Ирина Абрамова: в России применялись те же инструменты постколониализма, что и в Африке

— Африку очень часто вспоминают в контексте колониализма. Насколько можно считать, что страны континента до сих пор подвергаются давлению со стороны более крупных и могущественных стран, которые используют их ресурсы, например?

— Сейчас у нас в стране стала очень популярна антиколониальная тематика. Она действительно получила второе дыхание. Это во многом связано с СВО, когда Россию обвинили в том, что она является империей, поглощающей малые государства и народы. Все было вывернуто наизнанку. На самом же деле тот тип колониализма, который формируется сегодня, — именно новый. Колониализм при сохранении внешних атрибутов государственности по сути дела контролирует и политическую, и экономическую жизнь страны. Если мы возьмем Африканский континент, то Англия и Франция сохраняли метрополии, несмотря на спады и подъемы. Колониализм — это желание каких-то государств подчинить себе другие государства, использовать их ресурсную базу для своего успешного развития.

Новый колониализм (не путать с неоколониализмом) или постколониализм — совершенно другое явление. Это ситуация, когда одно государство контролирует весь мир и перераспределяет ресурсы всего мира для своего благополучного развития. Причем объектами нового колониализма становятся не только бывшие развивающиеся страны, не только бывшие колонии, такие как Африка. Сюда отлично впишется и Россия, по отношению к которой применялись все те инструменты, которые на африканцах были опробованы. Возьмите то же «Разделяй и властвуй», правильное прочерчивание границ, превращение в сырьевой придаток, технологическую зависимость от суверена, сужение пространств использования иностранного языка, подкуп и коррумпирование элит, размывание национальной идентичности, колониализм в науке.

Последнее, кстати, очень активно применяется: когда мы работаем не на свою страну, а на «чужого дядю», и переправляем туда, в зарубежные журналы, свои лучшие работы, знания, навыки, умения. Наше государство платит нам за это зарплату.

Новый колониализм функционирует так, что развитие большинства стран в мире замедляется, чтобы обеспечить безбедное существование господству, по сути дела, одной страны. Европейцы сейчас тоже находятся под гнетом этих колониальных инструментов, а поскольку все это было опробовано на Африке, этот опыт для нашей страны особенно интересен.

— Какие сегодня есть перспективы у российско-африканских отношений?

— С нашей точки зрения, основной стратегией развития российско-африканских отношений является научно-технологическое сотрудничество. Почему? Африка в силу своей специфики представляет огромное поле деятельности для наших ученых.

Во-первых, огромное биоразнообразие: много видов, в том числе старых, проживают в Африке – птицы, рыбы, звери. Африка интересна с геологической точки зрения: и в силу богатства своих ресурсов, и в силу факторов, которые связаны с современным развитием. Если мы будем смотреть по международным рейтингам, то по ним, в том числе по количеству публикаций в высокоиндексируемых журналах, африканцы вполне неплохо выглядят по следующим направлениям: аграрные и биологические науки, эпидемиология. Я думаю, вы понимаете, что Африка — прекрасное поле для работы для наших медиков, включая эпидемиологов, потому что огромное количество опасных инфекций встречается на африканском континенте. В этом плане научное сотрудничество очень важно, потому что стоит упомянуть, что только по открытым источникам в Африке работает 49 американских биолабораторий, где они проводят эксперименты с опасными инфекционными заболеваниями. Поэтому сотрудничать в этой сфере для нас очень важно.

Другое перспективное направление связано с космическими исследованиями. В Африке хорошо развито — как бы это не показалось вам странным — все, что связано со сферой IT. 60% населения Африки — люди моложе 25 лет. Они очень быстро воспринимают IT-технологии и очень быстро обучаются. У молодого африканца не будет еды и дорогой одежды, но при этом у него в руке будет мобильный телефон, с помощью которого он будет выходить в социальные сети, получать какую-то информацию и прочее. В этом плане, с нашей точки зрения, очень важно использовать выгодное географическое положение Африки, которая делит мир на Запад и Восток и находится в точке пересечения интересов всех стран.

Конечно, а Африке хорошие гуманитарные исследования, потому что у континента богатейшая культура, интересная история, археология, более 10 тысяч различных наций и народностей — это все для нас очень интересно. У них есть очень важные наработки по геологии, тем более что Африка, как и Россия, обладает практически всей таблицей Менделеева, при этом по ряду критических металлов она является абсолютным лидером в мире. Например, 75% запасов кобальта находятся в одной стране — в Демократической Республике Конго, поэтому все технологии добычи и переработки полезных ископаемых подробно изучаются. В Африке много запасов лития, который сейчас чрезвычайно важен в связи с переходом на электрические двигатели. В Зимбабве строится завод по переработке и созданию литиевых аккумуляторов. В ЮАР была произведена первая в мире операция по пересадке сердца. Очень серьезное направление исследований — это материаловедение. Интересная сфера — наши инженерные взаимодействия. В африканских странах мы можем свои собственные наработки. Недавно я услышала, что военно-медицинской академией в Санкт-Петербурге разработан новый сорт удобрения, который позволяет сохранять влагу в почве до 3 месяцев — это чрезвычайно интересно африканцам.

Конечно, более полумиллиона высококвалифицированных кадров из Африки уехали на Запад. Запад как языком слизывает у них самую активную научную прослойку. Тем не менее мы за счет развития в сфере образования и подготовки кадров можем сотрудничать с ними и готовить их специалистов под наши технологии, наши материалы, наши решения. Так становится возможно прокладывать дорогу для наших ученых, в частности, чтобы опробовать наши технологии в специфических условиях африканского континента, и при этом на перспективном рынке, потому что население Африки растет самыми быстрыми темпами в мире.

— Какую роль может сыграть Институт Африки РАН при налаживании контактов?

— Понимаете, Институт Африки может быть полезен не с точки зрения укрепления технологического суверенитета, потому что мы сами не занимаемся технологиями, мы занимаемся общими подходами. Однако мы можем быть неким аналитическим центром, который будет подсказывать нашим российским операторам, работающим в научно-технологической сфере, в каких странах открываются возможности для продвижения российской науки. Мы это знаем, мы всю жизнь занимаемся Африкой. Что же касается Африки, там мы можем транслировать идею, что Россия вам пришлет специалистов, и не для того, чтобы забрать ресурсы, как делает Запад, а чтобы вместе с вами переходить к новой высокотехнологичной экономике. Тем более у нас проходит Десятилетие науки и технологий в России, и нам для наших технологий тоже нужны рынки. Конечно, у нас большая технологическая зависимость от Запада — в этом смысле мы с африканцами очень похожи. Мы вообще с ними сейчас в одной лодке находимся, потому что в технологической и не только сфере к нам применяются инструменты постколониализма. Началось все это с 1990-х годов, с разрушения национальной системы здравоохранения, образования и науки — потому что это проще всего развалить. На это и денег тратить не надо, главное — переубедить людей, которые принимают решения в этой сфере. В Африке то же самое. Те эксперименты, которые там проводятся, в частности, в сфере биологии, финансируются в основном Западом. В результате они направлены не на борьбу с опасными инфекциями, а на их изучение и преобразование в интересах западного мира.

Мы как Институт активно общаемся и с нашими, и с африканскими компаниями. Сейчас в связи с подготовкой к саммиту «Россия — Африка» я нахожусь в тесном контакте с нашими академическими институтами совершенно разного профиля: и биологии, и медики, и геологи, материаловеды, химики — у них всех есть что-то, что они могут предложить Африке. Мы своеобразный «хаб» по взаимодействию и концентрации идей.

Проблема заключается в том, что мы как Институт можем транслировать это, но не можем принимать решения. Решения должны принимать исполнительные органы, и они под эти решения должны подводить материальную базу. Если мы на словах будет говорить о сотрудничестве с Африкой и расскажем, как и где нужно сотрудничать, но на это не будет выделено ни копейки, естественно, воз будет и ныне там.