http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=613bd486-bdea-48d4-a74b-ea7acc9068f8&print=1© 2024 Российская академия наук
Как говорят учёные, изучающие нашу планету, мы пока только прокололи шкурку апельсина, что внутри – загадка. Работа человеческого мозга – тайна ещё большая.
Почему народы массово сходят с ума, танцуя гопак на площадях? Во что чиновники превратили некогда передовую фундаментальную науку? На эти и другие вопросы «АН» отвечает выдающийся российский нейрофизиолог и нейроэндокринолог, заведующий лабораторией нервных и нейроэндокринных регуляций Института биологии развития им. Н.К. Кольцова, академик РАН Михаил УГРЮМОВ.
Победить Альцгеймера
– Во всём мире создают междисциплинарные лаборатории для решения стратегических научных задач.
– Сама идея объединения лабораторий для решения задач на прорывных направлениях правильная. На стыке разных наук появляются новые идеи, рождаются новые технологии по принципу качественных скачков.
Например, уже несколько лет работает программа «Фундаментальные науки – медицине» Президиума РАН. Самый большой кластер в ней – изучение человеческого мозга и нейродегенеративных заболеваний, в частности болезней Паркинсона и Альцгеймера. Занимаются этой проблемой лаборатории из 30 бывших институтов РАН. И хотя в мире пока не удалось вылечить ни одного такого больного, пришло понимание, как развиваются эти заболевания. И сейчас мы находимся в преддверии появления технологии, которая позволит вылечивать таких больных.
– В 70–80 лет болезнью Альцгеймера болеет уже примерно 15% людей. С чем связан такой рост?
– С увеличением продолжительности жизни. Ещё одна из причин – ухудшающаяся экология. Особенно в крупных городах. И это происходит на фоне омоложения заболевания. Все нейродегенеративные заболевания характеризуются тем, что погибают определённые группы нейронов мозга, отвечающие за определённые функции. Так, при болезни Альцгеймера человек теряет нейроны, ответственные за память, при болезни Паркинсона – выпадает группа нейронов, которая управляет двигательными функциями. Гибель нейронов происходит в течение 20–30 лет до появления первых симптомов. Человек болеет незаметно для себя и окружающих. Но у мозга огромные компенсаторные возможности, работу повреждённых участков берут на себя другие группы нейронов. Когда же появились первые симптомы, становится понятно, что мозг уже сильно разрушен. И лечить уже нечего.
– То есть главная проблема в поздней диагностике?
– Конечно. Сейчас параллельно в нескольких странах разрабатывается технология диагностики в самом начале заболевания. Тогда можно будет проводить элементарную нейропротекторную терапию – защиту нейронов от гибели. Можно будет отодвинуть драматические проявления болезни до такого возраста, до которого мало кто доживает.
Работа по ранней диагностике и превентивному лечению нейродегенеративных заболеваний началась у нас примерно в 2005 году. Позднее такие же программы появились и в других странах, в частности в США и в Евросоюзе. Пока никто не пришёл к финишу, и мы находимся в числе лидеров.
– Как бы это лекарство опять не стало панацей для избранных.
– Это вполне возможно. Тем более что сейчас всё переводят на платные рельсы. И это чудовищно. Все понимают, что науку, медицину и образование надо финансировать через прогрессивный подоходный налог. Ничего другого ни в одной стране мира пока не придумали.
Однако российские либеральные экономисты продолжают утверждать, что плоская шкала, по которой миллиардер платит по той же ставке, что и дворник, – благо. Это удивительно, потому что они, с одной стороны, пропагандируют западные ценности, а с другой – забывают, что прогрессивный налог и является одним из устоев любого демократического общества, будь то Франция, Германия или США.
Изоляция – смерть науки
– В США, Канаде, Европе открываются Центры мозга, которые объединяют все научные направления – от клиницистов до молекулярных биологов. Такие «миникремниевые долины».
– Пока эта тенденция реализуется только по пути создания Центров мозга. Два года назад такой центр введён в строй во Франции, а в этом году – в США.
В России было принято решение создать такой центр в РАН, но после её реорганизации этот вопрос автоматически отпал. В свете возможного эмбарго на поставки приборов и реактивов из западных стран его возобновление выглядит проблематично. Так, в моей лаборатории, как и в большинстве современных лабораторий, нитки отечественной нет – не выпускаются. И если введут эмбарго даже не на поставки суперприборов, а на простой натрий хлор – вся российская наука встанет.
Самый дорогой товар
– Михаил Вениаминович, не могу не спросить: что происходит на Украине? Откуда такое массовое помешательство населения – секретное оружие?
– На Украине в последние 20 с лишним лет экономическая, социальная, политическая поляризация общества росла как снежный ком. В конце концов нарыв прорвался майданом.
Почему именно там? Первое – у Украины нет подушки безопасности, например в виде запасов газа и нефти, позволяющей до определённой степени смягчать социальную напряжённость. Второе – изначально массовое движение за социальную справедливость превратилось в олигархическо-националистическую кампанию самоутверждения, которая уже не первый год подогревается извне.
– Вы говорите об Украине, но прочные ассоциации возникают с Россией. Тот же олигархат, те же правительственные чиновники-миллионеры…
– Вполне оправданные ассоциации. Я учёный, который привык верить фактам. А они таковы – наши сверхбогатые люди практически не инвестируют в свою страну. Более того, созданные на бюджетные деньги госкорпорации потом приватизируются. А след инвестированных в них денег теряется. В результате лишь малая часть возвращается в виде «частных инвестиций».
И это касается не только денег. Гораздо страшнее то, что наступает интеллектуальный голод из-за «утечки умов». И ситуация всё осложняется. На международном уровне создаются условия для подготовки молодых российских учёных. При этом у нас внутри страны отсутствует элементарная защита против их эмиграции. Так, например, создан Сколковский институт науки и технологии («Сколтех»). В нём есть только магистратура, в которую набирают бакалавров из ведущих российских вузов и направляют на стажировку в западные университеты.
Я спросил у президента «Сколтеха» Эдварда Кроули: есть ли хотя бы минимальные гарантии того, что они вернутся обратно? Он мне ответил: «Таких гарантий никто не может дать». Большинство учёных во всём мире выбирают ту страну, где созданы наилучшие условия для реализации их потенциала. Россия к этой категории стран пока не относится. То есть невольно создана площадка для «вывоза» наших молодых учёных за рубеж. Этот вопрос требует особого внимания со стороны правительства. По данным ООН, прямые финансовые потери России от эмиграции людей с высшим образованием превышают общие затраты на науку.
– Диагноз вы поставили. А способы лечения?
– Самый дорогой товар – это мозги нации. Мы их готовим, вкладываем деньги в обучение и отпускаем. За ноги футболиста, которого хочет купить другая команда, она платит миллионы долларов. А почему не платят за ум? Например, если учёного пригласила американская лаборатория – почему она нам не платит? Стоимость потерь можно рассчитать, а деньги пустить не в чёрную дыру бюджета, а целевым образом направить, например, на повышение стипендии российским аспирантам.
Среднеевропейский аспирант получает стипендию в 10 раз больше, чем российский. А потребительская корзина в Москве практически равна парижской. А по ряду позиций даже выше.
Пушки вместо академий
– Президент Украины уже заявил, что научные исследования его стране не нужны. А нужно новое вооружение.
– Тенденция к ликвидации академий наук наблюдается в большинстве стран на постсоветском пространстве, а также в европейских странах, которые входили в блок СЭВ. Учитывая, что все они были созданы по образу и подобию АН СССР, нередко их считают последним оплотом «проклятого социализма».
Но, уничтожая академии, уничтожают собственную науку и наносят удар по национальной безопасности, и в первую очередь по обороноспособности. Все прорывные разработки в сфере ОПК и национальной безопасности проводились в этих странах институтами академий. И уже оттуда шли в прикладную науку и промышленность. Неудивительно, что в сложившейся ситуации многие молодые учёные уезжают из этих стран развивать чужую науку.
– Уничтожение науки идёт и в нашей стране.
– Вы отчасти правы. В академии не осталось ни одной научной организации – всё передано в ФАНО – организацию с весьма туманными полномочиями и функциями. И говорить, что через РАН надо развивать науку, уже бессмысленно.
С другой стороны, в новом уставе академии чётко записано, что к её важнейшим функциям относятся проведение исследований, подготовка научных кадров. Однако при отсутствии институтов эти функции не могут быть выполнены. Это в перспективе может поставить вопрос о целесообразности сохранения академии вообще. Хотелось бы ошибиться.
Молодильные яблочки
– Зато введут возрастной ценз для директоров институтов. 65 лет и ни днём больше.
– Директора ряда институтов, которым больше 70 лет, написали заявления об увольнении. Теперь они и.о. Осенью, вероятно, их «уйдут». Кто придёт на смену – не очень понятно. В институтах много молодых учёных до 30 лет. От 30 до 60 – почти полный провал, поскольку учёные именно в этой возрастной категории больше всего эмигрируют. «Старая гвардия» пока работает. Так что, скорее всего, будут назначать либо варягов-менеджеров, либо молодых научных работников, которым не хватает опыта руководства большим коллективом.
Но пока решение касается только директорского корпуса – это неправильно, но не смертельно. Окончательно добьёт нашу науку, если такое же решение будет принято в отношении заведующих лабораториями – единственного источника научного и технологического продукта.
– Не ведают, что творят?
– Отлично ведают. Два основных закона правят миром. Первый – жесточайшая конкуренция на открытом рынке. Если одна страна может ослабить своего соперника, то это обязательно будет сделано. Второй – защита национальных интересов. Будут ли их защищать правители, у которых в кармане паспорта других стран, а дети живут за рубежом уже много лет, лежат выведенные из страны деньги?!