Тонкий барьер
03.09.2010
Источник: Троицкий вариант,
Наталия Демина
19 августа на 16-м Всемирном конгрессе Международного математического союза в Хайдерабаде Президент Индии вручила Филдсовские премии 2010 г. Вот имена лауреатов: профессор Еврейского университета в Иерусалиме Илон Линденштраус (Elon Lindenstrauss), профессор Университета Париж-Юг Нго Бао Чао (Ngd Bao Chau), профессор Женевского университета Станислав Смирнов и директор французского Института Анри Пуанкаре Седрик Виллани (Cedric Villani). Последний получил премию за «доказательства нелинейности затухания Ландау (затухания волн в плазме) и сходимости к равновесию в уравнении Больцмана»>. Публикуем его комментарий, данный накануне вручения медали Филдса. Беседовала Наталия Демина.
— Вы себя считаете больше математиком или физиком?
— Математиком, потому что я думаю как математик. Но мне нравится работать над физическими проблемами. Я думаю, что математический результат получается гораздо более красивым, когда он связан с реальным миром или же когда он отражает процессы, происходящие в реальном мире со всей его красотой и хаосом (messiness) одновременно. В математике необходимо выявить ключевые вещи, которые делают мир именно таким. На самом деле, многие физики размышляют похожим образом, так что барьер между математиками и физиками очень тонок. Мне нравится общаться и обмениваться идеями с физиками, и я часто принимаю участие в физических конференциях.
— Согласны ли Вы с утверждением В.И. Арнольда, что «математика — часть физики»?
— Думаю, это несколько преувеличенный афоризм, в стиле Владимира — его любили в какой-то степени и за такую манеру высказываний. Однако, да, большая часть математики может считаться частью физики. Впрочем, так же, как большую часть физики можно рассматривать как часть математики. Я не согласен с тезисом Арнольда, но, без сомнений, двумя традиционными источниками вдохновения для математики всегда являлись числа и физика. Многие великие математики прошлого (Ньютон, Гюйгенс, Бернулли, Эйлер, Гаусс.) были в той же степени физиками, как и математиками.
— Рассматриваете ли Вы российскую школу как особую часть математического сообщества?
— Я сотрудничал с Александром Бобылевым. Он специалист по уравнению Больцмана, очень знающий и умный человек. Российская школа математики традиционно была одной из лучших в мире, с оригинальными идеями. Одной из ее главных концепций является мысль, что все области математики и даже науки взаимосвязаны. Россиян также отличает дух соревновательности и жестких яростных дискуссий друг с другом. Но эта жесткость споров — лишь поверхностная, это способ прийти через дискуссии к более ясному пониманию. Математики из России очень хорошо знают научную литературу прошлого и черпают вдохновение из нее.
Во Франции сейчас работает Михаил Громов, один из величайших математиков столетия. Его идеи повлияли на меня в очень большой степени, хотя я больше аналитик, чем геометр. Я был восхищен его работами и вскоре почувствовал себя в мире его идей — как дома. Мои исследования были также косвенно связаны с работами Гриши Перельмана (особенно с теми, что он делал до работы над гипотезой Пуанкаре), и я был вдохновлен их силой, оригинальностью и красотой.
— Бывали ли Вы когда-нибудь в России?
— Я был в Санкт-Петербурге с личным визитом, посещал друзей, но это было довольно давно. В сентябре 2011 г. я планирую принять участие в математической конференции, которая пройдет на Байкале.