http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=4d3d1e73-7388-4b0e-8989-166c6235b5b5&print=1© 2024 Российская академия наук
— Что делать ученому в сложившейся социально-политической ситуации? Может ли ученый развивать науку в современной России и что для этого нужно?
— Мне кажется, что большинство адекватных людей, не поддавшихся коллективному психозу, которые хотят работать честно, живут по принципу «не спрашивай, не говори», существовавшему в американской армии по отношению к сексуальным меньшинствам, который, как говорят, был достаточно эффективным.
В России, во всяком случае в научном мире, существует «сверхтекучая компонента», т. е. слой людей, который живет по общечеловеческим моральным правилам, ездит по миру и общается с коллегами, с удовольствием делает свое дело (на уровне, который иногда превосходит мировой), всё прекрасно понимает, но практически не участвует в общественной жизни. К сожалению, это в основном касается только центральных городов и только ведущих научных центров. В остальном в российской науке — нищета и невозможность работать на мировом уровне.
Я уже как-то писал, что ученые «не размножаются в неволе». Поэтому среднее поколение, к которому я отношусь и у которого есть иммунитет, может быть, и переживет тяжелые (в первую очередь психологически) времена, а вот научная молодежь, увы, обречена либо на «внутреннюю», либо на «внешнюю» эмиграцию. Но и к этому надо относиться спокойно, считая, что это единственный способ сохранить научный генофонд. Я вижу, с каким удовольствием русские специалисты приезжают из-за рубежа (ненадолго) и дают семинары в Вышке, в Независимом университете, в Стекловке на русском языке. Но, по-моему, самая большая беда — это судьба старшего поколения, которое, собственно, и формировало научные школы, а сейчас осталось у разбитого корыта.
— Может ли Академия наук в сложившейся ситуации оказывать существенное влияние на развитие науки? Видите ли Вы необходимость создания новых организаций ученых?
— Академия наук создает атмосферу интеллигентности. В нынешнее время и это неплохо. ФАНО такой атмосферы не создает. Но ни Академия наук, ни ФАНО, по-моему, на развитие науки ни в России, ни в мире особого влияния не оказывают. На развитие науки оказывает влияние локальная атмосфера в конкретном научном центре, наличие мотивированной молодежи и интегрированность данного центра в мировое научное сообщество.
— Уезжать или не уезжать, конечно, каждый решает сам, но какие есть условия для этого решения?
— Про отъезд я сказал. Скорее, интересен аспект приезда. В Россию действительно приезжают. Но я бы не назвал это возвращением. Приезжают на особые позиции специалисты с хорошими именами. Такой приезд имеет ряд преимуществ: часто облегченная преподавательская нагрузка, приличная зарплата, возможность свободной научной работы, общение на русском языке. Но всё это воспринимается как бонус при наличии «страховки» в виде постоянной работы на Западе (или на Востоке). Также приезжают авантюристы, которые ловят рыбу в мутной воде. Но таких в научной среде не очень много.
— Есть ли у Вас основания для оптимизма?
— Есть надежда, что, может быть, я что-нибудь еще сделаю в той области, которой занимаюсь. А в остальном — не спрашивай, не говори.
— Какие фикшн- или нон-фикшн книги, фильмы или музыка привлекли Ваше наибольшее внимание в 2015 году? Не могли бы Вы рассказать о них поподробнее?
— Ничего выпуска 2015 года я не могу назвать просто потому, что не отслеживал. Читаю с удовольствием и интересом публицистику Дмитрия Быкова, вернулся к книге Дугласа Хофштадтера «Гёдель, Эшер, Бах. Эта бесконечная гирлянда», и почему-то остался музыкальный отпечаток от «Воробьиной оратории» Курёхина. Из документальных фильмов произвел впечатление сериал «Из Петербурга в Москву» на телеканале «Дождь». Новые художественные фильмы я практически не смотрю, из старых всегда люблю «Фавориты луны» Отара Иоселиани.
— Вы стали руководителем Лаборатории им. Понселе. Какими Вы видите ее цели и задачи?
— В Независимом университете с 2006 года существует Международная математическая лаборатория имени Понселе, организованная французским Национальным центром научных исследований (CNRS) при поддержке нескольких ведущих российских математических центров, которой до прошлого года руководил математик, специалист по теории чисел Михаил Цфасман.
Обычно французские лаборатории проходят переаттестацию каждые четыре года, и в прошлом году CNRS стоял перед дилеммой: либо закрывать лабораторию, либо продлевать ее в несколько ином формате. Пока принято решение сделать «ребрендинг» и попытаться превратить Лабораторию Понселе во франко-российский междисциплинарный научный центр по физике, математике и информатике. Окончательное решение CNRS будет принимать в конце наступившего года по результатам нашей работы за 2016 год.
Зачем нужна эта лаборатория? Наиболее выпукло этот вопрос сформулировал А. П. Кулешов, директор ИППИ РАН, когда спросил у меня, в чем миссия лаборатории. Меня этот вопрос поставил в тупик, но сейчас я могу на него ответить: а) мы хотели бы способствовать преодолению местечковости и кустарщины в научных исследованиях как в России, так и во Франции; и б) мы бы хотели, чтобы с точки зрения российско-французских отношений работа лаборатории не была «перетягиванием одеяла», а следовала стратегии win-win — когда выигрывают все.
— Чем лаборатория занимается сейчас?
— 1. У нас есть план конференций и школ, которые уже проводятся и будут проводиться совместно с другими научными организациями (ИППИ, Стекловкой, Вышкой, «Яндексом», Физтехом, МГУ).
2. Мы запустили общемосковский молодежный семинар по математической физике достаточно широкого профиля с «живыми» докладами в неформальной атмосфере. Сейчас идет работа над новым сайтом лаборатории, который, надеюсь, заработает к марту 2016-го, — там будет вся информация.
3. Весьма ограниченные финансовые ресурсы не позволяют нам приглашать надолго французских специалистов, поэтому мы предполагаем сотрудничество по типу Обервольфаха, когда по предварительной договоренности французский специалист приезжает в Лабораторию Понселе для конкретной работы на месте на период от недели до месяца. На это время мы можем обеспечить бесплатное жилье.
4. В прошлом году в Москве закрылось представительство CNRS. Разумеется, мы не можем и не хотим выполнять их функции, но Лаборатория Понселе может быть площадкой, на которой встречаются заинтересованные друг в друге французские и российские научные организации.
В качестве примера могу привести организованный нами совместно с ИТМО в декабре 2015 года круглый стол в Питере на тему «Компьютерные технологии в сохранении культурного наследия» между ИТМО и французскими компаниями, которые занимаются физическим восстановлением архитектурных памятников и используют методы виртуальной реальности. В марте 2016-го мы планируем провести в Москве франко-российский круглый стол на тему «Big data in biology» совместно с ИППИ и Вышкой.
— Над какой научной задачей Вы сейчас работаете? На что в 2016 году будут направлены основные усилия?
Я сижу на трех стульях, что, по-видимому, не очень эффективно, но мне интересно. Во-первых, это задачи физики ДНК, относящиеся к области «статистической топологии» и касающиеся топологии и укладки ДНК в хромосомах. Сейчас имеется существенный прогресс в экспериментальных методах, связанный с определением карт контактов одиночных хромосом, и это позволяет строить более адекватные статистические модели и думать о построении простейших синтетических молекулярных машин.
Во-вторых, это задачи о фазовых переходах в сложных распределенных системах типа эволюционирующих сетей. И в-третьих, это задачи, связанные с геометрическими и статистическими свойствами структур, которые «плохо» вкладываются в евклидово пространство. Например, представьте себе футбольный мяч, площадь поверхности которого растет быстрее, чем радиус в квадрате. Как будет устроена поверхность в типичном случае? Ответа буквально на этот вопрос у нас нет, но некоторые близкие задачи мы умеем решать — об этом я рассказал на «Постнауке» в декабре 2015-го.
— Есть ли, на Ваш взгляд, угроза клерикализации научно-образовательной сферы в России?
— Нужно разделять профессиональную научную среду (куда я включаю людей думающих и использующих голову именно для анализа информации) и людей, которые черпают свое знание о жизни и науке из телевизора. Для первых угрозы личной клерикализации нет, но зачастую в корыстных целях или в целях быть поближе к кормушке они сами способствуют клерикализации, в том числе и в образовательных учреждениях, — это, по-моему, цинично и страшно.
Для остальной массы людей такая опасность существует. Причем клерикализация сращивается с псевдонаукой. Я когда-то написал текст «Гравицапа отца Звездония» именно про это, но так и не послал его никуда, потому что жизнь оказалась еще сильнее тех примеров, которые я там приводил.