http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=36f992d5-d0dd-4e99-a3b2-de4bf6601cf4&print=1© 2024 Российская академия наук
Читайте также: Чаепития в Академии: Истина прекрасна и в лохмотьях!
В радости и горе, в поисках ответов на самые злободневные вопросы, связанные с Байкалом, рядом с академиком Грачевым всегда самые близкие ему люди, те, с которыми он долгие годы боролся за сохранение уникального природного образования на Земле. Они участвовали и в заседании президиума РАН.
— Чтобы глубже понять проблемы, которые сегодня волнуют ученых Лимнологического института СО РАН, обязательно встретитесь с ними и побеседуйте, — посоветовал мне академик Грачев.
Естественно, его желание я выполнил, и сразу же понял, насколько он был прав…
Вкус неповторимой красоты
— Елена Валентиновна, извините за банальный вопрос, но все-таки хотелось бы знать, почему вы любите Байкал?
— Когда вы на корабле и смотрите вокруг, то Байкал производит очень сильное впечатление — это водная гладь, это просторы, это горизонты….Удивительные пейзажи… Неповторимость! Это главная особенность Байкала… К сожалению, сейчас, приехав на берег Байкала, испытываешь больше боль, чем наслаждение. Безвкусные разномастные застройки и вывески, привлекающие туристов, рынки, мусор, а последние годы еще и заросли спирогиры — ситуация ужасная, и нужно немедленно принимать экстренные меры по очищению Байкала. Михаил Александрович говорил о том, что нужно делать, и мы, все сотрудники Лимнологического института, его поддерживаем. Байкал нельзя рассматривать как объект потребления, это священное место.
- Вы — заведующая отделом ультраструктуры клетки Института. Для большинства людей это звучит непонятно и даже скучно. Может быть, и вся наука о Байкале именно такая?!
— Байкал — это совершенно уникальный объект исследований. Его, к сожалению, мало знают в мире…
— ?
— Да, да, не удивляйтесь! Иногда посылаешь статью в зарубежный журнал, а рецензент пишет: сообщите, где расположен Байкал, что это за водоем и чем он примечателен. Байкал — это исключительный объект исследований. Он дает возможность и путешествовать в глубь веков, изучать палеолетопись, восстанавливать условия окружающей среды, которые были миллионы лет назад, и изучать разнообразие ныне живущих организмов, которых в нем потрясающее количество. Из-за большой глубины, холодных вод и наличию мелководных прогреваемых заливов в нем создаются условия, которые позволяют различным организмам существовать вместе. Они не конкурируют, а занимают свои экологические ниши. Такого многообразия живого, пожалуй, нет нигде в мире. И, конечно же, для ученого этого очень интересно.
Я занимаюсь микроскопическими организмами, то есть организмами, размер которых меньше миллиметра, любимый объект — диатомовые водоросли. Взглянув на них в сканирующий электронный микроскоп, вы уже не скажите, что это скучный объект. Это совершенная и прекрасная ультраструктура.
— И там тоже своя Вселенная?
— Конечно. Разнообразие микроскопических организмов большое, и функционируют они очень интересно. В Байкале много пластов знаний, которые еще не подняты. И хочется их поднять и освоить — так что для исследователя поле широчайшее.
— А конкретный пример можно?
— Мне хочется, чтобы в ближайшие годы был проведен анализ вирусных инфекций, контролирующих развитие популяций водных организмов. Если бактериофаги не так давно на Байкале были выделены и определены, то о вирусах других гидробионтов этого сказать нельзя.
Если раньше отдавалось предпочтение комплексному междисциплинарному исследованию с помощью разных методов — и этим славилось Сибирское отделение Академии наук и, в частности, наш Институт, то теперь, на мой взгляд, пришло иное время, требующее новых подходов. Надо изучать связи между организмами. Не только как организм ведет себя в определенных условиях, допустим под влиянием температуры, но и как разные организмы взаимодействуют друг с другом.
Сейчас одно из новых тенденций мировой науки — это системная океанологическая биология. В Байкале такие исследования можно проводить. Это интересная область знаний, которая принесет очень много новых открытий. В том числе, возможно, позволит понять, каким образом сформировалось такое уникальное разнообразие видов.
— При Вас и при Вашем участии начались палеоисследования Байкала. За 25 миллионов лет, которые он существует, много было организмов, которые исчезли?
— Можно говорить только о тех организмах, которые оставляют следы в палеолетописи. Это опять-таки диатомовые водоросли. Конечно, за такой большой промежуток времени многие виды исчезли, а многие появились. В Байкале за 25-27 миллионов лет, конечно же, происходили разные события, и мы прослеживаем их в материалах, которые были получены в результате бурения донных отложений. Других таких непрерывных палеолетописей нет в мире. Мы знаем, как изменялся климат на протяжении миллионов лет, а, следовательно, вместе с ним менялся и мир живого.
— Бурение дна Байкала — один из самых уникальных экспериментов в мировой науке?
— Безусловно!
— Жаль, что у нас о нем мало рассказывали, общественность почти ничего не знает об этом.
— К сожалению, достижения науки России в целом, и байкальской, в частности, известны мало. Повторяю, к сожалению, потому что нам есть чем гордиться.
— Будущее Байкала, каким оно вам видится?
- Многое зависит от человека… По исследованиям последних лет вода остается чистой, значительных изменений нет. Однако не следует надеяться, что со всеми бедами Байкал справится сам. По наблюдениям наших специалистов некоторые виды рыб перестали нереститься там, где разрастается спирогира. И сейчас надо все силы бросить на то, чтобы справиться с этой бедой.
Байкалу надо помогать, и такая реальная возможность у нас есть. Те предложения, которые озвучил Михаил Александрович Грачев, реальны и выполнимы. Все зависит только от решения властей и активности людей, готовых встать на защиту Байкала. Ничего сложного нет. Запретить использование порошков? Разве это сложно? Или выдавать людям пакеты для мусора, чтобы они не разбрасывали его по берегам, а на выезде из зоны отдыха собирать их с содержимым — сложно? Не сдал пакет с мусором — возвращайся и набери другой. Построить хорошие очистные сооружения, чтобы не сбрасывать нечистоты в озера — это очень трудно? Нет нерешаемых проблем, нужно только желание решать их!
"Черный след трагедии"
На беседу заведующий лабораторией гидробиологии и систематики водных организмов Лимнологического института СО РАН Олег Анатольевич Тимошкин пришел с очень тяжелой сумкой. Поднять ее, пожалуй, мог только один, так как, во-первых, молод, и, во-вторых, спортивен. Впрочем, иначе и не могло быть — ведь Тимошкин возглавлял все пять экспедиций Лимнологического института, которые занимались спирогирой.
Что лежало в сумке, мы узнаем позже, а сначала было представление:
— Я работаю на Байкале 33 года, после окончания Казанского университета приехал сюда. 27 лет заведую лабораторией — одной из крупнейших в Институте, в которой около тридцати научных сотрудников. То есть вся моя научная жизнь прошла на Байкале.
— И что было самое интересное в ней?
— Планарии — этакие маленькие червячки, которых раньше я считал не очень интеллектуальными…
— А оказалось?
— Весьма разумными!… На Байкале оказались самые крупные пресноводные планарии мира. Это один из отрядов свободно живущих червей. Средний размер взрослых планарий — сантиметр — два, и в него вмещаются настоящий мозг с глазами, половая, выделительная и пищеварительная системы, — в них есть все!
— То есть кандидаты в разумные существа?
— А они такие и есть!… Но самое интересное: эти черви способны восстанавливаться… Один немец лет 80 назад разрезал тело планарии на 260 частей — на столько, насколько смог. Из каждого кусочка развилась целая планария со всеми системами органов, которые ей положены. Это излюбленный объект для изучения регенерации у многих поколений ученых. Планарии отправляют в космос и там изучают процессы регенерации. Оказалось, что Байкал — рай для планарий и турбеллярий. В своей жизни я описал порядка 150 новых видов.
— С планариями ясно, а что такое турбеллярии?
- Они "рангом повыше". Если планарии — отряд, то турбеллярии уже класс плоских червей. Я пользуюсь старой терминологией, хотя молекулярные биологи уже все перемешали… Так вот, когда я приехал на Байкал, то поразился — там было столько интереснейших планарий и турбеллярий, что уже в дипломной работе мы с научным руководителем, профессором Казанского госуниверситета Ниной Александровной Порфирьевой описали несколько новых их подвидов.
Мне очень повезло, в то время было несколько глубоководных тралений. С глубины порядка 1300 метров поднимался трал, и я, студент Казанского университета, копался в этой жиже и доставал планарий, зарисовывал их цветными карандашами — таких фотоаппаратов, как сегодня, тогда не было… Позже я понял, насколько хороши они для изучения любых проблем — от экологии до эволюции и общей биологии.
— Вы произнесли гимн планариям!
— Просто я люблю то, чем занимаюсь.
— А какая связь между планариями и той бедой, что пришла на Байкал?
- Года четыре или пять назад мы с нашей лабораторией совсем обеднели — денег совсем не было. Что делать? Надо было что-то придумать, находить новые темы. И оказалось, что она буквально под ногами. Так называемая "заплесковая зона". Это новая страничка в лимнологии. Не только Байкала, но и большинства евроазиатских озер. Наземные экологии ее не изучали, думали, что она принадлежит озерникам, а лимнологи не изучали, потому что это не вода.
Вот мы и обратили на нее внимание. С аспирантами и студентами сделали множество открытий, это ведь буферная зона между озером и наземными экосистемами. Оказалось, что здесь формируются новые виды, и мы их нашли. Причем там три-четыре генетических источника: сухопутные черви могли спускаться в эту влажную зону, из озера могли подниматься их коллеги, а из речек приходить третьи… Плюс к этому здесь могли образовываться совершенно потрясающие виды. И еще оказалось, что "заплесковая зона" — это своеобразный градусник, который показывает, насколько загрязнена прибрежная экосистема. Мы копаем луночку, там выступает вода, и мы ее исследуем. Выяснилось, что напротив населенных пунктов она загрязнена санитарно-показательными (фекальными) микроорганизмами. И мне пришлось оставить на время любимых планарий и турбеллярий и заняться экологией прибрежной зоны озера в целом.
— Да и Байкал в этом остро нуждается!
— Когда в 11-м году мы пришли в одну потрясающую по красоте бухту на Ольхоне, я был поражен тем, что увидел. Берега, то есть "заплесковая зона", были покрыты пластиковыми бутылками, мешками, разным мусором. За 3-4 часа мы очистили несколько бухт — работало семь человек: мои студенты и я. Потом мы подсчитали, что за два месяца с минимальными затратами можно очистить побережье всего Ольхона. Я имею в виду "заплесковую зону", а не те горы мусора, что на самом острове…
— Теперь понятно, почему вы оказались во главе экспедиций!
— У меня в сумке тринадцать томов, здесь все об озере Байкал. 15 лет мы занимались созданием этих томов, в них все, что касается биоразнообразия Байкала. Здесь информация, накопленная за 200-250 лет. Книги двуязычные — на русском и английском. Вы же спросите меня: чем я горжусь? Даже если не спросите, я все равно скажу: этими книгами!
— Значит, весь живой мир Байкала в этой сумке?
— Да, все о живом — в этих томах. Это научный труд, которого в мире раньше не существовало, и мы, сотрудники Лимнологического института, гордимся тем, что причастны к его созданию.
— Понимаю вас, но все-таки нам следует вернуться к спирогире…
— А мы от нее и не отступали. Эта водоросль описана в наших исследованиях.
— Вы были готовы к тем событиям, что разворачивают нынче на Байкале?
- Не совсем… Сначала водолаз-исследователь И. В. Ханаев, а затем две группы, которые работали в нашем Институте, обнаружили изменения в экосистеме Байкала, в частности, в заливе Лиственничный. А чуть раньше в бухте Большие Коты Л. С. Кравцовой было зафиксировано размножение спирогиры. Это было начало. Так как денег не было, то мы могли исследовать процессы только в бухтах, которые находятся рядом с нашими станциями.
Однако в 2013 году пришла информация из Северобайкальска. Михаил Александрович вызвал меня и сказал: "Олег, надо ехать!" Прибыли туда, и могу сказать, что ничего подобного за мои 33 года на Байкале я не видел! Представьте, вы идете по красивейшему берегу и вдруг видите, что набросан навоз толщиной до метра. И амбре такое, что выдержать почти невозможно. Причем с воды запах начинает ощущаться издали. Вода такая, будто произошел разлив нефти. Я знал эти места раньше. Здесь было много рыбы, ловился сиг, хариус, омуль. А сейчас мертвые берега и мертвая отмель, дно затянуто тиной. И все это на протяжении десятка километров.
— А какие были предположения?
— Местные жители грешили на очистные сооружения. Они думали, что это неочищенные аварийные выбросы. Я взял щепоточку этой черной грязи, пошел в лабораторию на корабле и поставил образец под микроскоп. Оказалось, что это та самая спирогира, массовое размножение которой мы раньше обнаружили в Больших Котах и группа Л. С. Кравцовой в Листвянке. Звонит Грачев, спрашивает, что я обнаружил. Я молчу. Он: "Спирогира?" Подтверждаю: "Да, Михаил Александрович, это спирогира!"… Начали подсчеты. Выяснилось, что только на этом десятикилометровом участке берега ее выбросило почти полторы тысячи тонн! Никогда раньше на Байкале не могло образоваться столько гниющего материала, буквально выплюнутого озером — значит, случилось нечто необычное. Что именно? Это и предстояло выяснить.
— Как всегда: кто виноват и что делать?
— Оказывается, до нас приезжали какие-то делегации от экологических организаций, и они сделали вывод, что случившее … природное явление?! Нам же предстояло доказать, что это не природное явление, а вполне рукотворное. Пять раз мы побывали там, провели экспедиции по всему Байкалу. Более сорока раз аквалангисты-ученые из Новой Зеландии и Нидерландов погружались в Байкал, работали и наши специалисты. Работы приобрели международный характер.
— И главная цель этих исследований?
— Мы должны были выяснить, насколько широко спирогира распространилась по территории Байкала. Это, во-первых. И, во-вторых, найти "чистые точки", если таковые есть.
-Нашли?
-Да. Но оказалось, что восточное побережье до глубины 10-15 метров зарастает этой несвойственной Байкалу водорослью…
— И чем же это все грозит? Кроме гнили и запаха по берегам…
— Много эндемичных растений на Байкале, и спирогира давит их — некоторые образцы эндемиков достать сквозь полотно спирогиры было необычайно трудно.
— А что с водой?
— В целом спирогира не сможет ухудшить качество байкальской воды, так как он очень большой. Где-то у берегов ею пользоваться нельзя, даже животные не пьют ее. Но это только у берегов, где царствует спирогира. Но многие эндемики, которыми так славится Байкал, могут исчезнуть. В озере более 2600 животных, из них более половины эндемичны, т. е. — нигде кроме Байкала не встречаются. Это биологическое богатство! Многие эндемики обитают в прибрежной зоне и борьбы со спирогирой они не выдержат, погибнут.
— Или уже погибли?
— Я убежден, что в заливе Лиственничный это уже случилось, а в заливе Большие Коты катастрофу еще можно предотвратить. В Байкале три формы губок. Еще пять лет назад дно залива Лиственничный глубже 10 м было сплошь ими покрыто. По сообщению ученого-аквалангиста Ханаева И. В., сейчас их там почти нет! Можно встретить только отдельные экземпляры. А у той же ветвистой губки, которая достигает полутора метров, скорость роста один сантиметр в год. Если особи метровой длины погибли, то для восстановления их требуется сто лет. Если сегодня мы бы смогли убрать все причины, которые вызывают массовое размножение спирогиры и поражение губок, то ветвистые губки такого размера появятся здесь в лучшем случае через век!
— Не весь же Байкал заражен?!
— Порядка 30-40 процентов прибрежной зоны Байкала чистые — то есть, спирогира там не найдена, и губки здоровые.
— Но ведь это глобальная катастрофа?!
— Да, это так, хотя в науке не принято выражаться столь эмоционально… Что меня поразило: результаты погружений показали, что практически 60 процентов мелководья заросло спирогирой. Исключение — остров Ольхон, там два места, где мы обнаружили спирогиру. А также — участок северо-западного побережья от мыса Елохин до начала Малого моря. Итак, сорок погружений. Выяснилось, что от 30 до 100 процентов мелководных губок были поражены, то есть они или были угнетены или погибли. По сообщению новозеландского ботаника-водолаза, специалиста по кладофоровым водорослям К. Будеккера, еще три года назад ничего подобного не наблюдалось. Массовая гибель губок — это серьезный сигнал о болезни озера. Последняя экспедиция в ноябре 2014 года на маленьком корабле в Большие Коты показала, что напротив устья реки Черная сто процентов ветвистых губок поражены… Меня поражает реакция местных властей и минприроды — они слишком спокойно относятся к происходящему. На севере Байкала мы нашли и массовую гибель моллюсков. Идешь, а их сотни тысяч валяется по берегу… Я не могу связать это со спирогирой, есть разные гипотезы, но ситуация говорит о неблагополучии на Байкале… Не хочу ввязываться в политику, но нельзя так спокойно относиться к той беде, что обрушилась на Байкал!
— И что делать?
— Сначала некоторые выводы. О них я говорил, выступая на совещании, где присутствовали представителя разных ведомств, "отвечающих" за Байкал. Я говорил о том, что существующая система государственного мониторинга неэффективна, так как она не способна определить, что происходит на дне Байкала. Она способна диагностировать болезнь лишь на "четвертой стадии", когда сделать ничего невозможно. Существует доклад о ситуации на Байкале в 2013-м году. И там на 204 странице (запомнилось!) черным по белому написано, что государственные структуры никаких крупномасштабных экологических изменений в 2013 г. не обнаружили…
— А разве они могли написать иначе? Если бы обнаружили, то надо что-то делать… Лучше уж "не обнаружили" и точка!
- В Японии есть озеро, тоже древнее — озеро Бива. Также удивительно красивое, я работал там неоднократно. Оно намного меньше Байкала, но для префектуры Шига очень важное — оттуда брали пресную воду и туда же сбрасывались после очистки воды. Постепенно оно настолько было загрязнено (в том числе и фосфатами), что начали болеть люди. Ученые выяснили причины этой беды, сообщили свои выводы.
И тогда женщины Японии организовали движение "Soap movement" против использования стиральных порошков, содержащих фосфаты, и в конце концов победили: могущественные химические компании были вынуждены изменить состав порошков… Михаил Александрович проанализировал ситуацию с порошками. Выяснилось, что в ту же Европу компании продают порошки без фосфатов, которые там запрещены, а нам с фосфатами, которые так любит спирогира…Хорошо бы, чтобы наши женщины последовали примеру японок… Но если говорить серьезно, то получается, что с одной стороны ученые Лимнологического института, а с другой чиновники минприроды, региональные министры по охране природной среды и ученые, которые их обслуживают, имеют прямо противоположные точки зрения о современном состоянии экосистемы озера Байкал.
Оппоненты нас обвиняют в том, что мы, мол, преувеличиваем опасности (дословно — дезинформируем общественность и ведем себя истерично), что якобы все связано с климатическими изменениями. Какими изменениями — приведите конкретные факты таких изменений? Молчание… Я согласен, климатические факторы могут быть своеобразными катализаторами негативных процессов, но служить основной причиной столь мощных изменений?! — Увольте… Да, существуют две точки зрения, нужно привести научно-обоснованные данные, и мы готовы это сделать…Необходимо, чтобы ученые, политики, общественность собрались вместе, пришли к общему мнению и начали действовать.
Пожалуй, на этом следует завершить нашу беседу с ведущими специалистами Лимнологического института СО РАН. Они рассказали о той беде, что обрушилась на Байкал. Надо немедленно принимать меры по его спасению. Пока еще есть возможность остановить катастрофу, завтра уже может быть поздно.
Ну, а мы, кто готовил эти материалы к печати, теперь внимательно будем смотреть на состав стиральных порошков, продаваемых нам, и если там упоминаются "фосфаты", то такие порошки останутся на магазинной полке. Хоть так мы сможем помочь Байкалу.