Лекцию социолога Виктора Вахштайна на втором «Слете просветителей», организованном фондом «Эволюция», очень многие восприняли как провокацию (чем она, возможно, и была). Лектор весьма иронично обвинил просветительское движение в России в том, что оно превращается в религиозное; и что трансляция научного знания на популярные площадки убивает важнейший принцип сомнения, подменяя его «маркетингом» науки как источника бесспорности и авторитета. Выступление Вахштайна было подвергнуто бурной критике - как за форму, так и за содержание.

Скандал, однако, как водится, вскрыл многие важные проблемы — и наук в России, и их популяризации. Где грань, за которой рассказ о научных открытиях превращается в проповедь новой веры? На каком языке нужно говорить о философских проблемах знания и научности? Нет ли у социологии и гуманитарных дисциплин своей проблемы с популяризацией? Indicator.Ru представляет серию рефлексивных текстов «После слета», чтобы перестать ругаться и начать размышлять. Первым выступит ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге Кирилл Титаев.

Я полностью согласен с постановкой вопроса, которую сделал Вахштайн. Но если рассматривать популяризаторское движение как организм, то Виктор Семенович страдает по поводу того, что на личике человека, которому пора ампутировать обе ноги из-за гангрены, есть небольшая угревая сыпь.

Да, у нас есть вечная проблема упрощенчества в популяризаторстве. И первая ее фаза — отказ от некоторых сомнений. Ничего плохого тут нет. Мы же не начинаем урок природоведения в первом классе рассказом о том, что после Эйнштейна не совсем понятно, что вокруг чего вертится. Мы говорим, что Земля вращается вокруг Солнца. И любая образовательная работа идет в пошаговом режиме. Когда люди, вместо того, чтобы говорить «нет хороших контролируемых исследований, которые показывали бы вредность ГМО», говорят «ГМО безвредны», меня это никак не смущает. Здесь важно сравнивать их позицию с позицией их оппонентов: у ученых есть история «ставили эксперименты, проверяли, ничего не нашли», у их противников — позиция «а вдруг?» или «власти скрывают», не подтвержденная ничем.

Конечно, сложности есть. Да, хороший популяризатор умудряется доносить науку так, что сомнение и неоднозначность сохраняется. Да, очень много популяризаторской работы начисто отвергает все сомнения: только эволюция, только ГМО и так далее. Но это не проблема! Куда опаснее другое: вся наша популяризация и просветительство – чисто естественнонаучное. А то, что у нас подается как популяризация гуманитарных и социально-экономических наук, — это просто трэш. Если по экономике, за счет лекций Гайдаровского фонда, проекта InLiberty, есть хоть что-то, то социология, история (по большому счету), политические науки с парой оговорок — трэш и угар.

Например, на уважаемых мною форумах «Ученые против мифов» на исторические темы выступает человек, который, судя по публикациям, нормально разбирается в материальной культуре Руси раннего Средневековья. Как только он начинает говорить про какую-то современность (на своем YouTube-канале), там начинается тотальная конспирология, антироссийский заговор. «власти скрывают» — все маркеры даже не лже-, а антинауки. На похожем форуме выступала дама-психолог, которая рассказывала об отношении к лженауке населения России — на основании опроса студентов своего факультета. Или прекрасный Александр Соколов рисовал «социологический» портрет лжеученого: «возможно, судимый», и так далее. Ребята, давайте я так выйду и буду рассказывать о строении клетки! Все чувствуют себя вправе легко делать как-бы-социологию, нисколько не смущаясь. И поневоле начинаешь сомневаться: а может он и к тому, что он говорит как биолог, относится с такой же степенью аккуратности?

Почему социология оказалась в такой беде, что ее никто не знает и не воспринимает как науку? Немного истории: мы сейчас сразу отметаем науки, которыми в СССР можно было хоть как-то заниматься: историю, лингвистику, в меньшей степени литературоведение. Что остается? Социология, political science, экономика (она выбралась из кризиса), антропология (этнография) и культурология (уникальное советское изобретение). А что такое социология образца условно 1995 года? 80-90% людей, которые называют себя социологами, потому что им в 1992 году приказали срочно переименовать свои кафедры научного коммунизма, истории партии и марксистско-ленинской философии в кафедры политологии, социологии и так далее. И даже те из них, кто хотел учиться, к популяризации не были способны в принципе. Это хорошо видно по всяким вводным лекциям, выстраиваемым по шаблону советского учебника политэкономии: «Общество состоит из…». Потом идет пересказ теоретических концептов, никак не связанных с жизнью, особенно российской.

Кроме бывших научных коммунистов было несколько человек, способных проводить эмпирические исследования, но тоже советского характера, где не проверяются гипотезы, а даются описания. Например, работа Владимира Ядова о труде в советской и постсоветской России качественная, но скучная: весь талмуд укладывается в одну колонку интересного материала.

А еще была одна группа социологов, которая и дала в итоге первый пул популяризаторов и вообще публичных интеллектуалов, говорящих о социальном. Это теоретики. Они оказались достаточно успешными, достаточно продвинутыми (так как читали книжки, а не только лекции). Они стали выдавать на-гора много переводов классических теоретических работ. И когда в начале 2000-х годов началась первая волна «говорящих голов», появились интервью, «Билингва», публичные лекции «Полит.ру», а потом и «Постнаука» — социологами стали они.

Но эта модель популяризации принципиально ущербна! Она транслирует во внешний мир ту часть науки, которая, вообще-то, делается учеными для ученых. Если пользоваться терминами Вахштайна, существует экспертный режим медиатизации, популяризаторский (когда человек переводит результаты своего исследования на общечеловеческий язык). А есть третий режим — когда ты говоришь о методе науки. И там есть два принципиально разных подхода. Один — разговор о том, как эта наука работает. Например, социология не про физические объяснения: если ты инвалид, это не меняет твоего положения в обществе, пока общество тебя специальным образом тебя не депривировало, лишив возможности передвигаться.

Вместо того, чтобы рассказывать о базовых для социологии вещах, социологи «на экране» начали транслировать теорию. Выходит великолепный Александр Филиппов и начинает пересказывать Карла Шмитта. Утвердилась идея, что трансляция теоретиков лучше, чем производство чего-то своего. Хорошая позиция, но к популяризации социологии она имеет очень опосредованное отношение. Это скорее к философии и поиску смысла жизни. И в результате у нас социально-экономические науки как науки, инструменты познания происходящего вокруг, из популяризаторского движения оказались выключены. Виктор Вахштайн может радоваться: никто не занимается упрощенчеством. Более-менее некому, кроме полстеров (организаторов массовых опросов), транслировать знания об обществе и методику познания общества в общедоступном формате. А если бы такие люди появились, то они бы столкнулись с теми же проблемами, что и популяризаторы естественных наук.