, естественно, с первого ряда, то есть с нас! Поскольку мы представления не имели о предполагаемых суммах, то выложили, я думаю, рекордную для церкви ставку. А может быть, и нет.
Много у нас было подобных приключений — с Колей не соскучишься. Могу исписать всю полосу. Но ограничусь последним эпизодом, самым смешным. В глухие советские времена в наших магазинах было скудно — как в продуктовых, так и в промтоварных. А в Германии, Франции, Англии и т. д. полки ломились от яств и невиданных товаров. В командировках в Институт радиоастрономии в Бонне немцы нам выплачивали солидные суточные; правда, приходилось часть суммы возвращать в Управление внешних сношений (УВС), но всё равно денег было много. Привозить валюту в СССР запрещалось (кроме суммы возврата). Поэтому надо было всё вчистую израсходовать на месте. Вот мы и покупали подарки родным, близким и неблизким. В результате на обратном пути получался солидный вес для багажа. Чтобы не доплачивать, всё тяжелое мы складывали в ручную кладь. И вот один раз по пути на родину в аэропорту Франкфурта случилась террористическая тревога — всё заполонили автоматчики, и был организован усиленный (нетипичный в те годы) досмотр пассажиров и багажа. Уже при входе в аэропорт нас ощупывали и обнюхивали с собаками. Мы сильно волновались при регистрации, чтоб не заставили взвешивать ручную кладь. И не заставили. Мы встали в очередь на посадку.
Там всё было не как сейчас, а именно: имелся длинный барьер высотой по грудь, вдоль которого и выстроилась очередь, и в этом барьере была вырезана полка на уровне чуть выше колен, на которую ставили ручную кладь для досмотра. Коля был впереди меня, после сдачи основного багажа успокоенный и задумчивый. Когда подошла его очередь, женщина-полицайка указала рукой на полочку и на чистом немецком языке пригласила: «Биттэ!»
И вдруг Коля вскочил на полку и развел руки в сторону! Автоматчики лязгнули затворами, полицайка в ужасе отшатнулась, немецкий народ готов был валиться на пол… Я дернул Колю за штанину и прокричал: «Сумку клади!» Он всё осознал и спустился на землю. Инцидент был исчерпан. Потом, в полете, Коля несколько раз закатывался смехом, приговаривая: «Опять вспомнил, как я вскочил на полку!»
Кеннет Келлерман (Национальная радиоастрономическая обсерватория США):
В начале 1960-х годов, когда учился в аспирантуре, я использовал результаты, изложенные в новаторской статье Николая Кардашёва об эволюции спектров радиогалактик, чтобы интерпретировать наблюдения спектров радиоисточников, сделанные мною в рамках работы над диссертацией. Позже, будучи постдоком в Австралии, я познакомился с его легендарной статьей о внеземном разуме и другой, не менее известной, о линиях радиокомбинации. Поэтому, когда впервые прибыл в Москву в мае 1965 года, я ожидал, что встречу маститого пожилого ученого. Однако выяснилось, что Николаю Кардашёву всего 33 года, а выглядел он даже моложе.
С 1969 года Николай всячески поддерживал наши ранние исследования в рамках метода радиоинтерферометрии со сверхдлинными базами (Very Long Baseline Interferometry, VLBI), и наша дружба и сотрудничество продолжались в течение полувека. Когда он предложил космическую программу VLBI с базой в сотни тысяч километров, я и большинство моих коллег из Европы и США выступали против такой огромной базы, обосновывая это тем, что из-за обратного комптоновского излучения не может быть ни одного яркого радиоисточника, достаточно компактного, чтобы для его изучения потребовался интерферометр с такой длинной базой. Более того, утверждали мы, даже если бы такие источники существовали, из-за межзвездного рассеяния они будут казаться слишком размытыми, чтобы их можно было обнаружить на длинах волн 18 и 92 см, которые Николай предлагал использовать на «Радиоастроне». Кардашёв руководил проектом «Радио¬астрон» в трудный период после распада Советского Союза и в течение восьми лет успешных наблюдений. Многочисленные радиоисточники давали четкий интерференционный сигнал (fringes) даже на длинах волн 18 и 92 см. Мы ошибались. Николай был прав. Николай Кардашёв и «Радиоастрон» дали нам новое понимание сложной турбулентности в межзвездной среде и обозначили новые задачи в физике радиогалактик.
Для меня большая честь, что Николай был моим ценным коллегой и хорошим другом. Мне будет его не хватать.
Дэвид Джонси (Австралийский национальный университет):
Друзья и коллеги Николая Кардашёва по всему миру скорбят о том, что потеряли друга, который вдохновлял нас. Я познакомился с Николаем почти 35 лет назад, и затем мы виделись неоднократно. Мне посчастливилось стать его искренним другом, и я испытываю глубокое уважение к его научной прозорливости.
Долгая и масштабная научная карьера Николая охватывала широкий спектр областей от SETI (поиска внеземного разума) и развития космических цивилизаций до линий рекомбинации и радиоастрономии. Он испытывал чрезвычайный интерес к SETI до последних дней. Много лет возглавляя международный VLBI-проект «Радиоастрон» с ведущим российским участием, он всегда был готов к неожиданностям, особенно в связи с «Радиоастроном». Николай настаивал на том, что «Радиоастрон» должен работать на высокой орбите, и многие из нас поначалу относились к этому скептически, однако он одержал победу благодаря своей дальновидности и неизменной целеустремленности. Уже вскоре после запуска результаты наблюдений доказали, что такие сверхкомпактные, высокояркие радиоисточники действительно ждали своего открытия. Николай учредил RISC (Международный научный совет миссии «Радиоастрон»), и во многом под влиянием входящих в него ученых и представителей организаций — участников миссии наряду с наземными телескопами был создан и запущен в эксплуатацию аппарат «Спектр-Р». Начиная с 1988 года RISC обычно собирается дважды в год: один раз в России и один раз, как правило, в другой из стран — участниц миссии, и коллеги Николая по RISC также стали его друзьями.
Я вхожу в комитет по присуждению награды Гроута Ребера и был чрезвычайно рад вручить золотую медаль Гроута Ребера Николаю Кардашёву в 2012 году за новаторский вклад в радиоастрономию на протяжении всей его жизни. Очень символично, что благодаря поддержке Николая на космическом аппарате «Радио-астрон» установлена мемориальная доска памяти Гроута Ребера.
Я вспоминаю Колю с душевной теплотой, он был добрым и заботливым человеком — и в профессиональном, и в личном плане. У нас дома в Австралии есть красивая декоративная тарелка из Третьяковской галереи с дарственной надписью «Дэйву от Коли, 2003». Мои внуки в восторге от игрушечной певчей птицы, подаренной Колей. Я дорожу этими подарками, они будут служить вечным напоминанием о Николае Кардашёве, дальновидном ученом, глубокоуважаемом коллеге и друге.
Леонид Марочник, астрофизик:
С Колей Кардашёвым у меня не было совместных работ, кроме одной. Эта совместная статья называлась «Феномен Шкловского» и была написана приблизительно через год после смерти учителя Коли Иосифа Самуиловича Шкловского для журнала «Природа». Я помню, как мы с ним регулярно ездили в редакцию «Природы» как на работу, где приходилось отстаивать «крамольные» по тем временам высказывания, настаивать на том, чтобы из текста не убирали фамилию Андрея Дмитриевича Сахарова, о котором Шкловский написал замечательную новеллу, и т. п. Коля уже был в то время членом-корреспондентом Академии, авторитет его уже тогда был велик, так что статья была опубликована почти без купюр. Статья эта стала чем-то вроде литературного памятника его учителю И.С. Шкловскому, потому что практически во всех публикациях о Шкловском она приводилась полностью или частями. Я не буду писать о научных достижениях Кардашёва, они велики по любой системе оценок, и я надеюсь, что его ученики и сотрудники напишут о них и о нем достойные воспоминания. Наши комнаты в ИКИ были рядом, и я вольно или невольно «взаимодействовал» с этим человеком практически ежедневно. Он был светлой личностью: чрезвычайно талантливым, чрезвычайно порядочным и очень открытым. Его смерть — это огромная потеря для мировой астрофизики и для русской в особенности. Эта потеря так же колоссальна, как потеря Соломона Борисовича Пикельнера в 1975 году и потеря Иосифа Самуиловича Шкловского в 1985 году.
Леонид Гурвиц (отделение космических исследований Joint institute for VLBI in Europe):
Астрофизиков не удивить большими и малыми числами. Для профессиональной жизни в рамках гигантских динамических диапазонов астрономы, пожалуй, первыми среди всех тружеников науки привлекли на помощь логарифмическую шкалу. Но и среди астрофизиков, в целом умеющих мыслить в логарифмическом масштабе, есть примеры уникальные. Мне посчастливилось на протяжении сорока лет быть в одной связке с Николаем Семеновичем Кардашёвым, для которого такая шкала была абсолютно естественной средой обитания. Он достиг в этой «логарифмической среде», а значит, и в астрофизике в целом, выдающихся результатов. Предсказание, а потом и наблюдательное открытие радио рекомбинационных линий излучения межзвездных атомов и молекул, эволюция синхротронного излучения космических радиоисточников, предсказание существования нейтронной звезды в остатке вспышки сверхновой в Крабовидной туманности (до открытия пульсаров!), идея радиоинтерферометрии со сверхдлинными базами. Наконец, «шкала Кардашёва», классифицирующая космические цивилизации по уровню их энергопотребления, с «шагом» в 10 (десять!) порядков величины! Как же ему было трудно ввести ничем не ограниченный полет мысли в сухие и скрупулезные технические задания, по которым инженеры и конструкторы строили его научное детище — международный наземно-космический радиоинетерферометр со сверхдлинной базой «Радиоастрон»! Понадобилось более тридцати лет работы, чтобы довести «Радиоастрон» до орбиты, на которой он блестяще отработал 7,5 лет, более чем вдвое превзойдя свой гарантированный ресурс.
Нам, коллегам и друзьям Николая Семёновича Кардашёва, будет безмерно трудно удержать профессиональную высоту, определенную полетом его мысли. Будем помнить и равняться на него. Светлая память.