Версия для печати
Вернуться к списку

"УЧЕНЫМ ПОРОЙ ПРИХОДИТСЯ ШАГАТЬ ПО КРАЮ ПРОПАСТИ" - ЕВГЕНИЙ ВЕЛИХОВ

       Противодействие войне - это трудная и повседневная работа. И ее нужно кому-то делать. В пер-вую очередь тем, кто лучше понимает опасность всемирной ядерной войны. В то же время надо быть сильным, чтобы не допустить такой войны. Вот и приходится шагать по краю пропасти, по-степенно отходя от ее края.
      Однажды мир сошел с ума. Это случилось в Японии в августе 45-го. Ядерные грибы "вырастали" на полигонах в разных уголках Земли, в космос стартовали мощные ракеты, а политики уже начи-нали гордиться тем, что они могут уничтожить все живое на Земле более двадцати раз! Нужны были люди, способные остановить безумие. Одним из немногих, решившихся на это, был Евгений Павлович Велихов.
Случился у нас с ним разговор о власти и науке. А поводом к нему послужила информация, что принято решение о строительстве экспериментального термоядерного реактора (проект ИТЭР) во Франции. Я знал, что решение это принималось на самом высоком уровне в США, Японии, Рос-сии, Франции, в других странах, и участником переговоров был академик Велихов.
- Евгений Павлович, ИТЭР уже можно "пощупать" руками?
- Проект начался в 1985-м. Реактор спроектирован, есть трехмерное его изображение, можно вой-ти внутрь, "пощупать", увидеть и оценить все сделанное... Фантастика стала реальностью. Науки осталось еще очень много, есть неясности, нужен обширный поиск, но с точки зрения инженерной его уже можно строить. Принципиальных изменений не будет.
- Вы считаете себя одним из главных конструкторов ИТЭРа?
- Вопрос сформулирован неверно.Я один из участников коллектива, который создавал ИТЭР. Я принимал участие в его создании с самого начала, но таких людей было немало. Это коллективное творчество - российское, американское, европейское, японское... Многие люди вложили туда свои идеи.
- Но все-таки у вас была особая роль?
- Задача у меня была во многом "президентская". Я должен был быть полностью в курсе всех дел, следить за тем, чтобы программа двигалась, развивалась... Ни в коем случае нельзя брать на себя решение частных задач, многие свои функции нужно делегировать другим участникам проекта и программы. Необходимо так объяснять людям и так взаимодействовать с ними, чтобы они прини-мали правильные решения сами. ИТЭР построен так, что все его участники должны были на своих уровнях принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность.
- Вам пришлось бороться с "внешними силами"? Я имею в виду президента США, который однажды объявил, что Америка выходит из проекта?
- Это была ошибка, допущенная американцами в 1998 году. Там всегда находится группировка, которая выступает против фундаментальных исследований и международного сотрудничества. Некоторые сенаторы считают, что Америка должна поддерживать только те проекты и програм-мы, где она играет ведущую роль. В ИТЭРе этого нет. Я говорил и с вице-президентом Гором, и с президентом Клинтоном. Как только был избран президентом Буш, он в первом же своем выступ-лении заговорил об энергии и энергетике, без которой будущее Америки невозможно. Стало ясно, что американцы либо должны примкнуть к этой программе, либо делать что-то свое, не менее эф-фективное.У президента Буша хватило мудрости принять верное решение и работать сообща с на-ми.
- Вы упоминаете Буша, Клинтона, Гора, Рейгана...
- Можно и других добавить, потому что ИТЭР оказался в центре политических страстей. Горбачев собирался в первую зарубежную поездку во Францию. Поскольку у меня с ним были довольно близкие отношения, то я пришел к нему и рассказал об ИТЭРе. При встрече с Миттераном Горба-чев высказал идею о совместной работе, а я ввел президента Франции в суть дела, рассказал о де-талях. А вскоре включился в проект и Буш-старший...
- Извините, что перебиваю, но я просто обязан спросить: какое отношение вы имели к вла-сти, к тому же Горбачеву? Честно говоря, я не знаю других академиков, которые могли бы запросто зайти к Генеральному секретарю ЦК КПСС и рассказать ему о своих идеях...
- Такие академики были. Помощником у него был тот же академик Осипьян. Думаю, что могли зайти по своим вопросам и Харитон, и Александров, и Уткин. .. В общем, многие. Так что о какой-то исключительности я не говорил бы... Михаил Сергеевич Горбачев был открытым человеком, с ним можно было обсуждать проблемы. Я - человек скромный, но "скромности по отношению к начальству" у меня не было, потому что за мной стоял Курчатовский институт - особый в истории нашей науки. Первое, с чем я выходил "наверх", - это были МГД-генераторы. Для меня было оче-видно, что эту идею нужно донести до власти. Ее обсуждали в Оборонном отделе
ЦК, в Совете Министров. Это были времена Хрущева, а потом и Брежнева...
- Разве выйти "на самый верх" было не сложно тогда?
- Между властью и наукой тогда отношения были особые. Подчас даже очень теплые. У того же Анатолия Петровича Александрова с Брежневым или Дмитрием Федоровичем Устиновым. Потом я узнал, что Устинов знал еще моего отца, но об этом никогда не упоминал. Авторитет Александ-рова "открывал все двери", и в Военно-промышленной комиссии, что была в Совете Министров СССР, к нашим идеям и предложениям всегда относились внимательно. К счастью, во власти бы-ли образованные и эрудированные люди. В частности, тот же Устинов. Неверно представлять, будто он занимался только военными делами. Строительство шестиметрового телескопа напря-мую связано с ним, да и другие проекты, сугубо научные, он поддерживал. В общем, после созда-ния атомной бомбы и успехов в ракетном деле и космосе доверие власти к ученым было очень вы-соким.
- Политики старались предугадать будущее?
- Для любого высшего руководителя страны это делать необходимо. Приезд Дмитрия Федоровича Устинова со всем генеральным штабом в Пахру был связан с лазерным оружием. Я сказал тогда, что для завершения работ мне нужно построить пару установок. Он тут же отдал распоряжение о том, что необходимо помочь ученым. Деньги были немедленно выделены... Этим примером я хочу показать, насколько быстро власть реагировала на просьбы ученых, а также то, что у нас была возможность к этой власти обращаться напрямую.
- Тогда вы не были ни академиком, ни директором института, не так ли?
- Доктором наук и заведующим отделом. Тем не менее доверие ко мне было, потому что с властью был "контакт" - с тем же Устиновым мы говорили на "профессиональном уровне". Он понимал суть проблемы и видел, что я смогу ее решить.
- Сегодня такое возможно?
- Я могу, конечно, позвонить тем, кого знаю, и они, думаю, не откажут. Но я не уверен, что между нами возникнет "контакт понимания". Скорее речь идет о доверии ко мне лично, а не к науке в це-лом. Нельзя сказать, что все было организовано разумно, но власть и наука шли в одном направ-лении.
- А ваша оценка Ельцина?
- В какой-то степени с ним мне было проще. Он чувствовал себя почти царем, а потому считал свои решения обязательными для всех. И это подчас помогало решать крупные проблемы.
- К примеру?
- Допустим, судьбу Академии наук СССР. Все шло к тому, чтобы ее ликвидировать, а Российскую академию создавать заново. Многие академики в это не верили, мол, подобного произойти не мо-жет! Они просто не понимали, что происходит в стране и во власти. Надо действовать, и я пошел к Ельцину. Надо отдать ему должное, он сразу все понял. Говорит, давай документы, подпишу. На-утро он уезжал в Германию. Я пообещал приехать в аэропорт. Документы были у Бурбулиса, ко-торый руководил Правительством. Пытался сначала попасть в кабинет Бурбулиса, но пробиться не смог. Встретил его в коридоре, но он отмахнулся, мол, очень занят, так как должен вести заседа-ние Правительства. И вот тут-то случилось непредвиденное: меня коллеги просто втолкнули на это заседание. Все поворачиваются в мою сторону, мол, зачем тут этот академик, которого никто на заседание не приглашал. Я подхожу к Бурбулису и прошу его отдать мне бумаги по Академии наук и Курчатовскому институту. Ему ничего не остается - он отдает их мне. Утром я подписал документы у Ельцина.
- Интересно, а сегодня можно пройти на заседание Правительства?
- Никто, конечно, туда не пустит... Впрочем, если возникнет какая-то крайняя ситуация, то я, веро-ятнее всего, смогу это сделать. Но для этого, повторяю, нужна из ряда вон выходящая ситуация, коей, полагаю, в ближайшее время не предвидится.
- Ельцина все-таки можно было убедить?
- Конечно. Ну, к примеру, то же Штокмановское месторождение. Его удалось спасти, сохранить для России. Сделал это Ельцин.
- Зачем это вам нужно? Вы - Курчатовский институт, а не "Газпром"!
- Курчатовский институт всегда брал на себя ответственность не только за себя, но и за тех, с кем мы работаем вместе. Мы создавали промышленность атомных подводных лодок, и была реаль-ность просто ее потерять. Все было на грани - люди жили ужасно, производство стояло. Раньше на заводе производили шесть лодок в год. Чтобы сохранить хоть что-то, надо производить нефтяные платформы. Именно они поддержат технологию, сохранят кадры, помогут коллективам выжить. Я убедил Ельцина в том, что нужно действовать именно так. Он согласился. Да, сейчас мы можем делать лишь одну лодку в течение нескольких лет, но уникальные производства существуют. Это принципиально важно!
- Как в вас уживаются два человека: один воюет за ударные подводные лодки, за самое совре-менное оружие, а другой - борется за разоружение?
- Первый человек, ученый, который принял правильное решение, был Клаус Фукс. Тот самый фи-зик, который передавал все секреты создания американского ядерного оружия в Советский Союз. Он это делал не потому, что любил Сталина, а потому, что считал недопустимой монополию на это страшное оружие. Было произведено огромное количество атомных бомб - пятьдесят тысяч боеголовок! И в этом процессе я принимал участие... С другой стороны, пацифизм не изменяет реальную ситуацию. Противодействие войне - это трудная и повседневная работа. И ее нужно ко-му-то делать. В первую очередь тем, кто лучше понимает опасность всемирной ядерной войны. В то же время надо быть сильным, чтобы не допустить такой войны. Вот и приходится шагать по краю пропасти, постепенно отходя от ее края.
- И роль науки в этом особенно велика?
- Науки, на мой взгляд, недостаточно. Нужна еще политическая воля. А потому ученые просто обязаны взаимодействовать с властью.