http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=7385670f-297b-4564-830a-a5f3acdd7567&print=1© 2024 Российская академия наук
Нобелевский лауреат Константин Новоселов — о шансах российской и мировой науки
В рамках V Уральской биеннале современного искусства Екатеринбург посетил всемирно известный физик, лауреат Нобелевской премии Константин Новоселов (живопись – его страстное увлечение). Уроженец Нижнего Тагила, уже почти двадцать лет он живет и работает в Манчестере. Мы побеседовали с Константином Сергеевичем в стенах Уральского федерального университета, где он провел встречи с руководством и студентами.
— Константин Сергеевич, ваш путь в науке начинался с областных и всесоюзных олимпиад школьников. В Советском Союзе действовала целая система отбора и развития юных дарований. Есть что-то подобное в Британии, вообще на Западе?
— Система олимпиад существует и там и работает очень похожим образом: участие в олимпиадах также интересно ребятам с точки зрения проверки сил и помогает при поступлении в вуз. Возможно, эта система не так развита, как здесь, в России — одна из сильнейших систем олимпиад.
— Во второй половине 90-х вы закончили МФТИ, недолго работали в системе Академии наук, но затем переехали сначала в Нидерланды, а потом в Великобританию. Чем было продиктовано это решение?
— Причины [отъезда из России] были чисто научными. В моей жизни были разные периоды: я и уходил из науки, и возвращался. В 1999-м у меня уже была определенная материальная база, и решение уехать в Голландию не было продиктовано экономическими соображениями. Хотелось попробовать себя в других лабораториях, экспериментах, в другом ритме жизни.
Это абсолютно нормальный процесс — когда ученые, особенно молодые, путешествуют и меняют область деятельности, лаборатории. Если вы сидите на одном месте, то закисаете. В той же Голландии вы не получите постоянную и даже временную позицию [в университете], если не поработали за границей. Такой опыт считается очень важным, даже бесценным.
— Ваш образовательный, научный багаж (я недаром вспомнил об олимпиадах, МФТИ, Академии наук) — насколько передовым и востребованным он оказался за рубежом?
— Нужно говорить не о том, востребован ли он за рубежом, а о том, востребован ли он вами, насколько он позволяет видеть природу, физику, эксперимент с другой стороны. Чем шире ваш кругозор и опыт, чем сильнее ваше воображение, чем вы смелее в сопоставлении событий, в том, чтобы связывать их воедино, тем больше интересных экспериментов вы можете провести. В этом смысле фундаментальное образование бесконечно важно.
— По вашей биографии мы видим, что ваш кругозор, воображение, опыт оказались востребованными. А если говорить о нынешних российских молодых ученых?
— Среди моих коллаборантов много молодых ученых с российским бэкграундом. До какого-то момента система [российского образования и науки] выпускала хороших ученых. На мой взгляд, потом был определенный спад, но сейчас система стала восстанавливаться, и мы видим новую волну умных, мотивированных ребят.
— Вы тоже были когда-то молодым ученым. Что нужно в этом возрасте, чтобы успешно заниматься наукой? Понятно, что средства, позволяющие достойно жить и содержать семью. А что еще?
— На мой взгляд, Россия сейчас — комфортная страна, с высоким уровнем жизни.
— Вы судите по Москве и другим большим городам?
— Да, я ограничен в информации, но говорю о том, что вижу сам. Я приехал в Екатеринбург и вижу, что город расцвел… Но, кроме уровня жизни, важно то, насколько общество ценит работу ученых, насколько устойчиво их положение в обществе. Престиж работы ученого необходимо возвращать.
«Не бояться „утечки мозгов“, а создавать предпосылки для их притока»
— В России, в связи с перманентным реформированием науки, постоянно обсуждается вопрос, как ее развивать — по советским лекалам, когда наша национальная наука охватывала практически все грани человеческой жизнедеятельности, или выбрать определенные направления, как поступают небольшие страны с ограниченными ресурсами. Каково ваше мнение на сей счет?
— Я считаю, что Россия — мощная страна, с большим ресурсом и потенциалом, ей стыдно не развивать весь спектр науки. Тем более никогда нельзя точно сказать, в какой именно области произойдет следующий прорыв, это очень сложно предсказать. Поэтому искусственно ограничивать направления деятельности в фундаментальной науке опасно, это приведет к необратимым последствиям. Нужно создать ученым условия для творчества, чтобы они сами могли выбирать направления своей работы.
— Но еще недавно наши власти не скрывали своего раздражения Академией наук, упрекали ее в непродуктивности, неэффективности. В ответ звучали обвинения в недофинансировании, в том, что плоды деятельности Академии не востребованы государством и бизнесом. Академия — актуальная форма организации фундаментальной науки в современном мире?
— В каком-то виде академии наук существуют во многих странах, но их функции разнятся. В большинстве случаев академии наук исполняют функции экспертного сообщества (а собственно наукой занимаются университеты и лаборатории), реже — исследовательского. Международный опыт показывает, что влияние университетов растет, но при этом системы академий в той или иной степени сохраняются. Например, в Германии, Франции, Китае академические системы очень сильные, в США и Англии — слабые.
Сложно сказать, какой вариант лучше или хуже; главное, мне кажется, выбрать какой-то один и поддерживать его. Битвы редко проигрываются из-за неправильных решений, в основном они проигрываются из-за нерешительности. Шатание из стороны сторону хуже, чем любое твердое решение.
— В нашей стране начинается реализация национального проекта «Наука». Вице-президент Академии наук Валерий Козлов рассказал в интервью нам, что академиков к разработке этого проекта чиновники не приглашали. А вас, ученого с мировым именем?
— Можно я отвечу одним словом? Нет.
— В интервью нашему изданию, рассуждая о шансах российской науки, биофизик с мировым именем Константин Агладзе сказал: «Если не будут предприняты энергичные шаги даже не в ближайшие годы, а месяцы, поезд уйдет». Интервью было опубликовано больше пяти лет назад. Есть ли еще у нас шанс заскочить на подножку поезда глобального научного лидерства?
— Думаю, что однозначно есть. Это зависит от поддержки государства, а она осуществляется. Ее, разумеется, не хватает, но большей государственной поддержки хотят ученые любых других стран мира. И это правильно: инвестиции в науку — это инвестиции в будущее. Я считаю, что поезд не ушел и нужно сфокусироваться на подготовке молодых ученых, дать им возможность съездить за рубеж, вернуться и создать здесь свои лаборатории. Нужно быть более интегрированными в мировую науку, не бояться «утечки мозгов», а создавать предпосылки для их притока.
— Как это делается в мире?
— Есть проверенный способ, как возвращать ребят. Огромное число студентов, которые учились у меня в Манчестере, сейчас — профессора в своих странах и делают там очень хорошую науку — в Китае, Южной Корее, Бразилии, Пакистане, Турции и так далее.
Но нужно смотреть на проблему шире. Почему мы говорим только о том, чтобы вернуть тех, кто уехал? Нужно быть настолько интегрированными в мировую науку, чтобы приглашать к себе и зарубежных ученых. На «своих» свет клином не сошелся.
— Политическое противостояние России и Запада, взаимные санкции — сказываются ли они на международном сотрудничестве в науке?
— Я ни разу не встречал какие-то ограничения и не помню, чтобы кто-либо жаловался на то, что в связи с санкциями возникли какие-то ограничения на международное сотрудничество.
«Те, кто проиграет в гонке за талантами, будут обречены»
— Принято считать, что бизнес не заинтересован в финансировании фундаментальной науки, так как ему нужна быстрая отдача. К тому же соответствующие законы в нашей стране «убогие и дебильные» — так выразился в интервью нашему изданию бывший президент РАН Владимир Фортов. Насколько охотно западный бизнес сотрудничает с фундаментальной наукой?
— Лет сорок назад бизнес проводил очень много фундаментальных исследований, Philips, Intel, IBM, другие компании имели очень сильные лаборатории. В последнее время акцент смещается, и бизнес, хоть и продолжает вести исследования, чтобы держать руку на пульсе, но большие деньги в собственные исследования уже не инвестирует, а предпочитает сотрудничать с университетами. В университетских исследованиях участвует любая уважающая себя научно-техническая компания, это просто необходимо для развития технологий и будущего компании. Иначе она рискует оказаться на задворках из-за того, что не сможет понять и оценить новые веяния. И все-таки основные инвестиции в фундаментальную науку идут со стороны государства.
— Что будет с теми, кто проиграет в научно-технологической конкуренции?
— В этой гонке выиграет тот, кто поймет, что самый главный ресурс — это таланты, и создаст условия для их притока. Борьба за таланты идет и будет нарастать. Это будет такая же серьезная борьба, как за природные ресурсы, даже острее. Если материальные и природные ресурсы распределены более-менее равномерно, то таланты — ресурс не только ограниченный, но и мобильный. Те, кто проиграет в гонке за талантами, будут обречены. Как их привлекать? Гарантируя им свободу творчества, и в частности свободу коллаборации с учеными из других стран. Возможность коллаборировать с любым коллегой из любой страны фундаментальна для любого ученого.
— С какими препятствиями, барьерами может столкнуться наука XXI века?
— Одно из очевидных препятствий — специализация науки, она становится все более узкоспециализированной, людей с энциклопедическим образованием все меньше, и это влияет на развитие науки не в лучшую сторону.
— Обскурантисты, мракобесы — насколько они серьезное препятствие для науки?
— Меня, с одной стороны, забавляет, с другой — пугает, насколько мракобесие и ложные факты могут самоподдерживаться, саморазвиваться и даже доминировать в повестке дня. Дико звучит, что наука может проиграть мракобесию. Я не понимаю, как это может произойти, за счет чего, но такая проблема есть, и ее, конечно, нужно решать.
Благодарим за организацию интервью проректора по информационной политике Уральского федерального университета Алексея Фаюстова и директора Медиацентра УрФУ Дмитрия Бенеманского.