http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=6daaa55e-ab1b-4cd6-8e52-a0239645be88&print=1© 2024 Российская академия наук
— Когда проводится та или иная реформа, не только сами реформаторы, но и часть общества, на которую обращены преобразования, должна понимать её смысл. По крайней мере, знать ответ на вопрос «зачем?» И самое главное — что за этим всем последует? Между тем до сих пор нам никто внятно не объяснил цели и задачи происходящего.
Разумеется, я могу предложить свой вариант ответа. По всей видимости, существует неудовлетворённость эффективностью работы Российской академии наук, хочется большей отдачи от науки.
На самом деле, в этом нет ничего необычного: мы всегда чем-то не удовлетворены, хотим изменить ситуацию к лучшему. Все претензии можно и нужно обсуждать. Однако особых дискуссий на этот счёт перед реформой не проводилось, она свалилась, по большому счёту, как снег на голову.
Проблемы, в общем, понятны. С одной стороны, в части финансирования российская наука не очень вписывается в мировые стандарты, особенно в сравнении с теми странами, с которыми нужно конкурировать (в том числе по оборудованию, оплате труда, инфраструктуре и т. д.). С другой стороны, она, несмотря на обстоятельства, обязана работать эффективно.
Но должны быть заданы какие-то параметры. Если в структуре РАН не получается содержать 500 институтов, давайте сократим их количество до 300. Если не удовлетворены возрастом учёных, то кадровая политика — в руках академии, поскольку это государственная организация. Значит, надо установить возрастной ценз, доволен кто-то или недоволен. Вот это был бы конкретный подход.
А тот формат реформы, в котором она состоялась, сводится к известному принципу: разрушить до основания, а затем... «Поживём — увидим». Пока именно к этому пришли авторы идеи.
Печально, что из содержания реформы выпало рациональное зерно. Интрига была так закручена, что РАН воспринималась обществом как сонм академиков и членов-корреспондентов, которых на самом деле немногим более 1 тыс. человек. А ведь помимо них в различных регионах страны существуют НИИ, в которых трудятся десятки тысяч учёных, про которых «нечаянно» забыли. Забыли о том, что проблемы Москвы — это не проблемы регионов, где многое выстроено по-другому. У нас отличается менталитет, разные подходы к научной деятельности и результаты.
— Тем не менее закон принят, его надо исполнять...
— Да, пока закон был в стадии обсуждения, хотя и весьма урезанного, научные коллективы, ведущие учёные, наши зарубежные коллеги и т. д. в разной форме высказывали своё отношение к принимаемому закону. Это нормальный процесс для демократического общества. Было много разных предложений, форм протеста, курьёзов, в том числе и нелицеприятных. Все эти мероприятия позволили внести коррективы в проект закона. Но это уже история. Закон принят, и мы его должны исполнять, а практика его исполнения при объявленной конструктивной позиции президента страны и, как мы надеемся, конструктивном диалоге власти и научных коллективов приведёт к положительному совершенствованию закона во благо науки.
В рамках закона создана новая структура — Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Прошло несколько встреч с директорами НИИ, в которых я тоже участвовал. Первые впечатления — положительные и конструктивные.
Люди пришли на новую для себя площадку и сформулировали первоочередные задачи. Главная цель — чтобы на научных коллективах не отразился переходный период. А меняется очень многое, начиная с потоков финансирования (мы вписываемся в новый финансовый год как бюджетная организация), уставов подразделений, имущественных взаимоотношений и многих других основополагающих для институтов положений, регламентов и т. п.
Мне представляется, что новое агентство с этой задачей справляется. Люди там работают сутками, готовы отвечать на все вопросы профессионально и по-деловому, живо реагируют на запросы с мест.
— Давайте уточним: теперь вместо одной структуры будут существовать параллельно две — Российская академия наук и Федеральное агентство научных организаций?
— Несколько слов о том, что собой представляет ФАНО. В составе этого агентства свыше 1 тыс. организаций. Это все институты и региональные научные центры Российской академии наук, Российской академии медицинских наук, Российской академии сельскохозяйственных наук. Кроме этого, в состав агентства вошли и другие организации, ранее входившие в перечисленные академии, например, заповедники, библиотеки, ведомственные детские сады и больницы и т. п. Агентство для всех этих организаций является учредителем, получателем и распорядителем средств федерального бюджета.
ФАНО будет утверждать программы развития научных организаций, планы проведения фундаментальных и поисковых научных исследований, проводить оценку эффективности деятельности научных организаций, осуществлять экономический анализ и утверждать показатели экономической эффективности их деятельности.
Кроме того, агентство будет осуществлять функции государственного заказчика при закупках товаров, работ и услуг, заказчика федеральной адресной инвестиционной программы.
Академия наук сохранилась как юридическое лицо с достаточно серьёзными функциями.
Академия и её региональные отделения (Уральское, Сибирское, Дальневосточное) сохраняются как юридические лица. Направления деятельности для этих организаций очень серьёзные. Например, экспертиза научно-технических и социально-экономических программ развития РФ, проектов социально-экономического развития регионов РФ, проектов и программ по приоритетным направлениям развития научного и научно-технологического комплекса, фармацевтической и медицинской промышленности РФ.
На РАН возлагается экспертиза отчётов об исследованиях научных организаций и учреждений высшего образования. РАН будет формировать программу фундаментальных исследований, участвовать в оценке деятельности институтов, назначении директоров институтов и во многих других важных задачах. Кроме этого, за РАН закреплены определённые средства для финансирования на конкурсной основе научных проектов.
РАН и ФАНО — параллельно существующие структуры, взаимодействующие между собой. Сейчас идёт притирка и уточнение форм взаимодействия.
Мне представляется, что стартовые позиции для установления делового и продуктивного взаимодействия между РАН и ФАНО хорошие. Главная задача — чтобы научные сотрудники поверили и убедились в перспективах взаимного существования РАН и ФАНО. И так слишком много было потрясений за очень короткий период.
— Пермской науке есть что терять?
— Последние годы для пермской академической науки были периодом подъёма буквально по всем показателям. Росло число публикаций, молодёжь толпилась у дверей НИИ, где просто не было вакансий, чтобы принять так много талантливых ребят. Эффективно работала аспирантура. У многих институтов появились очень серьёзные контракты, которые успешно реализуются. Появились такие крупные партнёры, как «Росатом» и «Роскосмос». Налажено взаимодействие с ведущими пермскими предприятиями. Вот этот процесс не должен прерваться.
В марте этого года будет приниматься устав академии. Затем будут меняться уставы институтов, но я не думаю, что они претерпят радикальные изменения. Изменится ведомственная принадлежность, но главное — чтобы сохранилась основная задача: вести исследования. Надеюсь, на этом этапе революционных потрясений не будет.
— Проблем с финансированием в связи с реформой не ожидается? Вас оно устраивает?
— Бюджет прописан на уровне прошлого года. Подписаны все соглашения с ФАНО. Если будут задержки, то чисто бюрократического характера.
Не секрет, что базовое финансирование науки весьма скудное и в последнее время практически не меняется. Но моя точка зрения такова: отдайте то, что запланировали, со всем остальным наши институты справятся, заработают на грантах, на контрактах. Нас это не пугает. Ну а денег всегда мало.
Вопрос даже не в зарплате. У нас амбициозные планы, под которые нужно современное оборудование. Оно всё равно когда-то появится, но чем быстрее, тем лучше.
— Если говорить об общем объёме финансирования академических исследований, то сколько приходится на бюджет, и какую часть вы зарабатываете самостоятельно?
— В среднем по РАН дополнительные поступления к базовому бюджетному финансированию составляют 35-40%. Но этот показатель — как средняя температура по больнице. Есть институты, для которых дополнительные источники финансирования весьма проблематичны, например, Институт русского языка РАН, Институт мировой литературы РАН и т. п. Есть и другие институты, у которых дополнительное финансирование за счёт проектов, грантов, договорных работ в несколько раз превышает базовое бюджетное финансирование.
Ряд пермских НИИ существенно превосходит этот средний показатель. Например, Горный институт в этом плане является одним из лидеров.
Институт технической химии в последние годы сделал просто революционный рывок, стал чрезвычайно востребованным, реализовав массу интересных проектов. При этом он выглядит как картинка: туда можно людей на экскурсии водить и показывать, каким должен быть современный научно-исследовательский институт мирового класса.
Институт механики сплошных сред, которым мне доверено руководить, также продвинулся по этому показателю. Несколько примеров. Так сложилось, что фундаментальные исследования в области магнитной гидродинамики после ряда событий, связанных с демонстрацией наших возможностей в данной области, повышением внимания к безопасности АЭС после аварии в Японии, оказались востребованными ведущими предприятиями «Росатома». Сегодня подписан ряд контрактов под эту тематику, развёрнуты новые экспериментальные комплексы, в оснащение которых вложены большие средства.
В Перми, в том числе и в нашем институте, проводятся на мировом уровне исследования, направленные на изучение поведения различных жидкостей в условиях невесомости, в частности на борту космических аппаратов. Сейчас эти работы трансформировались в реальные контракты с «Роскосмосом». Это долгосрочные планы реализации различных экспериментов, программ, в том числе и в рамках международного сотрудничества.
В настоящее время в Перми по инициативе ОАО «Пермская научно-производственная приборостроительная компания» (ПНППК) формируется кластер фотоники. Институт механики сплошных сред является одним из партнёров этого предприятия. Наши работы не бесполезны для «Авиадвигателя». Следует отметить, что эти работы привлекают много молодых талантливых исследователей.
Главное, чтобы сейчас не произошло провала. Самое страшное, что может спровоцировать реформа, — неверие молодых учёных в перспективу своей работы в России. Как бы мы не стали инициаторами очередной волны эмиграции, как это было в 1990-х годах, когда зарубежная наука «сняла сливки» с российского научного потенциала.
Для этого нам важно ответить на ключевые вопросы: нужна наука России или нет? Востребована ли наука нашим обществом? Я задаю их не с потребительской точки зрения или интересов конкретных институтов. На эту тему надо бы рассуждать, а не на тему реформ. Давайте ответим на эти вопросы прямо. Если России наука вообще не нужна, не надо наводить тень на плетень, реформы инициировать, суетиться.
— Вы видите в реформировании какие-либо положительные моменты?
— Пока реформы для пермского сегмента РАН идут со знаком «плюс». Уже ясно, что институты будут работать в привычном режиме. Пермский научный центр сохраняется как координирующая и одновременно научная структура, поскольку в её составе есть интересные научные подразделения (отдел истории, археологии и этнографии, отдел политологии, лаборатория фотоники).
Федеральное агентство научных организаций заявило, что будет опираться в своей деятельности на региональные научные центры, перед которыми ставятся амбициозные задачи на перспективу. Я расцениваю это как аванс на создание серьёзного плацдарма для развития науки в регионе. В Пермском научном центре есть и пополнение. В связи с объединением трёх академий (РАН, РАМН и РАСН) в состав центра вошёл Пермский научно-исследовательский институт сельского хозяйства.
— Как складываются взаимоотношения с регионом?
— Следует отметить, что в Пермском крае наука достаточно серьёзно поддерживается. С органами власти постоянно ведётся активное и плодотворное сотрудничество. Спектр направлений этого сотрудничества широк. Я часто бываю в других регионах и могу с полным основанием сделать заключение, что у учёных из многих регионов есть повод завидовать нам в части отношения региональной власти к науке.
— Есть ли возможность реализации междисциплинарных проектов, в которых были бы задействованы одновременно различные НИИ? Пока создаётся впечатление, что каждый из них работает сам по себе...
— Это ошибочное мнение. Такое взаимодействие существует. Несколько лет назад мы стали инициаторами междисциплинарных исследований в области медицины с участием Пермской медакадемии, у которой огромный потенциал. Идея оказалась продуктивной, была проведена большая подготовительная работа, все живо откликнулись на это предложение.
К сегодняшнему дню сформировались научные коллективы, которые получили, в том числе, поддержку за счёт грантов в рамках конкурса РФФИ. А результаты исследований уже представлены на серьёзных международных конференциях, в рейтинговых журналах. Например, в Перми прошла конференция по проблемам физики рака, на которую приехали ведущие зарубежные специалисты. Они обсуждали новые методы диагностики онкологических заболеваний, которые были предложены пермской командой механиков, математиков, медиков.
Сейчас на выходе новые методы ранней диагностики сахарного диабета. Авторы проекта наложили на существующую методику современные методы математической обработки результатов, и она заиграла по новому, появились новые возможности.
Перечень результатов в этом направлении, полученных, естественно, не только с участием Института механики сплошных сред, далеко не ограничивается приведёнными примерами. Также следует отметить междисциплинарные проекты, в которых участвуют коллективы академических институтов и наших исследовательских университетов. В рамках этих проектов уже получены новые результаты, опубликованные в престижных научных журналах, получены различные гранты. У этого интеграционного процесса большое будущее.
— То есть реформа вам не помеха?
— Пока да. Безусловно, у нас есть проблемы. Мы их знаем и решаем. Есть лаборатории, которые закрываются, если выработали свой ресурс и не нашли новых направлений. Есть лаборатории, которые, напротив, открываются. Это нормальный рабочий процесс. Может быть, не всё идёт так, как видится невидимым идеологам реформ, тогда давайте обсуждать. Мы всегда готовы к диалогу.
Главное — мы ставим перед собой амбициозные задачи. Образно говоря, наша цель — не быть первыми на малоизвестных соревнованиях в забеге на стометровке с результатом 20 секунд, а бежать 100 метров в финале Олимпийских игр.