http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=2d0deb00-f5cc-40de-9f1b-43985bfef06e&print=1© 2024 Российская академия наук
—Чем капицынский Институт физических проблем отличался от других академических институтов?
—Институт всегда был очень маленьким — так хотел сам Петр Леонидович. Он считал, что в институте должно быть всего 50 научных сотрудников, потому что он хотел понимать, чем занимается каждый из нас. Можно было заниматься чем угодно, но Капица должен был быть в курсе и тематику эту одобрить. Раз в месяц как минимум он общался с каждым сотрудником — неформально, но это был важный отчет о работе. Он подсказывал, направлял, интересовался. Он смотрел даже чертежи, которые мы направляли в мастерские: прекрасный экспериментатор, он давал ценные советы.
Когда Капица попал в опалу в 1946 году, директором института стал академик Анатолий Петрович Александров и институт вырос, наверное, в четыре раза. Профиль его также изменился, здесь было очень много лабораторий: и ускорители, и полупроводники, и пластмассы, и полимеры. Низкотемпературная часть — капицынская тематика (именно здесь в 30-е годы он открыл сверхтекучесть гелия, за которую получил Нобелевскую премию) была совсем небольшой, но очень важной для того времени, и в этом отделе все занимались сверхпроводимостью.
— Но Капица затем вновь стал директором ИФП. Что было после его возвращения?
— Когда в 1956 году Капица вернулся, вернулся на круги своя и институт. Он потребовал, чтобы за два месяца в нем все "привели в порядок" — всех, кого он сам не нанимал, распределить по другим институтам, и чтобы все: приборы, установки — стояло так, будто он только что вышел за дверь. И традиция компактного института восстановилась, таким он был при Капице, таким остается и сейчас. Такие порядки позволяли поддерживать высочайший уровень научной работы. Чтобы подписать статью "Институт физических проблем", нужно было ее защитить на Ученом совете. И если ее не одобряли, публиковать было нельзя — могли отправить на доработку или просто признать неверной. Никакой лженауки допустить просто невозможно.
Капица был в курсе работы каждого из 50 сотрудников института, но никогда не ограничивал свободу творчества. "Вы вправе иметь свой приусадебный огород", — имея в виду работы помимо основной тематики, утвержденной им в струе общей работы института.
— А когда вы стали сотрудником института?
— Я пришла в институт как раз в период отсутствия Капицы, а когда он вернулся, была в декретном отпуске. Так я избежала участи всех набранных в эти десять лет — перераспределения по другим НИИ. Но я была аспиранткой, работа моя была не закончена, и все боялись — что будет, когда мой отпуск кончится? Моим руководителем был академик Александр Иосифович Шальников, фактически возглавлявший институт во времена Александрова, который бывал в институте редко (он был занят в атомном проекте и других институтах). Когда я вышла из декретного отпуска, Шальников выписал мне пропуск в институт, чтоб я могла закончить диссертацию, но строго-настрого запретил попадаться на глаза Капице. Так я и ходила — приходила, запирала дверь, работала и уходила.
Но однажды я в коридоре все-таки наткнулась на Капицу. Он остановился. У него вообще были безумно, пронзительно голубые глаза, но когда он удивлялся или злился, они просто пронзали. "Вы чья?" — спросил он в ужасе: еще бы, увидеть в своем институте незнакомого человека, да еще и женщину — в институте почти все сотрудники тогда, да и сейчас, были мужчины. Что делать — уже попалась. Он вызвал нас с Шальниковым, расспросил, что за диссертация у меня, кем я числюсь — а я никем не числюсь! Меня оформили лаборантом, и я закончила аспирантуру "законно".
Правда, практика наличия в институте сотрудников, не числившихся в штате официально, сохранилась. Мы называли их Штирлицами. Дело в том, что остаться в институте после защиты кандидатской было чрезвычайно сложно. Случалось, человека не оставляли, но он хотел и мог продолжать работать. Тогда его оформляли в другой институт — Карповский (НИИ физической химии) или Институт кристаллографии, — а работал он в ИФП.
После этого я должна была уйти работать в Курчатовский институт к Евгению Константиновичу Завойскому, первооткрывателю электронного парамагнитного резонанса. Но перед этим нужно было сделать доклад на научном совете. Капица послушал и спросил: "А почему вы от нас уходите?" И предложил перейти к нему в лабораторию — Физическую лабораторию АН СССР. Я согласилась. Это было отдельное подразделение, находившееся на территории ИФП, но обладавшее административной независимостью.
Вообще, Петр Леонидович, как и многие, сложно относился к женщинам в науке. Проще говоря, он считал, что мы должны сидеть на кухне и воспитывать детей, и через эту призму воспринимал. А в лаборатории у него всегда была железная дисциплина: если ты ему понадобился, ты должен был быть на месте, хоть умри! Нельзя было ни отпроситься, ни опоздать.
— Но ведь у человека могли быть и чрезвычайные обстоятельства?
— Однажды у меня неожиданно заболела дочка, и я не пришла на работу утром. И, как назло, ко мне пришел Петр Леонидович, что-то нужно было измерить. Никто не хотел признаваться, что меня нет, лаборант сказал ему, что я куда-то вышла, а он сел и стал меня ждать. А у нас даже не было телефона, меня никто не мог предупредить. Когда, наконец, я дождалась врача и свою маму, которая осталась с дочерью, я приехала в институт. Это было уже в обед, и охранник сказал: "Лучше вам сюда не заходить". Даже охранник знал, такой был шум, все делали вид, что меня ищут, кто-то собрался ехать за мной на машине, весь институт ходил ходуном, и даже секретарь Капицы Павел Евгеньевич Рябинин уговаривал меня уйти домой и прийти позже, когда я вернусь с бюллетеня, чтобы все поуспокоилось. Но я зашла к Петру Леонидовичу, под грозовую тучу: "У вас дети, я все понимаю, это замечательно, кирхе, кюхе, киндер, зачем вам заниматься научной работой". Я молчу.
"Вот Мария Кюри, она бы так никогда не поступила. Чтобы она не пришла в лабораторию — это невозможно!" — сказал Капица. Конечно, это было неправда, я читала потом о Кюри, конечно, она была нормальная женщина, и когда у нее болели дети, она о них заботилась. Я улыбнулась и сказала: "Петр Леонидович, с кем вы меня сравниваете?" "Ладно, идите работайте!"
— Каковы, на ваш взгляд, были главные черты Капицы как ученого?
— Капица был по своему складу инженер и совершенно гениальный экспериментатор. Когда он вернулся в ИФП, в своей Физической лаборатории он начал развивать новое направление — сверхвысокочастотное излучение (СВЧ). Капица считал, что научную тематику нужно менять раз в 8 лет, и слово свое держал. Это направление он начал развивать во время опалы у себя на даче на Николиной горе, в другом ИФП, как он называл, Избе Физических Проблем. Там он изобрел высокочастотную технику, сконструировал первые генераторы — тогда это был передний край науки, это те частоты, на которых сейчас работают радиолокаторы, ЯМР, ЭПР, томографы. Уже в институте, где возможностей, конечно, было куда больше, он изобрел совершенно оригинальный и очень мощный генератор. Этот источник был таким монохроматичным, что можно было сделать "гиперболоид инженера Гарина"— пучок излучения, который не расходится. Он имел энергию 300 КВт непрерывной мощности. Другого такого источника нет до сих пор: есть источники такой мощности, но такой монохроматичности — нет.
Дело в том, что он должен был быть изготовлен очень точно, и для этого ни у кого, кроме самого Капицы, не хватало культуры производства, токарной работы. Мы этот источник изучали, с его помощью зажигали искусственные шаровые молнии (правда, до сих пор не ясно, бывают ли они в природе), но его производство не смогли освоить не только промышленность, но и даже НИИ.
Сам Капица обожал эксперимент, сам разрабатывал оборудование и любил работать в лаборатории. Во время эксперимента с ним все были коллегами: если в обычное время в институте авторитет его был священен (возразить ему мог, пожалуй, только Ландау), то в лаборатории общались свободно и прямо.
— А каким был коллектив института при Капице?
— Это было совершенное товарищество, люди делились идеями, мыслями — на самые разные темы. Когда я пришла в институт (а это было еще до Капицы), мне было страшно от вольнодумных речей, я всегда закрывала дверь, мне казалось, что сейчас нас подслушают и всех арестуют. Я так боялась за всех, а они надо мной смеялись и говорили: если бы кто-то сдал, то сдал бы уже давно.
То, что Петр Леонидович сам отбирал каждого сотрудника, сказывалось не только на качестве научной работы, но и на духе, атмосфере института. У нас, вообще, не было несимпатичных людей, это удивительный был коллектив. До сих пор встречаешь кого-то из института в троллейбусе и радуешься ему, как родно му! Такие были времена: на дни рождения Капица всегда приглашал всех к себе на дачу на Николину гору, нас вез автобус, там было угощение, все оставались до позднего вечера.
На круглые даты, юбилеи делали капустники, обычно силами молодых физтеховцев — почти все студенты и аспиранты ИФП были воспитанниками МФТИ, созданного по замыслу Капицы и воплотившего его идею правильного подбора и воспитания кадров. Когда он уже был пожилым, он уже не понимал каких-то острот молодежи, но никогда не подавал виду. У нас висел лозунг: "Только глупые люди не понимают шуток", и он ему следовал. На его 70-летие на Физтехе сделали самодельное эскимо — целую бочку заморозили, воткнули палку, чтобы было похоже, и привезли к нему на Николину гору. А заморозили его жидким азотом, поэтому рубить его пришлось топором. До сих пор в доме-музее Капицы хранятся шуточные подарки, например "барабан из кожи теоретиков", которых Капица, экспериментатор до мозга костей, не очень жаловал.
Из Кембриджа Капица привез в ИФП традицию Kapitza Club: неофициальных научных семинаров, причем необязательно по физике. На них приглашали выступать ведущих ученых самых разных дисциплин. В ИФП это называлось "капичник" и проводился он два раза в месяц. У нас выступали замечательные люди: почти сразу после освобождения из тюрьмы на "капичнике" был генетик Николай Тимофеев-Ресовский, рассказывал о восстановлении лиц по черепу Михаил Герасимов, пламенно выступал другой знаменитый генетик, открыватель химического мутагенеза Иосиф Рапопорт. Так сотрудники имели возможность необыкновенно поднять свой общий научный, интеллектуальный уровень. Да и не только сотрудники: на эти семинары приходило пол-Москвы. Не все умещались в зале: делали трансляцию в холле, а славились "капичники" на весь Советский Союз.
"Свободу творчества человека, чтобы она могла быть полезной обществу, надо тщательно охранять", — гласит один из самых известных афоризмов Капицы.
Материал подготовлен при участии пресс-секретаря МФТИ Александры Борисовой.