http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=63f0ee59-430d-4864-a30c-db7d6f60a57e&print=1© 2024 Российская академия наук
В мире простаивает много хороших телескопов в удобных местах. Значение старых легендарных наблюдательных площадок снижается или даже падает до нуля, если они были построены вблизи растущих городов. Так произошло и с Пулковской обсерваторией. Новой стратегией для нее может стать ставка на генерацию знаний, а не на развитие наблюдательной базы. Но это требует серьезной реформы знаменитого научного института и вызывает серьезное сопротивление
Главная (Пулковская) астрономическая обсерватория переживает сложный момент: значимость наблюдательной площадки приблизилась к нулю. Вставший в этот период у руля научного учреждения доктор физико-математических наук Назар Ихсанов для многих персонифицировал перемены и принял на себя волну протестных действий внутри коллектива. Он держит удар. За пять лет его директорства протесты частично улеглись, но до полного разрешения противоречий еще далеко. В этих условиях коллектив обсерватории повторно доверил Ихсанову пост директора на выборах, состоявшихся 24 июня. «Стимул» побеседовал с новым старым директором о выборах, приобретенном опыте, о том, в чем он видит корень проблем и противоречий и новые источники возможностей для Пулковской обсерватории.
Назар Робертович родился в семье астрономов. Папа изучал галактики, затем Солнце, мама — радиоастроном. Он говорит, что родился и вырос в Пулковской обсерватории, зная все ее изломы и трещинки. Здесь в 1986 году он начал свой профессиональный путь. Затем работал в Специальной астрофизической обсерватории (САО РАН), в Институте Макса Планка в Германии, в Кембриджском университете в Великобритании, в центре полетов NASA им. Дж. Маршалла в США, а в 2010 году вернулся в родную Пулковскую обсерваторию и в 2016 году стал ее новым директором.
Изначально место для наблюдательной площадки было выбрано как самое благоприятное вблизи столицы. Располагать астрономические объекты вдали от места, где использовались результаты наблюдений в 1839 году, когда обсерватория была основана, никому не пришло бы в голову, ведь передвигались тогда на лошадях и поездка, например, за границу могла занять месяц. Обсерватория стала «началом географии» в Российской империи. Через центральную ось главного здания обсерватории проведен нулевой Пулковский меридиан. Он отмечен меридианной дорожкой в Пулковском парке и продолжается в городе. На его оси и шпиль Петропавловской крепости, и другие городские высотные доминанты — стеклянная башенка Дома книги, главный портал Витебского вокзала, Большая пальмовая оранжерея Ботанического сада. После Февральской революции нулевым меридианом был признан Гринвичский, а Пулковский остался просто меридианом.
В конце XIX — XX веках обсерватория была источником кадров, идей, инфраструктурных решений. Отсюда исходили идеи создания нескольких южных обсерваторий — в Николаеве, Одессе, Симеизе. После войны здесь созревали идеи создания Специальной астрофизической обсерватории в Архызе (Карачаево-Черкесия), от которой потом отделился в самостоятельное учреждение Институт прикладной астрономии, специализирующийся на координатно-временном обеспечении государства. Отсюда отправлялись экспедиции в горы Армении, Азербайджана, в степи Казахстана. Свои инструменты Пулковская обсерватория поставила в Чили и в Боливии.
Проблемы начались в середине 1980-х. Военные заказы сворачивались, и огромное количество сотрудников, которые выполняли эти работы, остались не у дел. Но происходящее сейчас в стране восстановление военной деятельности не обещает ученым прежнего формата сотрудничества с военными. Однако и чистой наукой заниматься непросто — она требует тесного сотрудничества с зарубежными коллегами, а санкции не позволяют вести его на должном уровне.
Одновременно новые коммуникационные возможности позволили строить астрономические инструменты в самых благоприятных для этого местах Земли — там, где много солнечных дней в году, нет светового загрязнения от мегаполисов, высокая прозрачность атмосферы. Поэтому инструменты Пулковской обсерватории, расположенные в Санкт-Петербурге, стремительно теряли свое значение.
Назар Ихсанов увидел в этом современный тренд и новые возможности. Он убежден, что институт и наблюдательная площадка больше не должны находиться рядом. Сейчас результаты наблюдений можно передать через интернет из любой точки мира, их не нужно неделями везти на лошадях. Поэтому задача Пулковской обсерватории — генерация знаний, а не развитие наблюдательной базы. Тем более что в мире простаивает много хороших телескопов в удобных местах. С этой идеей он провел обсерваторию через свою первую директорскую пятилетку, реализовывать ее он намерен и дальше. Результат выборов 24 июня — 111 голосов в пользу Назара Ихсанова, 84 голоса в пользу его конкурента, доктора физико-математических наук, председателя профкома обсерватории Вадима Бобылева — подтвердил, что коллектив оценил директорский курс и готов ему следовать и дальше.
ПЕРВЫЙ ФИЛЬТР
— Назар Робертович, в чем новизна вторых директорских выборов? Вторая кампания была столь же напряженной или протестная волна отхлынула?
— Волна немножко убавилась, но не отхлынула. Протестные движения несколько видоизменились, но основной смысл их остался прежним: люди не хотят перемен или хотят, но других. Отличие от первых выборов было в усилении роли ученого совета как первого фильтра при выдвижении кандидатов. Во многих научных институтах сокрушались, что выборы директора проходят при участии всех сотрудников, не только научных, и получается, что в организациях, где научные сотрудники составляют меньшинство, выборы директора проходят, по сути, среди технического персонала. У нас этот вопрос был поставлен не после выборов, а до. Ученый совет подошел к выдвижению кандидатов неформально, в отличие от случаев, когда ученый совет в процедуру выборов практически не вмешивался. Из четырех выдвинутых кандидатов совет утвердил только двоих. Один из неутвержденных кандидатов затем заручился поддержкой трех представителей РАН, которые имеют право выдвигать кандидатов наряду с ученым советом, но президиум РАН в итоге оставил двоих — тех, кого выдвинул ученый совет.
— Это ваше ноу-хау — усиление роли ученого совета как первого фильтра?
— Достаточной статистики у меня нет, но знаю, что это не частный случай, чтобы ученый совет не пропускал выдвинутых кандидатов. Тем более двоих.
— На протяжении всей вашей первой директорской пятилетки протестные действия создавали массу инфоповодов — пикеты и суды, редкий из петербургских политиков не поборолся за сохранение Пулковской обсерватории. Но вы сказали, что все же внутренние протесты частично стихли. Благодаря чему?
— Протестные действия развернули прежде всего сотрудники астрометрических подразделений, те, кто занимается непосредственно наблюдениями. У нас их несколько. С представителями одного из таких подразделений мне удалось найти контакт, и совместно нам удалось добиться, чтобы стартовал процесс переноса их наблюдательных программ на другие наблюдательные площадки. Эта часть сотрудников, видимо, воспринимает мою деятельность как попытку преодолеть объективные трудности. К другой части представителей астрометристов тоже не теряю надежды найти подход.
ЧТО ПОЛУЧИЛОСЬ
— С протестующими понятно. А сами вы довольные итогом первой пятилетки?
— Естественно, нет. Но могу сказать определенно, что я лучше стал понимать, что мы делаем, для чего мы это делаем, как мы нашу работу организуем. И это понимание позволяет несколько менять акценты, что нужно делать, чтобы у Пулковской обсерватории было будущее.
Успешной практикой считаю наш объединенный семинар, который мне удалось организовать в обсерватории по совету моего учителя Юрия Николаевича Гнедина. Еженедельно, а иногда и чаще мы собираемся и в неформальной обстановке рассказываем, кто чем занимается, какие есть результаты, обсуждаем работы друг друга, спорим. К нам приезжают докладчики из других городов, из-за рубежа. До открытия этого семинара сотрудники порой сидели в соседних кабинетах и понятия не имели, какой задачей в настоящее время занимается сосед. Сейчас этого нет, коллеги узнают о работе друг друга, появляется интерес, начинаются совместные работы. Началось общение между подразделениями, и это большое дело, которое удалось сдвинуть. Я веду этот семинар, в этом сейчас в значительной мере состоит мой вклад в науку, потому что моя личная публикационная активность вынужденно сократилась при той загрузке, которая есть. Надеюсь увеличить свою публикационную активность в следующие пять лет. В целом же по обсерватории с количеством публикаций все более чем хорошо.
— Какие направления научной работы вы могли бы отметить, как успешные?
— У Василия Яковлевича Струве, нашего первого директора, был сверхточный каталог небесных объектов. Он был точнее (хоть и чуть-чуть) парижского. Мы заняли первое место. Это большое достижение, благодаря которому Пулковская обсерватория стала известна в мире. Но любой каталог через сто лет становится квазиинтересным. А сейчас вообще звездный каталог актуален не более двадцати лет, так как звезды благодаря собственному движению уходят на новые координаты. Причем вы не можете сказать изначально, куда эти звезды уйдут, поскольку мы не знаем в точности гравитационного поля Галактики. Поэтому каталоги меняются в неожиданном направлении.
А у Струве кроме сверхточного каталога была маленькая заметка в его этюдах о Вселенной. Она была написана на французском языке. Он заметил, что свет испытывает поглощение, распространяясь от звезд к нам. Это даже не открытие, а предвосхищение. Он предвосхитил сделанное позднее открытие, что свет звезд поглощается пылевой составляющей и газовой средой. Это открытие супермеждународного уровня! Это фактор, который впоследствии изменил всю астрономию.
Сегодня у нас очень сильное направление — им в последнее время прекрасно занимается молодежь — моделирование пыли в Галактике. Есть очень много хороших результатов. Сильна теоретическая часть, связанная с тонкими квантовыми эффектами (эффектом Казимира), тоже очень большое количество публикаций. Развивается направление исследования молодых звезд. Традиционно сильна школа физики Солнца и космической погоды, которая в сотрудничестве с другими институтами изучает вспышечные процессы. Продолжаются астрометрические исследования спутников больших планет. Это очень важно для изучения нашей Солнечной системы с помощью космических аппаратов, и этим направлением сейчас мало кто занимается в мире. Но любые оценочные суждения очень субъективны. Ценность сегодняшних исследований мы осознаем через много лет. И хорошо, если останется память о тех, кто это делал. Ведь большинство законов физики названы вообще не именами их первооткрывателей.
Телескоп БТА (Большой телескоп азимутальный).
Самый крупный оптический телескоп в России с диаметром зеркала 6 метров. Построен в Специальной астрофизической обсерватории в 1975 году и десяток лет был самым крупным оптическим телескопом в мире. Конструкция телескопа послужила примером для создания многих крупных телескопов в мире
КУРС НА КАЗАХСТАН
— Вы упомянули о переносе ряда наблюдательных программ на другие инструменты за пределами Пулково. О чем идет речь?
— За первую пятилетку удалось добиться постановления президиума РАН о переносе наблюдательных программ на новые площадки. Это очень существенный документ. Без этого постановления у нас не было бы возможности в дальнейшем вести наблюдательную работу, потому что рано или поздно наблюдать здесь, в Санкт-Петербурге, будет совсем затруднительно, а процесс переноса наблюдательных программ небыстрый. Он занимает годы.
Сейчас мы сотрудничаем с Крымской обсерваторией. В ближайших планах у нас Казахстан. В Узбекистане и Таджикистане есть хорошие наблюдательные площадки. Казахстан тоже имеет площадки, которые пока менее известны и не были столь развиты в течение советского периода. Астроклимат там несколько уступает площадкам в Узбекистане и Таджикистане (Майданак, Санглок), но количество наблюдательных ночей, что для наших программ важно, достаточно большое, и мне кажется, что для наших задач Казахстан хорошо бы подошел, там идет довольно быстрое развитие. Мы уже подписали протокол о намерениях, собираемся заключить договор о сотрудничестве. Вполне возможно, один из наших телескопов, которые сейчас находятся в Петербурге, будет установлен там. При этом мы ведем переговоры об использовании части телескопов, находящихся у казахских коллег. Это ближайшая перспектива.
— А что с телескопами Пулковской обсерватории в Боливии, в Чили?
— Наше имущество раскидано по всему свету и зачастую не было должным образом оформлено. Сейчас государство требует, чтобы все это было приведено в порядок, и заботы директора будут направлены на то, чтобы определиться с нашими приоритетами и задачами. Пока не будет определено, как мы можем использовать наши телескопы за границей, поддержки этим проектам не будет и денег не будет. Сегодня никто не покупает «сырые» астрономические данные. Государство покупает законченный продукт в виде научных публикаций. Интересны ли наши наблюдения на заграничных телескопах Министерству обороны — с этим тоже пока нет полной ясности.
НАБЛЮДАТЬ ИЗ ЛЮБОЙ ТОЧКИ МИРА
— Сотрудничество с Казахстаном не означает необходимость переезда туда сотрудников обсерватории?
— Совершенно необязательно. Обсерватория раньше объединяла в себе и наблюдательную площадку, и институт — все это вместе называлось обсерваторией. Сейчас идет разделение: наблюдательная площадка — это одно, а институт — другое. Понятие «обсерватория» становится синонимом наблюдательной площадки. Астроному уже не нужно жить у телескопа. Он может находиться в любой точке планеты, ему только нужно иметь хорошую связь по интернету и хорошие знания, что и как наблюдать. Это тот переход, который произойдет непременно, он уже происходит. Скоро мы будем наблюдать сидя дома и пользоваться теми инструментами, которые существуют в мире.
Мы как наблюдательная площадка давно ушли на второй план. И этот процесс начался не сегодня, он идет давно. В дореволюционный период Пулковская обсерватория внесла большой вклад в науку. Пулковский меридиан был нулевым. В конце девятнадцатого века обсерватория инициировала создание новых обсерваторий в Одессе, в Николаеве, в Симеизе, по всей России. В послереволюционный период уже новые обсерватории вносили весомый вклад в получение новых астрономических данных, а наша выступала уже больше как создатель, источник идей.
Многие уже давно понимали, что Пулково как наблюдательная площадка заканчивается, поскольку город расширился, условия совсем испортились. Они и прежде были плохими, а последние годы совсем испортились. И параллельно выясняется, что мир быстро изменился и для нас открываются новые возможности: не важно, где ты сейчас находишься, можно вести научную работу высокого уровня, находясь в любой точке планеты. В том числе сидя в историческом здании Пулковской обсерватории или ее других подразделений вести наблюдения на любых телескопах, включая космические. Для этого требуется только сформулировать задачу, пройти конкурс, получить наблюдательное время, и все — вы можете наблюдать!
СЛОЖНОСОЧИНЕННЫЙ МУЗЕЙ
— Может ли идти речь о музеефикации исторического комплекса?
— Ситуация многослойная. Приведу пример. Колизей стоит в Риме, но не весь Рим в связи с этим является памятником, а только Колизей. В нашей ситуации получается, что и весь «Рим» вписан в памятник. И такой масштабный объект, включающий все наши здания, в том числе жилой городок, меридианную дорожку, которая продолжается высотными доминантами в городе (шпиль Петропавловской крепости, Ботанический сад, здание Витебского вокзала, оранжереи Ботанического сада), памятные места, связанные с Великой Отечественной войной (здесь проходила линия фронта), Министерство высшего образования и науки финансировать не в состоянии.
Нужно определить реальные границы памятника, разграничить сферу ответственности между обсерваторией, городом и федеральными институтами. Когда эта работа будет сделана, мы сможем сохранить бренд и наполнить его современным содержанием. Пока этот клубок проблем затрудняет решение вопроса о развитии Пулковской обсерватории.
Пулковский меридиан отмечен меридианной дорожкой в Пулковском парке и продолжается в городе. На его оси и шпиль Петропавловской крепости, и другие городские высотные доминанты — стеклянная башенка Дома книги, главный портал Витебского вокзала, Большая пальмовая оранжерея Ботанического сада
ЧТО ВАЖНЕЕ: ИНСТРУМЕНТЫ ИЛИ ЗНАНИЯ?
— Пулковская обсерватория славилась как источник кадров и идей. Это по-прежнему так?
— Да, идеи шли отсюда, но если говорить об инфраструктуре, то это уже в незначительной степени. Мы занимаемся генерацией знаний, а не инфраструктурой, отсюда наши проблемы с финансированием. Сегодня, занимаясь «железом», проще получить деньги. Мы используем инфраструктуру, которую создает и Специальная астрофизическая обсерватория, Институт прикладной астрономии, Институт космических исследований, ИНАСАН. Институты, которые занимается уникальными научными установками, нельзя сравнивать с институтами, которые занимаются попытками понять, а что же мы пронаблюдали. И то и другое важно, и неизвестно, что важнее. Если мы поймем, что мы пронаблюдали, тогда мы поймем, какие инструменты нам нужно строить.
Железо когда-нибудь придет в негодность, кроме знаний, ничего не остается, все приходит в негодность из рукотворных вещей, а знания остаются и переходят из поколения в поколение.
И вот тот момент очень трудно верно оценить на данном переходном этапе истории, но фактически ради него мы все работаем.
Телескоп РАТАН 600. Самый крупный радиотелескоп в мире, его диаметр составляет 600 метров. Он состоит из отдельных щитов и служит для наблюдения за Солнцем. Расположен в Карачаево-Черкесии, входит в состав Специальной астрофизической обсерватории РАН
ВЕРНУТЬСЯ НА ПЛЕЧИ ВОЕННЫХ
— Когда вы входили в профессию, ощущение времени и будущего было другим? Как оно трансформировалось в постсоветское время?
— Я пришел в обсерваторию в 1986 году, пришел в аспирантуру обсерватории. Тогда работа аспирантов оплачивалась лучше, чем сейчас, и даже лучше, чем инженерная работа. Аспирант мог получать даже больше, чем научный сотрудник без степени. Условия для развития кадров были тогда лучше. Но обсерватория уже тогда впервые почувствовала трудности страны. И если до 1985 года астрономия жила в основном за счет выполнения сторонних контрактов с Министерством обороны, то после 1985 года эти контракты стали закрываться и небольшой бюджет обсерватории был вынужден тянуть всю массу людей, которые раньше финансировались преимущественно Министерством обороны. Я помню вынужденные массовые «проводы на пенсию» и исход инженерных кадров, обсерватория тогда огромное число сотрудников потеряла.
В начале 1990-х и особенно с распадом СССР резко возросла значимость профессиональных качеств руководителя. В 1990 году я поехал в Специальную астрофизическую обсерваторию в качестве ученого-визитера. Развитие САО в те времена шло позитивно и составляло большой контраст с ситуацией в Пулковской обсерватории. Здесь пытались продолжить старые традиции, вместо того чтобы идти вперед. У меня такое впечатление осталось о тех временах. Я удивлялся, что даже ученый совет в САО проходил бурно, было много новых идей. В Пулково же люди собрались поговорить как плохо живется… Новшества некоторые сотрудники предлагали, но это не находило поддержки, и им приходилось уезжать.
Утечка мозгов в значительной мере произошла не только потому, что сильно изменились условия оплаты труда научных сотрудников, но и из-за того, что руководство учреждения того времени не увидело путей, которыми история заставила идти. Но так было не везде. К примеру, Институт астрономии (ИНАСАН) возглавлял Александр Алексеевич Боярчук. У него было интересно. Он быстро увидел, что решение прикладных задач частного сектора столь хорошо оплачивается, что молодежь скоро убежит из института, если не отреагировать и не попытаться создать в институте структуры, которые помогали бы в расчетах частному сектору. Его попытка оказалась успешной и позволила ему в то время сохранить институт, кадры.
— В освоении Арктики вся наука стояла на плечах военных: военные пришли, поставили базу, вслед за ними шли ученые. Военные свернулись, и научная инфраструктура в Арктике оказалась брошенной. В астрономии тоже так?
— Да. Так оно и было. Заказы военные закончились, и наши экспедиции в Армении, в Азербайджане, в том же Казахстане прекратили работу. А наблюдательные базы были национализированы. Огромное количество инструментов, телескопов — и наших, и других организаций — остались за границей, их потеря была чрезвычайно болезненной. Сейчас потихоньку наши астрономические институты пытаются восстановить свои права на эту инфраструктуру, но этот процесс сложный.
— Сейчас военная деятельность восстанавливается, по многим направлениям восстановлена. Как вы думаете, означает ли это для ученых, что можно опять рассчитывать на возможности военных для решения научных задач, или это не просматривается?
— Судя по развитию структуры нашего государства, я бы не стал делать ставку на что-то прошлое. По образу и подобию прошлого, по-видимому, не пойдут. Я не думаю, что через военную сферу в итоге пойдет развитие науки. Даже сами военные не очень настроены реализовывать модели прошлого. Они наверняка захотят создать что-то новое, для них это требование времени. Ведь если создашь что-то, что уже было, то и противник увидит, что это уже было и он знает методы борьбы с этим. В итоге все равно нужно сделать по-новому.
ESO ведет работу в трех уникальных наблюдательных пунктах в пустыне Атакама (Чили). Основной наземной обсерваторией в мире, столицей Европейской астрономии является обсерватория на горе Параналь высотой 2600 м, на которой установлен Очень Большой Телескоп (The Very Large Telescope, VLT). Параналь расположен примерно в 130 км к югу от чилийского города Антофагаста и в 12 км от Тихоокеанского побережья, в одном из самых сухих районов мира
ВОЗМОЖНОСТИ МОМЕНТА
— Напрашивается визионерский вопрос: куда пойдет развитие?
— Нам, в частности Пулковской обсерватории, нужно ориентироваться на шеринг и лизинг, а не на создание новых телескопов. Мне кажется, в этом направлении пойдет развитие. Я знаю, что число астрономических инструментов, которыми располагает мировая астрономия, огромно. Очень многие телескопы за рубежом законсервированы, потому что нет денег на их эксплуатацию. Использовать ресурсы, которые уже созданы, совместно, через международные проекты и правильную постановку задач — это более правильный путь.
Налогоплательщики одной страны не в состоянии обеспечить развитие науки, нужны международные проекты. Это доказал опыт Южной европейской обсерватории (ESO), которая успешно конкурирует в американскими астрономическими программами.
— В свете политической обстановки вопрос о вступлении России в ESO уже полностью погребен?
— Реализация этой идеи сейчас очень маловероятна. Если раньше наше правительство опасалось сделать такой шаг, то сейчас со стороны Европы нет, похоже, особого желания принимать Россию в свои ряды по политическим соображениям. И сильно возросли риски. Система санкций сейчас настолько изощренна, что если мы вложим деньги в ESO, а потом получим санкции и не сможем их использовать, то будет обидно.
И в самой ESO, похоже, проблемы, несмотря на то что там есть восьмиметровые телескопы и они плотно загружены. Два года назад я был на конференции в Армении, там выступали молодые представители Чили и рассказывали о своих наблюдениях на восьмиметровом телескопе ESO по квоте, которую имеет Чили, так как телескоп находится в этой стране. Если бы такая заявка была подана в комитет по большим телескопам, который существует у нас, то я очень сомневаюсь, что она получила бы поддержку. Такие задачи ставить на восьмиметровый телескоп — это все равно что микроскопом гвозди забивать. Там тоже не все ладно.
— А мы можем выйти на международный рынок астрономической инфраструктуры с хорошими идеями?
— Пока только по личным связям с отдельными учеными. Официально выйти пока затруднительно. Попытки сделать это официально наталкиваются на большие проблемы. А пока есть возможность продвигать свои идеи в рамках персонального сотрудничества.