http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=50b8f0f6-2d5d-47f4-908d-4b71d1adaa1f&print=1© 2024 Российская академия наук
Эта книга начинается с неожиданного признания автора в притягательности танков: «В какой-то момент я сама немного помешалась на танках… В танках… действительно есть что-то притягательное. Кажется, в танке можно двигаться по жизни без риска. Как и другие военные технологии, они вроде бы обещают надежность, мощь и защиту в небезопасном мире». Но это признание не мешает автору быть решительным противником войны и оружия.
Мэри Сьюзен Линди - американский историк и социолог науки. С 2013 года она является профессором истории и социологии науки Дженис и Джулиан Берс в Пенсильванском университете.
С одной стороны, эта книга представляет собой исследование истории научно-технической войны, и красивые технологии играют здесь ключевую роль. С другой — эта книга не только об истории, но и о влиянии оружия и военной экономики на другие области человеческой деятельности, особенно на разные науки, причем не только естественные и инженерные, но и гуманитарные, а также на самих людей.
ПОЛЯ СРАЖЕНИЙ КАК ЭКСПЕРИМЕНТ И РОЛЬ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ
Конечно, в первую очередь автор рассматривает все это применительно к США и открывает нам многие страницы их военно-социально-экономической истории с неожиданной стороны. И не только потому, что автор — американка, но и потому, что, как она сама пишет, «в течение так называемого американского века — от Испано-американской войны 1898 года до террористического акта 11 сентября 2001 года — Соединенные Штаты достигли и сохраняли мировое военное господство с помощью агрессивных стратегий, опирающихся на новые технические знания… Соединение научного и военного доминирования неслучайно — это пересекающиеся сферы. Вместе они повлияли на современную жизнь как на повседневном уровне, так и на уровне глобальной геополитики и торговли». И автор отмечает, что в 2018 году министерство обороны стало в США третьим крупнейшим спонсором исследований в фундаментальной науке. «А для инженерных факультетов и факультетов компьютерных и информационных наук министерство обороны — главный источник финансирования». Более того, именно в результате осуществления военных программ в США появилась система национальных лабораторий и всевозможных исследовательских центров, которые стали главными работодателями для ученых, инженеров и математиков. А современное поле боя, по крайней мере с 1940-х годов, стало местом широкомасштабных полевых, научных исследований в самых разных областях науки. Например, как напоминает автор, Хиросима и Нагасаки фактически стали полигонами для получения научных данных в области физики, онкологии, психологического воздействии и влияния на наследственность, а руины городов и выжившие превратились в объекты широкого спектра долгосрочных научных исследований. «Поля сражений и разрушенные города все больше рассматривались как высокоинформативные натурные эксперименты, которые подлежали всестороннему изучению военными специалистами и учеными. Появилась возможность встраивать научное исследование в план вторжения, и знания становились одним из результатов насилия точно так же, как насилие».
Но начинает свое исследование автор с напоминания: ни одно изобретение не сыграло большей роли в формировании судьбы человечества в последние пять столетий, чем огнестрельное оружие, которое стало двигателем современности и ключом к расцвету Запада, современного государства, работорговли, империализма и европейского культурного и экономического доминирования. Даже печатный станок, как отмечает автор, не сравнится по своей исторической значимости с ружьем. Можно сказать, что «огнестрельное оружие вывело Европу из феодализма. С ним пришла новая форма современного государства — с регулярной армией, национальной идентичностью, объединяющей разные этнические или языковые группы, формальной системой налогообложения и массовым производством таких средств, как ружья, пушки и порох».
РОЛЬ МИРОВЫХ ВОЙН ХХ ВЕКА В РАЗВИТИИ НАУКИ И ВООРУЖЕНИЙ
Но конечно, большую часть своей книги Линди посвящает развитию науки и технологий в ХХ веке, особенно в связи с Первой и Второй мировыми войнами и последующим развитием атомного и ракетного оружия. Как пишет автор, «Первую мировую войну часто называют войной химиков из-за появления химического оружия, но в действительности она этим не ограничивалась. Это была война антропологов, психологов, физиков и инженеров. Первая мировая война привела современную науку, технику и медицину в окопы, попутно не оставив камня на камне от мечты научного сообщества об интернационализме».
И этот процесс продолжался между войнами, во время и после Второй мировой войны: «Для участников процесса это была потрясающая возможность и мучительный профессиональный вызов. Многие проекты привели к созданию новых отраслей, в частности по производству антибиотиков, компьютеров, электроники, синтетического каучука, ракет и пестицидов. Их участники нередко рассчитывали на выгоды, которые должны были реализоваться в послевоенном мире и превратить патриотическое служение в источник финансов. Они прикидывали, как много нужно отдать и сколько спрятать, чтобы получить будущую прибыль от промышленного производства». Причем, как показывает автор, «многие технологии и научные идеи, созданные для войны, по всем меркам ценны в общечеловеческом смысле. Они касались инноваций в медицинской сфере, помогавших спасать раненых солдат (а позднее и просто людей), интенсификации производства продуктов питания в сельском хозяйстве и более точного предсказания погоды в реальном времени».
А уж Вторая мировая война стала «великим экспериментом, программой производства знания, где ущерб превратился в источник новых идей. Желание испытать оружие объединяло все бомбовые удары, и длинный список публикаций по исследованию бомбардировок наглядно демонстрирует практику сбора военных данных». Особенно этому послужили атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, но автор напоминает и о Дрездене, Берлине, Гамбурге и Токио. «Взгляд на них как на богатые источники знания отражал общий процесс получения знаний на войне. Ущерб становился руководством по причинению большего ущерба (как нужно бомбить города в будущем) и обеспечению защиты (как другим городам и их жителям следует готовиться к ядерной войне)… Эксперты из разных областей науки занимались анализом ущерба, причиненного атомными бомбардировками… Физики воспроизводили бомбардировки в пустыне Невада для расчета доз радиации. Психологи изучали эмоциональную реакцию выживших. Генетики искали биологические изменения у потомков, выживших через десятилетия после бомбардировок».
В результате сложилась ситуация, как замечает Линди, что фасад науки — это элитная физика, химия и инженерное дело (наука атомных бомб и ядерной энергии). А задний двор науки, где подводятся итоги, — это сложная и медленная эпидемиологическая, психологическая и социальная работа с выжившими, а также полевая биология.
Например, «в XX веке ученые и врачи, стремящиеся решить задачи современных вооруженных сил, начали создавать детальную картину человеческого организма как мишени. Они выискивали наилучшие способы как его разрушения, так и поддержания функционирования, чтобы позволить человеку продолжить уничтожение других людей. В каком-то смысле это очевидно, но не тривиально для нашего понимания войны и современных биомедицинских наук» И в качестве еще одного примера Линди приводит исследования раневой баллистики, которая как наука возникла еще в XIX веке, но получила наибольшее развитие в ходе войны в Корее, что дало возможность создавать более разрушительное оружие. «Раневая баллистика была и остается направлением, где раны, нанесенные на поле боя или в лаборатории, изучаются для изменения технологии производства пуль и оружия. Это практически разновидность обратного проектирования от разрушенной плоти к технологическим концепциям. Цель — поиск возможностей сделать пули более смертоносными. Фактически раневая баллистика — противоположность исследованиям в области здравоохранения».
ГЕРБИЦИДЫ КАК ХИМИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ, ПСИХИКА И УМОНАСТРОЕНИЯ КАК ПОЛЕ БОЯ
Но наибольшее наше внимание привлекли два сюжета: массовое, не имевшее аналогов в истории применение американскими войсками химического оружия в ходе войны во Вьетнаме, о чем часто забывают, и работы над подавлением и подчинением человеческой психики, которые получили распространение после Второй мировой войны и рассказы о которых у нас часто воспринимают с иронией. Хотя, как выясняется, это было совсем не шуткой.
Гербициды как химическое оружие. Линди напоминает, что около 45 млн литров гербицида под названием «эйджент оранж» было распылено во Вьетнаме с 1961 по 1971 год. Практически по всей территории Вьетнама. Как пишет Линди, по сегодняшним оценкам, в этих 45 млн литров содержалось около 170 кг диоксина — одного из самых опасных химических веществ. Американские же специалисты, опираясь на тщательную архивную работу с хрониками вылетов и на знание практики распыления химикатов во время войны, насчитали 19 905 вылетов в 1961‒1971 годах.
И хотя использование «эйджент оранжа» объяснялось необходимостью ликвидировать лиственный покроя джунглей, скрывающих партизан, на самом деле параллельно с решением этой задачи, которая также ничем не была оправдана, на самом деле это было именно химическое оружие, в результате применения которого пострадали миллионы граждан Вьетнама, десятки тысяч ветеранов Вьетнамской войны из разных стран. Страну просто заливали «эйджент оранжем» и другими гербицидами в соответствии со стратегией лесной войны. Это имело колоссальные долгосрочные последствия для здоровья и вьетнамцев, и американских солдат. Это были и онкологические заболевания, и нейроповеденческие отклонения, респираторные заболевания, проблемы с иммунной системой, желудочно-кишечные заболевания и нарушения функции щитовидной железы. А наиболее мрачные последствия применения «эйджент оранжа» были выявлены в самом Вьетнаме, где люди продолжали жить в условиях сильного загрязнения диоксином.
Как отмечает Линди, «сомнения в этичности использования гербицидов, возможность их классификации как химического оружия и неизвестные экологические последствия были восприняты руководством США достаточно серьезно, чтобы раскрутить пропагандистскую кампанию прикрытия. Соединенные Штаты подписали с Республикой Вьетнам (Южным Вьетнамом) пакт, в котором утверждалось, что все гербициды принадлежат Вьетнаму с момента попадания на его территорию. Управление запасами и транспортировка гербицидов осуществлялись исключительно вьетнамцами. Операции юридически оформлялись так, словно их запросили сами вьетнамцы. Хотя гербициды распыляли ВВС США, формально “ответственность” лежала на вьетнамцах. Американские экипажи при этих вылетах были одеты в гражданскую одежду, а с самолетов США перед вылетами удаляли опознавательные знаки. В каждой операции участвовал вьетнамский член экипажа». Все это показывает, насколько хорошо американские официальные лица понимали, что творится на самом деле. Однако в Соединенных Штатах последствия воздействия «эйджент оранжа» так и не были в полной мере признаны до настоящего времени. Как пишет Линди, системы, подвергнувшие его воздействию множество людей во Вьетнаме, как солдат, так и мирных жителей, препятствуют официальному признанию последствий его применения.
Психика и умонастроения как поле боя. Всю историю человечества агитация и пропаганда были традиционными инструментами деятельности религиозных пророков, революционеров и политиков. Но только в ХХ веке к ним стали подходить как к предмету научного изучения и сознательно использовать и во время войны, и в мирное время в качестве одного из видов оружия. Как показывает Линди, в США и министерство обороны, и ЦРУ тратили серьезные средства на финансирование исследований в области гуманитарных наук именно с целью их военного или полицейского использования. К чему у нас часто относятся с насмешкой и недоверием. Но Линди приводит факты, с которыми не поспоришь.
Автор напоминает о работах известных пропагандистов и одновременно крупных гуманитариев первой половины ХХ века. Социолог Джордж Крил говорил, что «дух нации требует мобилизации не менее, чем людские ресурсы». А политолог Гарольд Лассуэлл — что демократиям «необходима пропаганда, чтобы держать под контролем менее информированных членов общества», и он опубликовал комплекс стратегий решения этой задачи в военное время. Среди них была, например, рекомендация «укреплять уверенность людей в том, что противник повинен в войне, демонстрируя его порочность» и «внушать публике, что неблагоприятные новости — в действительности ложь врага; это предотвратит разобщенность и пораженческие настроения».
Подобный подход, как отмечает Линди, «превращал умонастроение человека в потенциальную цель — пространство военных действий, — которую следовало поразить, склонить на свою сторону или завербовать… Изменение умонастроения стало ключевым государственным проектом. Научные и социологические исследования пропаганды и коммуникаций, психологической войны, “промывки мозгов” или контроля сознания, а также подчинения власти зачастую финансировались военными, особенно в десятилетия холодной войны, с 1940-х по 1980-е годы. Они часто ориентировались на поиски путей научного изменения чувств и мыслей с целью контроля экономических и политических отношений. Эти исследования сделали состояние духа важнейшим полем битвы в научно-технической войне».
Но не только против внешних врагов. Как рассказывает Линди, известный американский историк и социолог Дэвид Прайс провел масштабное исследование слежки ФБР за активистами-антропологами в разгар холодной войны и выдвинул предположение, что угрозы маккартизма «выхолостили то, что могло стать значимой и убедительной антропологической критикой расовых и классовых предрассудков мирового капитализма… Свобода мысли втихую ограничивалась страхом возмездия со стороны государства, поскольку прогрессивных интеллектуалов систематически изгоняли из политики и академических институтов. В свою очередь, само знание определялось как возможностями, так и запретами. Специалисты в сфере общественных наук вроде бы понимали, что требовалось для осуществления социального и политического изменения. Они создавали теорию сознания — а сознание было ключевым полем битвы XX века».
«Убеждение, пропаганда и манипуляция обществом, — пишет Линди, — должны были обеспечить мировое господство. Знание людей и социальных систем могло стать руководством по манипуляции. Поддержку военных в той или иной форме получали сети ученых в сферах социологии, политологии, антропологии и экономики… В XX веке гуманитарные науки — психология, социология и политология — стали техническими ресурсами для формирования важных в военном отношении психических состояний: безнадежности, страха, высокого морального духа и храбрости. Разум или сознание стали местом, где можно срывать революции, свергать диктаторов и поддерживать современную капиталистическую систему. Пропаганда могла препятствовать распространению идей коммунизма среди уязвимых групп населения и мобилизовывать собственных граждан. Новый технический инструментарий опирался на социологические исследования, теории сознания и ожидание, что эмоциональное состояние можно изучать, отслеживать и контролировать».
Но ЦРУ, как пишет Линди, пошло дальше и начало изучать психотропные препараты, опираясь именно на эти идеи. «После Второй мировой войны в ответ на опасения в отношении конкуренции со стороны Советского Союза оборонные ведомства США, особенно ЦРУ, активно занялись изучением экстрасенсорного восприятия, психокинеза, биолокации, гадания и сверхъестественных, или паранормальных, явлений. ЦРУ тестировало на людях многие виды галлюциногенных и психотропных веществ, чтобы узнать, как их можно использовать для получения информации или манипулирования испытуемыми… Ученые из 44 университетов и колледжей США участвовали в проектах ЦРУ по изучению галлюциногенов и сверхспособностей» В значительной части исследований участвовали элитные научные учреждения в Стэнфорде, Гарварде и Принстоне, а также в лабораториях, финансируемых ВМС, сухопутными силами США, ВВС и Комиссией по атомной энергии.
И Линди делает заключение: «Все, что люди знают о природе, может стать ресурсом для укрепления государственной мощи, и любая форма знания может быть палкой о двух концах. Если вы знаете, как работает экономика и что способствует ее росту, то знаете и как ее обрушить. Если вы понимаете, что нужно человеку для поддержания ощущения безопасности и порядка, то знаете и как лишить его этого ощущения». А значит, это будет использоваться в целях войны и контроля за гражданами.