Версия для печати
Вернуться к списку

БАБОЧКИ, ПОРХАЮЩИЕ В ТРЮМЕ

Этот "слишком человеческий", а точнее, "слишком юридический" подход в ситуации очередной научной революции вроде бы давал сбой: научная конституция менялась на глазах, и методологам науки приходилось придумывать новые схемы, объясняющие, почему, например, механистическая парадигма заменяется квантовой и почему природа начинает вести себя в новой серии экспериментов совсем по-другому. Но юридический дискурс продолжал доминировать - закон менялся, однако в новом своем варианте оставался законом.

Что интересно: перевороты научного знания производили зачастую вполне себе респектабельные ученые. То, что они себе позволяли в качестве отклонений от доминирующей парадигмы, вначале считалось простительной слабостью, на которую "институт объективного знания" смотрел сквозь пальцы, но вскоре становилось новым законом.

Жесткая институционализация одного из методов общения с природой (а ведь помимо эмпирической доктрины Бэкона была еще герметическая традиция, схоластика etc.) обернулась институционализацией деятельности самих ученых - научные революции происходили одна за другой, а общественные институты, ответственные за знание, и символизирующие их фигуры практически не менялись. Вольно или невольно научное сообщество стало примерять на себя маски либо "прокуроров", либо "адвокатов дьявола" и вписывалось в организовывающиеся наспех институты типа Лондонского королевского общества, Французской академии наук или, несколько позже, Российской академии наук.

Каких-нибудь пятьдесят лет назад Томас Кун объяснил нам, что большую часть времени - от одной научной революции до другой - наука проводит в "нормальном" состоянии, сегодня мы можем дополнить: нормальной науке требуются нормальные институты. Собственно, лучшее определение революции - это замена институтов, и научная революция здесь не исключение.

Правда, в отсутствие серьезных вызовов со стороны природы и общества институты науки превращаются в бюрократические патерны, требующие от своих адептов по крайней мере серьезного выражения лица. Серьезное выражение лица и успокаивало нас в России в последнее пятнадцатилетие.

Когда вопросы об излучении абсолютно черного тела или одновременности событий переходят в законодательную плоскость, мы получаем научную революцию. А вопрос "что такое планета?" - для героев ранних Стругацких, между прочим, существенный - для Международного астрономического союза легко превращается в фарс: что нового мы можем узнать о данной нам в ощущениях действительности? Диаметр, масса, "очищение траектории" - на мой вкус, все это выглядит не лучше, чем схоластические дискуссии о количестве ангелов (или чертей - какая разница) на конце иглы. Считать ли Плутон планетой - вопрос чисто юридического характера: раз вы не знаете, что такое планета, не трогайте Плутон - пусть домохозяйки спят спокойно.

У нас на прошлой неделе тоже начался новый юридический процесс: взлелеянный не одним столетием институт - Российская академия наук - приказал долго жить. В Госдуму внесен принятый на закрытой части заседания правительства проект поправок в закон "О науке", кардинально меняющий статус нашей академии. Случилось то, чего не смогли сделать большевики. Наконец, окончательную легитимизацию (читай: юридически подкрепленное обоснование) научной деятельности взяло на себя государство. Выглядит диковато - как не относиться к академикам, в нашей власти людей, способных выступить научно-технологическими топ-менеджерами, не много. Впрочем, среди представителей президиума РАН их не больше - согласившийся на унизительное партнерство с Левиафаном Юрий Осипов в их числе. "Как бы чего не вышло" - нормальная установка для юридического дискурса. Похоже, эта установка вполне устраивает и научную элиту. Господа академики, уважаемые бабочки из трюма, если что, ссылайтесь на подсудимого Галилея.