Версия для печати
Вернуться к списку

«В УТЕЧКЕ МОЗГОВ ВИНОВАТ ТОЧНО НЕ СОРОС»

«Превращение закрытого советского общества в открытое демократическое было главной целью Сороса»

— Как вы познакомились с Джорджем Соросом?

— В декабре 1986 года Горбачев разрешил Андрею Дмитриевичу Сахарову и Елене Георгиевне Боннэр вернуться в Москву из многолетней ссылки в городе Горьком. Накануне Боннэр позвонила мне из Горького и назвала номер поезда и вагона, в котором они приедут. Я встретил их на перроне, помог спуститься, понес одну из их сумок с вещами, а другой рукой поддерживал Сахарова за правый локоть. Это нужно было делать, потому что на перроне собралось несколько сотен корреспондентов западных информационных агентств и телевидения, каждый старался пробиться к Сахарову, чтобы задать свой вопрос. Он отвечал всем, но его все равно надо было оборонять от напиравших людей.

Надо понимать, что слава Сахарова — лауреата Нобелевской премии мира — была огромной. На Западе следили за его словами, любые сведения из Горького подавались как важнейшие новости дня. А репортажи о встрече на вокзале передавали по всему свету. Джордж Сорос видел их в Нью-Йорке. Тогда он готовился к поездке в Москву и хотел найти прямой доступ к Сахарову, минуя официальные и явно недружественные каналы. Он поинтересовался, кто идет рядом с Сахаровым, общие знакомые разыскали меня и передали просьбу миллиардера о встрече. Оказавшись в Москве, Сорос приехал ко мне в гости — появился в восемь вечера, а ушел за полночь. Все это время он подробно рассказывал, что хочет поддержать советских интеллектуалов — помочь им выжить в это трудное время, оплачивать им командировки на Запад, предоставлять средства для издания их лучших книг, создавать независимые СМИ и финансировать литературные журналы. Для этого он хотел воспользоваться горбачевской перестройкой и организовать в СССР неправительственное общество, которое не зависело бы как от советских властей, так и от американских. Идея была хорошо сформулирована, но казалась нереальной в отгороженной от мира стране, жестко контролируемой властями.

— Почему Сорос вообще решил вкладывать деньги в СССР и Россию?

— Сейчас его программы развернуты в 43 странах мира. Сорос не раз говорил мне: «На жизнь моей семьи, на воспитание детей столь больших средств не нужно. Излишки надо тратить с пользой». Идеи благотворительности вообще чрезвычайно широко распространены в США. Согласно статистике, в 2014 году частные пожертвования американцев на благотворительность равнялись $358 млрд 380 млн, пожертвования корпораций составили $17 млрд 770 млн и различных фондов — $53 млрд 700 млн. Но общераспространенные схемы благотворительности не устраивали Джорджа, и он нашел свой вариант.

Когда Сорос в студенческие годы учился в Лондонской школе экономики, его учителем был Карл Поппер, разработавший систему мер по превращению закрытых тоталитарных систем в открытые, основанные на демократии, прогрессе наук, предоставлявшие членам общества возможности для свободного личного развития и функционирования. СССР был ярчайшим примером отгороженного от западных влияний закрытого государства, в котором все было подчинено коммунистическому диктату. Превращение закрытого советского общества в открытое демократическое и было главной целью Сороса.

— И как этой цели могли помочь поддержка ученых и педагогов?

— В советское время наиболее видные интеллектуалы неизменно тяготели к свободе личности и демократии, противостояли оголтелым «столпам режима», а Горбачев и Яковлев попытались даже слегка приоткрыть ворота для контактов с Западом. Однако после падения коммунизма главенствующую роль в России стали играть замаскировавшиеся под демократов враги демократии. Лучший путь к открытому обществу — это помощь интеллектуалам всех уровней. Наука всегда была направлена на то, чтобы двигать общество вперед, снабжать его новыми технологиями. А образование — это основа основ будущего любого общества. От того, чему и как учителя школ научат детей, зависит будущее любых стран, и поддержка лучших педагогов — самый эффективный способ влиять на умонастроение будущих поколений.

Сорос объяснил мне, что хотел бы заинтересовать Сахарова своими идеями, и попросил помочь им встретиться. Я позвонил Андрею Дмитриевичу, договорился о встрече, а на следующее утро Сахаров позвонил мне домой и сказал, используя термин Салтыкова-Щедрина, что Сорос — «карась-идеалист» и что все его миллионы уйдут в прорву КГБ.

Я тут же передал Соросу слова Сахарова, но оказалось, что Сорос прекрасно продумал, как избежать такого исхода. Он сказал мне: «КГБ сможет завладеть не более чем 30% моих средств, остальное пойдет на поддержку демократически мыслящих людей». Я удивился и спросил, как же он будет контролировать из Штатов дела в его фонде в СССР. «Конечно, советские власти постараются поставить во главе администрации фонда своего человека и внедрить подконтрольных чиновников, чтобы облапошить меня,— ответил Сорос.— Но эти усилия успеха не дадут». Миллиардер хорошо продумал правила функционирования своего фонда. Во-первых, в его правление могли попасть только виднейшие интеллектуалы страны, которыми нельзя манипулировать. Они-то и принимали решения, что и кого финансировать. Во-вторых, он поставил административного директора с американской стороны, который контролировал все действия советского администратора, чтобы коммунистические власти и КГБ не могли гнуть только свою линию. В-третьих, он встретился в Москве с несколькими видными деятелями культуры и попросил их подготовить списки интеллектуалов, которым надо помогать, в частности, оплачивать их поездки на Запад. Правление и американский директор должны были следить за тем, чтобы в число финансируемых Соросом людей попало 70% из этого списка, а темных лошадок со стороны было бы не более 30%. И в первое правление вошли действительно выдающиеся люди: академики Татьяна Ивановна Заславская и Борис Викторович Раушенбах, ректор РГГУ профессор Юрий Николаевич Афанасьев, писатели Григорий Яковлевич Бакланов и Даниил Александрович Гранин и другие. Административным директором с американской стороны начала работать едва ли не лучшая американская переводчица с русского на английский Нина Буяс, родители которой эмигрировали из России после революции.

«С 1992 по 2004 год Сорос перевел в Россию более 800 миллионов долларов»

— Какие организации работали в СССР и России на средства Сороса?

— В 1987 году был создан фонд «Культурная инициатива», но позже Сорос прекратил его деятельность, главным образом желая расширить рамки проекта. Кроме института «Открытое общество» в 1992 году в России и других странах бывшего СССР начал функционировать Международный научный фонд (МНФ) с бюджетом $125 млн. А с 1994-го в России, на Украине, в Белоруссии и Грузии начала работу Международная соросовская программа образования в области точных наук (совокупный бюджет — более $128 млн, из которых $108 млн предоставил Сорос, а остальные средства — правительства, главным образом Грузии и РФ). В 1995 году был организован фонд для развития университетских интернет-центров, переросший под руководством профессора Семена Львовича Мушера в крупнейшую российскую программу «Интернет» (конечный бюджет — около $100 млн, также предоставленных Соросом). Кстати, работу этой программы под руководством Мушера продолжили фонды Михаила Ходорковского.

— Как именно эти фонды помогали интеллектуалам и скольким помогли?

— Международный научный фонд Сороса, членом правления которого я был, выдал в 1992–1994 годах гранты 63 тыс. ученых. Это и знаменитые пятисотдолларовые гранты «срочной помощи», предоставленные 23 тыс. ученых, и долгосрочные гранты на проекты, проводившиеся 40 тыс. исследователей.

За 11 лет работы Соросовской образовательной программы (с 1994 по 2004 год включительно) грантами в России были награждены 34 026 учителей средних школ, 4495 профессоров и 4339 доцентов вузов, 6573 аспиранта и 1127 студентов. Гранты предоставлялись на год, затем мы проводили новый конкурс, и это повторялось в течение 11 лет. Ежемесячно в течение каждого года соросовские лауреаты-профессора получали $500 (при тогдашней средней ежемесячной зарплате $17), доценты — $350, учителя — $250, аспиранты — $175 и студенты — $70.

Особо важной категорией получателей грантов стали уже давно перешагнувшие пенсионный возраст выдающиеся ученые (им присуждали звание заслуженного соросовского профессора по достижении 75 лет) и вышедшие на пенсию учителя средней школы (заслуженные соросовские учителя). Лауреаты обоих этих званий ежемесячно получали гранты в $200 до конца жизни. Всего звание заслуженного соросовского профессора получил 2061 человек, а звание заслуженного соросовского учителя было присуждено 664 лауреатам. В целом программа поддержала 64 585 лучших представителей системы образования и помогла им и их семьям в те голодные годы.

На средства Сороса также проводились и другие программные мероприятия. В соросовских олимпиадах школьников по математике, физике, химии и биологии участвовали более 877 тыс. учеников. Победители именно соросовских олимпиад были включены в состав российских команд на всемирные олимпиады по всем дисциплинам, и они принесли России около 80% всех золотых, серебряных и бронзовых наград. К сожалению, сегодня Россия скатилась с первых мест в международных олимпиадах на места порой ниже десятого.

В России в 74 городах были проведены 453 соросовские конференции учителей, на которых с лекциями выступили лучшие ученые страны. В них участвовало более 60 тыс. учителей городских и сельских школ.

Соросовский образовательный журнал (74 выпуска) был не только напечатан в количестве почти 3 млн экземпляров, но и опубликован в интернете, и статьи в нем за 20 лет прочитали более 18 млн человек. До сих пор большой популярностью пользуется десятитомная энциклопедия «Современное естествознание», изданная нами.

Всего за годы функционирования соросовских фондов в России (с 1988 года) интеллектуалы страны получили более $800 млн из личных средств американского филантропа.

— И деньги действительно не были разворованы?

— Нам удалось создать уникальную для России и многих других стран систему выплат грантов, которая исключила малейшие возможности для воровства средств как работниками самих фондов, так и директорами институтов, чиновниками министерств и прочими начальниками и административными чинами на местах.

Помню, как в 1994 году, после того как Сорос объявил в Москве о выделении образовательной программе $100 млн, я пришел к министру — председателю комитета по высшей школе. Он, указывая широким жестом на длинный стол для заседаний в его кабинете, объявил: «Все деньги — на этот стол. Мы знаем, кому нужно будет их раздать». Таких междусобойчиков нужно было избежать, деньги следовало передать напрямую получателям грантов.

В МНФ мы сообщали победителям точное количество выделенных им средств, и ученые пристально следили за тем, чтобы размер их гранта не похудел в результате вмешательства директоров институтов или иных чиновников. В соросовской образовательной программе мы пошли еще дальше. Мы попросили всех победителей конкурсов открыть личные счета в Сбербанке России и сообщить нам номера этих счетов. Деньги всем грантистам мы переводили ежемесячно на их личные счета. Украсть средства с них не мог никто.

Мы контролировали до рубля все платежные документы по расходам местных организаторов соросовских олимпиад, конференций учителей и семинаров. Только после такого анализа организаторам оплачивали их расходы.

Для издания соросовского образовательного журнала был проведен конкурс на стоимость печати в восьми европейских странах и была выбрана самая дешевая (и качественная) типография в Финляндии. Та же процедура была осуществлена для издания энциклопедии «Современное естествознание».

При этом нью-йоркский офис Сороса тщательно контролировал нашу финансовую деятельность. Бригады аудиторов (сначала из крупнейших американских компаний, а затем из аналогичных британских) приезжали в Москву и методично проверяли все банковские счета, платеж за платежом, просматривали каждую позицию.

Для сравнения: в 1997 году правительство Черномырдина издало постановление о выделении нам $7,5 млн. Однако реально мы получили лишь половину от обещанной суммы.

— Как выбирались получатели грантов?

— Для отбора соросовских учителей мы опрашивали ежегодно примерно 100 тыс. студентов вузов в России (а также на Украине, в Белоруссии и Грузии) о лучших учителях математики, физики, биологии и химии в тех средних школах, которые эти студенты окончили. Собранную информацию (как правило, более сотни тысяч фамилий) вводили в базу данных, выявляли имена тех учителей, которых студенты назвали большее число раз, и им присуждали звание соросовского учителя.

Претенденты на грант соросовского профессора, доцента, аспиранта или студента должны были сами подавать заявки. Они сообщали, сколько статей опубликовали за год, в каких изданиях — международных или местных. На каких конференциях они выступили с докладами (опять-таки больший вес придавали международным конгрессам или симпозиумам). Преподаватели должны были сообщить, какому числу студентов они читали лекции, со сколькими вели семинары и лабораторные занятия, сколько кандидатов наук защитило под их руководством диссертации, сколько монографий, учебников и практикумов было ими опубликовано. И все! Мы не только не запрашивали других сведений, но даже делали все для того, чтобы лишняя информация к нам не поступала. Собранных данных было и без того много. Сегодняшние рассуждения, что мы собирали какую-то секретную информацию,— это ложь. Затем в аудитории к каждому подавшему на конкурс приезжали наши представители и раздавали студентам анкеты, в которых просили оценить по пятибалльной системе качество лекций. Суммарный балл студенческого опроса был крайне важен для выигрыша в конкурсе.

Наконец, для каждого конкурсанта мы изучали индекс цитирования опубликованных им за последние три года работ (используя сводную базу данных о цитировании, ежегодно издаваемую в США Филадельфийским институтом научной информации). Теперь анализ индекса цитирования — это стандартный наукометрический инструмент в России, который используется и руководством вузов, и Министерством образования. А впервые он был введен здесь нашим фондом.

На основе собранной информации компьютеры выбирали тех, чьи интегральные показатели оказались лучше. Бездушные компьютеры исключили чье бы то ни было участие в выборе победителей конкурсов. Ни администрирующие персоны, ни даже сотрудники нашей дирекции или члены нашего правления не могли «порадеть родному человечку», подхалиму или приятелю. Все педагоги и ученые стран, где оперировала наша программа, наконец-то увидели, что бывает непредвзятая оценка труда, когда учитываются только достижения, а не «общественная позиция», членство в партии или подхалимаж к начальству.

Надо понимать, что советские ученые совершенно не были знакомы с грантовой системой финансирования науки, они всегда работали по другой схеме. Планирование и финансирование научной деятельности в СССР осуществлял Комитет по науке и технике при Совете министров СССР, куда стекались заявки по поддержанию науки из всех министерств. Планы, сверстанные в комитете, определяли нужды науки страны, и под каждую тему определялся объем финансирования. Ученые не могли даже помыслить о независимой подаче проектов на независимый от властных структур конкурс, да и конкурсов таких не существовало. Поэтому советские ученые не были знакомы с грантовой системой, не знали, как надо писать заявку на грант. Страх перед тем, что если описать будущий проект научного исследования, то его попросту украдут, превалировал в умах советских ученых.

Когда я оказался в США и с первого же дня начал работу профессором, мне пришлось учиться тому, как писать заявки на гранты. Надо было четко сформулировать цель проекта, все задачи, которые предполагается разрешить; описать кратко, но грамотно все главные результаты, полученные в данной области к этому времени, и не дай Бог пропустить что-то важное, ибо в комиссии по оценке заявок на гранты может оказаться ученый, чьими открытиями пренебрежешь. Надо было детально описать все этапы лабораторных исследований по каждому разделу проекта, обосновать расходы на оплату труда участников проекта, на реактивы и приборы, на функционирование лаборатории — и сообщить, имеются ли эти приборы в лаборатории, где предполагается работа. Надо было указать свои публикации по данному вопросу, которые докажут компетентность в предлагаемой для изучения проблеме. Теперь это обычная схема работы, но тогда российские ученые были с ней совершенно незнакомы.

В 1992 году я выступал с лекциями о том, как должна выглядеть заявка на грант, в Москве в президиуме Академии наук, в Физическом институте имени Лебедева, в Горьком, Тбилиси, Киеве, в Алма-Ате. В апреле 1992-го в России создали Фонд фундаментальных исследований (РФФИ), и руководитель фонда академик Владимир Евгеньевич Фортов (сейчас президент Российской академии наук, его воспоминания см. на стр. 23.— «Власть») приехал ко мне в пригород Вашингтона вместе с помощником посла РФ, чтобы расспросить о том, как должны быть построены заявки на гранты, как организована в Штатах работа по их оценке.

«16 лет он спасал интеллектуальное богатство России»

— Тем не менее деятельность Сороса начали критиковать уже в те годы. В частности, его обвиняли в утечке мозгов. Что вы отвечали на это?

— Разумеется, мы не ожидали такого отношения. Мы сами были эмигрантами, знали прекрасно, что такое быть изгнанными с родины, и старались, как могли, помочь людям оставаться в своей стране, предотвратить утечку мозгов и ни в одной букве не нарушали законы. Но статьи со ссылками на сведения, полученные якобы от органов госбезопасности, регулярно появлялись в центральных российских газетах и даже в журналах. Лейтмотив был один: будто бы по заказу ЦРУ Сорос затеял обман ученых и педагогов России в надежде разрушить страну, подстегнуть утечку мозгов, натравить получателей грантов Сороса на руководство институтов и тому подобное. Но сам Джордж Сорос неоднократно говорил публично и повторял нам в узком кругу, что его действия направлены на то, чтобы снабдить деньгами самых талантливых и уменьшить отток мозгов из России. Это подтверждают данные о поддержанных Соросом 40 тыс. ученых. Из них 23% были в возрасте от 21 до 30 лет, еще 27% — от 31 до 40, 26% — между 41 и 50 годами. Таким образом, три четверти грантов пошли на поддержку активно работающих исследователей ниже среднего возраста — благодаря этим деньгам они смогли остаться в России.

На одной из публичных встреч в Москве профессор химфака МГУ вышла на трибуну и, повернувшись лицом к Соросу, рассказала, что в годы студенчества подумывала над тем, не уехать ли на Запад после окончания университета. Но сначала ее удержал от этого шага грант соросовского студента, потом она получила за успешную научную работу грант соросовского аспиранта, затем стала кандидатом наук и победителем конкурса на звание соросовского доцента и, наконец, после защиты докторской диссертации оказалась соросовским профессором. «Вы помогли мне, господин Сорос, остаться в родной стране, и я искренне благодарю вас за это»,— закончила она свое выступление.

В 1995 году председатель комитета по безопасности Госдумы Илюхин инициировал слушания с требованием осудить действия Сороса в России. Он утверждал, что в наших программах «заложена страшная деградация общественного, патриотического, национального сознания». В ответ по всей стране прокатилась волна протестов. Группа учителей Москвы, Московской и Ленинградской областей направила коллективное письмо в Думу, причем каждый из подписавшихся указывал не только номер школы, но и домашний адрес. «Не разгул преступности, не неудачи российских войск и спецслужб, не непрерывные финансовые аферы тревожат г-на Илюхина… Его беспокоит та поддержка, которую оказывает Фонд Сороса российскому образованию и науке»,— говорилось в письме.

Восстали против нападок на Сороса и ученые. 6 февраля 1995 года начался 2-й съезд Союза научных обществ России, в который входило 47 объединений специалистов всех наук. Съезд принял резолюцию, в которой отмечалась «выдающаяся роль, которую играют международные научные фонды, созданные Джорджем Соросом, в сохранении научного потенциала России в трудные для страны и ее науки годы». Через день, 8 февраля, газета «Санкт-Петербургский университет» открылась заявлением ведущих ученых Северной столицы: академики и члены-корреспонденты РАН, лауреаты Государственных премий, доктора и кандидаты наук заявили, что «выражают глубокую благодарность господину Дж. Соросу и другим спонсорам за вмешательство в наши внутренние дела бескорыстной благородной помощью нашей науке, ее ветеранам, учителям, студентам».

Обращение Юрия Харитона к Госдуме

Когда начались слушания в Госдуме, на них было зачитано письмо выдающегося физика, руководившего созданием советских атомной и водородной бомб, единственного оставшегося в живых трехкратного Героя Социалистического Труда Юлия Харитона. Коммунист Харитон писал: «Фонды, созданные господином Соросом, оказывают существенную помощь фундаментальной науке, находящейся в критическом положении вследствие недостаточного финансирования государством. Эта помощь Сороса помогает также заметно снизить утечку мозгов из страны… Считаю, что Государственная дума должна одобрить деятельность фондов Сороса». Затем к микрофону подошел один из руководителей советской космической программы академик РАН Борис Раушенбах. Он тоже дал позитивную оценку работе фондов Сороса. В итоге депутаты проголосовали за резолюцию с одобрением деятельности Сороса в России, а 16 марта 1995 года председатель комитета Госдумы РФ по образованию, культуре и науке Любовь Рожкова подписала официально это решение Думы.

— Теперь, 20 лет спустя, вашу работу снова называют нежелательной и антироссийской. Российский парламент требует запретить деятельность Фонда Сороса в стране. Как вы лично к этому относитесь?

— Что ж, почти 14 лет я тратил немалое время на участие в руководстве МНФ и образовательной программе Сороса, не пропустив ни одной лекции в своем университете в США. Поэтому мне омерзительны обвинения в том, что проделанная нами работа была направлена во вред России. Люди, так рассуждающие, понимают, что они говорят неправду, но они борются за сохранение своих постов и готовы свалить на кого угодно собственные просчеты и неудачи.

Теперь вместо поддержки научных фондов в России ищут «духовные скрепы». Телевидение прославляет всяких экстрасенсов, шаманов, гадалок и прорицателей. Парламентарии соревнуются в риторике о якобы вреде для людей генно-модифицированных организмов (ГМО), хотя не обладают биологическим образованием. В начале августа этого года на волне борьбы с «нежелательными организациями» из школьных библиотек Свердловской области изъяли книги британских историков Энтони Бивора и Джона Кигана за то, что они переведены и напечатаны по решению правления российского отделения института «Открытое общество». Сейчас российская наука так скудно финансируется, что лучшие ученые поневоле бегут из страны в невиданных раньше масштабах. В этой утечке мозгов виноват точно не Сорос. 16 лет он спасал интеллектуальное богатство России, но неблагодарные власти оттолкнули его.

Валерий Николаевич Сойфер родился в 1936 году в городе Горьком. Окончил Московскую сельскохозяйственную академию имени Тимирязева, затем — четыре курса физфака МГУ. Поступил в аспирантуру Атомного института. Досрочно окончил ее, получив степень кандидата наук. В 1966 году стал руководителем научной группы в Академии наук СССР, а в 1970-м — заведующим лабораторией, защитил докторскую диссертацию. Опубликовал 35 книг на шести языках и множество статей, добивался реабилитации генетики, которая считалась буржуазной лженаукой. В 1974 году стал организатором нового института — ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики.

В середине 1970-х годов включился в правозащитную деятельность. После того как Сахарова сослали в Горький, написал письмо Брежневу, где заявил, что государству стоит опубликовать критические статьи Сахарова и аргументированно ответить на них. После этого письма Высшая аттестационная комиссия АН СССР отклонила результаты защиты докторской, а Сойфер и его жена были уволены. Следующие восемь лет они не могли нигде официально трудоустроиться и были вынуждены зарабатывать ремонтом квартир. Имя Валерия Сойфера было в так называемом списке Рейгана — перечне лиц, которых американский президент просил выпустить из СССР в Штаты. В 1988 году Сойфер был лишен советского гражданства и выехал в США, где стал профессором Университета штата Огайо. С 1990 года и по настоящее время занимает должность профессора Университета им. Джорджа Мейсона. В 1990-е годы был генеральным директором Международной соросовской программы образования в области точных наук. Награжден медалью Грегора Менделя за выдающиеся достижения в биологии и серебряной медалью Николая Вавилова. Почетный профессор МГУ имени Ломоносова, Казанского государственного университета, Ростовского государственного университета, Сибирского отделения Российской Академии наук, почетный доктор Иерусалимского университета.

Президент РАН Владимир Фортов:

— Надо понимать, что в те годы, 25 лет назад, ученые находились в отчаяннейшем положении. Финансирование науки сократилось в десятки раз, люди были вынуждены уезжать за границу, а оставшиеся просто выживали. И вот в этом время пришел Сорос, выделил свои деньги для поддержки ученых, которые остались в стране и пытались работать. На Западе поддержка ученых через фонды была нормальной практикой, а у нас это было чем-то абсолютно новым, поэтому вызывало подозрение. Параллельно государство организовало Российский фонд фундаментальных исследований, который я возглавил. И мне тоже приходилось бороться с административными барьерами, с предубеждением против фондовой системы. Я часто слышал даже в академии: "Да зачем проводить конкурс, зачем выделять гранты? Просто дайте нам деньги, и мы сами раздадим, мы лучше знаем, кто их достоин". Было сделано много работы, чтобы фондов и грантов перестали опасаться.

Параллельно пришлось много рассказывать про Фонд Сороса, доказывать, что его деятельность приносит России пользу. Я выступал на слушаниях в Думе, рассказывал, что у них очень открытая и либеральная грантовая система, что в заявке надо указать ссылки на опубликованные статьи, и значит, никто не пытается получить таким образом секретные разработки.

Я никогда не забуду, как Лев Владимирович Альтшулер при мне радовался, что получил грант на $500. Он говорил: "Наконец-то я могу нанять команду чертежников, чтобы они начертили все графики к моей научной статье". Понимаете, какое было время — гениальному физику с мировым именем никто не давал денег на такие вещи. И Фонд Сороса помог выжить российской науке в то экстремальное время.