Если ничего не делать с российской фундаментальной наукой, новые нобелевские лауреаты не появятся у нас никогда

 

В нынешнюю нобелевскую неделю о науке говорили много. И вовсе не потому, что вердикты членов нобелевских комитетов вызвали непонимание у ученой общественности. Просто впервые обсуждали крамольную мысль, что за более чем вековую историю знаменитая премия устарела. Накануне объявления имен первых лауреатов было опубликовано коллективное письмо ученых из разных стран, призывающих расширить список нобелевских дисциплин. Еще одну дискуссию начали российские ученые, ныне живущие за рубежом. Апеллируя к российским властям, они заявили о катастрофическом состоянии отечественной фундаментальной науки.

Устарела ли Нобелевская премия и нужно ли менять ее формат? Когда появятся в России лауреаты престижных научных премий? Эти вопросы мы задали ученым с мировыми именами.

Михаил Давыдов, президент Российской академии медицинских наук, директор Российского онкологического научного центра им. Н. Н. Блохина РАМН:

- Менять условия присуждения Нобелевской премии? Вряд ли это целесообразно - есть четкие условия, оговоренные в завещании Нобеля. Однако определенные тенденции в том, какие открытия отмечаются нобелевскими комитетами, можно проследить. Например, очень симптоматично, что в этом году сразу две премии - и в области физиологии и медицины, и в области химии - были присуждены за открытия, которые могут иметь применение прежде всего в биологии и медицине. Лозунг "Здоровье нации" сегодня стал самым прогрессивным лозунгом политиков, и от этого никуда не деться. Внимание, которое уделяется вопросам медицины в мире, понятно и объяснимо. К сожалению, российские исследователи всего два раза становились лауреатами Нобелевской премии в области физиологии и медицины - это были знаменитые Павлов и Мечников. Позже, при СССР, советских ученых ограничивали в этом. Ну а сейчас, если честно, достойных кандидатов среди россиян я не вижу. К сожалению, отечественная медицинская наука сегодня не востребована в России. Может, из-за кризиса, может, по иной причине, но в это направление не хотят вкладываться, не хотят его развивать. Так сложилось, что в мире вопросы медицинской науки обычно курируют первые лица страны. Например, в советское время на всех заседаниях президиума Академии медицинских наук присутствовал Гейдар Алиев, обладавший в СССР немалым влиянием. Сегодня за это направление отвечают чиновники четвертого-пятого уровня, не способные к самостоятельным решениям. Так какого результата здесь можно ожидать?

Михаил Громов, математик, лауреат премии Абеля и других престижных научных премий и наград, профессор Института высших научных исследований IHES во Франции, профессор института Куранта Нью-Йоркского университета, гражданин Франции с 1992 года:

- Не исключено, что какие-то изменения формата Нобелевской премии были бы разумными. Впрочем, я в этом необходимости не вижу. Единственный недостаток, который мне кажется существенным, это то, что премию дают много лет спустя после того, как открытие было сделано. Ее, как правило, получают люди преклонного возраста. Другая особенность в том, что Нобель, который сам был инженером, предполагал, что отмечены будут научные работы, достаточно хорошо связанные с практическим применением. Это его намерение учитывается при присуждении премии до сих пор. Известно, например, что открытия в области теоретической физики проходят со скрипом. И это понятно: работы, имеющие практический выход, легче оценивать. В свое время великий Эйнштейн не получил Нобелевскую премию за теорию относительности. Правда, получил за другое - явление фотоэффекта. Но он был в лучшем положении, чем многие, среди его открытий можно было выбирать. Как известно, математики не получают Нобелевских премий. Но в нашей области существуют другие награды. Кстати, совсем недавно престижную премию Филдса получил российский математик Андрей Окуньков. Думаю, эта награда не менее почетна, чем Нобелевская премия. Но он уехал из России, видимо, не смог адекватно функционировать в этой стране. Могу сказать, что блестящие математики в России есть до сих пор, и их немало. Я не буду называть имена лишь потому, что боюсь забыть кого-то и ненароком обидеть. Но в значительной степени это люди немолодые, многим уже по 50. А вот будущее талантливой молодежи в России туманно. Многие уезжают за границу - список российских математиков, живущих в других странах, постоянно множится. Те, кто остается, часто вынуждены уйти из науки. Конечно, эта проблема приобрела необычайную остроту. Сейчас непонятно, будет ли существовать сильная научная школа в этой области через 20 лет.

Григорий Ениколопов, нейробиолог, профессор лаборатории Cold Spring Harbor, 20 лет живет и работает в США:

- Нобелевская премия давно уже вышла за рамки просто научных наград и стала символом, по которому судят и о развитии страны лауреата. Не сказал бы, что это плохо, однако существует множество других научных премий, в своих областях не менее престижных. Например, недавно учрежденная премия Кавли, которая в числе прочих предусматривает награды в таких областях, как нанонаука, астрофизика и нейробиология. Поэтому я не уверен, что в Нобелевской премии надо что-то менять, скорее надо перестать ее фетишизировать. Те фундаментальные открытия, за которые она присуждается, сейчас невероятно быстро проходят путь до практического применения. Видимо, это черта современного состояния науки: мостик между открытием и его применением перебрасывается все быстрее. Хороший пример - нынешняя Нобелевская премия в области физиологии и медицины. Существование теломер, "хвостиков" ДНК, поначалу было предсказано теоретически и показано на моделях, далеких от медицины. Однако всего через несколько лет выяснилось, что это фундаментальное открытие имеет прямое отношение и к раку, и к старению.

Что же касается перспектив российских ученых по части Нобелевской премии, замечу, что знал и знаю много уникальных исследователей, живущих в России. Однако между замечательным ученым и великим открытием все же есть разница. В России этот зазор всегда существовал. Но сейчас он ширится. Здесь всегда будут рождаться талантливые люди, но чтобы сделать открытие, которое захотят развивать сотни лабораторий в мире, нужна еще и "закваска", научная среда, с которой сейчас все хуже и хуже. К тому же исследования становятся все более дорогостоящими и невозможны без долгосрочной и не подверженной конъюнктуре поддержки государством. Чудес тут не бывает.

Алексей Устинов, заведующий кафедрой и лабораторией экспериментальной физики Университета Карлсруэ (Германия), работает за рубежом с 1989 года:

- Нобелевская премия - это традиция, которая появилась благодаря воле Альфреда Нобеля, и, наверное, абсурдно требовать, чтобы она покрывала все области знания. Традиция эта устоялась, поскольку была хорошо сформулирована первоначальная идея. Но даже в рамках Нобелевской премии происходят некоторые сдвиги. Например, в последние годы премии по химии часто даются за достижения в областях, очень близких к биологии. Но нет никаких препятствий тому, чтобы создавать новые премии, которые будут отражать новое понимание того важного, что происходит в науке. Что касается российской науки, то одна из главных проблем, на мой взгляд, заключается в том, что в России системы образования и фундаментальных исследований оказались практически полностью отделенными друг от друга, что отчасти связано с приоритетом оборонной области - с ее большими проектами вроде космического или атомного. За рубежом, напротив, вся наука делается в университетах. А преподавание занимает гораздо меньше времени профессора, чем в России, оставляя, соответственно, больше желания и возможности вести фундаментальные исследования. Главная беда российской науки не может быть преодолена, если не будет построен мост между университетами и фундаментальными исследованиями.

Кроме этого, очень сложно получить науку, которая будет адекватна современным требованиям, если постоянно вариться в собственном соку, что происходит в России. Довольно странно говорить о каком-то состоянии науки, если в эту страну не приезжают работать ученые из-за рубежа, как это происходит везде. Разрешить эту ситуацию можно только за счет международной экспертизы, независимой оценки работы научных организаций. В Германии, где я работал в исследовательском центре Объединения им. Гельмгольца, раз в 3-4 года проводится оценка деятельности. Для этого приглашаются внешние эксперты из разных стран. Такой практики в России пока нет. Я считаю, что пытаться реформировать существующие структуры, такие как РАН или вузы, будет болезненно и малопродуктивно. Гораздо эффективнее, вероятно, создавать новые структуры. Например, очень хороша идея исследовательских университетов. Возможны и другие формы интеграции науки и образования, например, как в Физтехе, где существует система базовых кафедр в научных организациях. Но надо понимать, что все эти способы требуют значительного увеличения финансирования.

Владимир Шильцев, директор Центра ускорительной физики Фермилаб в США, лауреат премии Европейского физического общества по ускорителям, член координационного совета Ассоциации русскоговорящих ученых за рубежом:

- Мне кажется, что наука потеряла свое место в российском обществе. Как часто бывало, первым тревожится государство - из беспокойства за потерю достаточной стратегической обороно­способности и из-за соображений престижа и преемственности. Все-таки наука и в прошлом и сейчас - атрибут развитых стран. Но государство у нас слабо, не изобретательно в смысле методов и не так богато, чтобы исправить ситуацию.

Дело даже не в одной науке, а в системном кризисе: вместо работающей системы "производство знаний - внедрение - hi-tech" сейчас наличествуют только останки науки при почти полном отсутствии всякого производства, кроме сырьевого. Такую цепочку запустить сложно, и много чего для этого требуется. Например - политическая воля, правовое поле и долговременное планирование. Удивительно, что при такой малой востребованности и очень скромной финансовой под­держке российская наука непропорцио­нально сильна и эффективна - идет в ногу с лидерами в некоторых областях, сильно, но не совсем окончательно отстала в других. Выход знаний на единицу затрат вообще кажется рекордным (платят-то мало!). Все это за счет еще оставшихся и работающих ученых, выросших в старых, советских научных школах, лабораториях и институтах. Я подписал письмо соотечественников, потому что разделяю его анализ и пафос, хотя при этом довольно скептически отношусь к предложенным в нем глобальным пожеланиям. Считаю, что сейчас очень нужна организация научной диаспоры. Кроме того, нужно понять, какие практические дела (кроме глобальных советов) могут осуществить ученые в ближайшее время для улучшения ситуации.