Версия для печати
Вернуться к списку

АЛЕКСЕЙ ХОХЛОВ: "МАШИНА" РАН ПРОБУКСОВЫВАЛА ЧЕТЫРЕ ГОДА

Кандидат в президенты РАН Алексей Ремович Хохлов изложил свой взгляд на повышение эффективности реформы РАН, взаимодействие науки и общества, а также будущие возможности молодых ученых в России.

— Алексей Ремович, вы наблюдали за процессами, происходящими в Российской академии наук, на протяжении всей своей профессиональной жизни. Как бы вы охарактеризовали 1990-е и 2000-е годы?

— Конечно, 90-е были тяжелым периодом для российской науки, но были и свои плюсы. Наука была не так бюрократизирована, и те лаборатории, которые имели потенциал, могли успешно развиваться. Я думаю, что и Российская академия наук в 90-е действовала вполне осмысленно, за этот период руководство РАН заслуживает хорошей оценки. Важным обстоятельством стало то, что Академия в результате всех пертурбаций в 90-е получила почти абсолютную самостоятельность в хозяйственных вопросах. Ее при советской власти не было. Тогда президент АН СССР не имел права подписать ни одного финансового документа.

В нулевые годы ситуация изменилась: страна начала быстро развиваться, а Академия оставалась практически в неизменном состоянии. Я бы назвал эти годы "периодом стагнации". У руководства РАН почему-то сложилось ощущение, что все и так хорошо и не надо ничего менять. Разумеется, такая позиция не могла нравиться руководству нашей страны, которое надеялось, что Академия будет содействовать научно-техническому развитию. Но сигналы от правительства в РАН не были услышаны. С этого начались все проблемы. Мне кажется, что негативную роль тут сыграла упомянутая хозяйственная самостоятельность. Человек слаб, и кое-кто в руководстве Академии начал забывать, что в его распоряжении находится государственная, а не частная собственность. Это стало заметно всем, включая власти. Возникла ситуация непонимания, и в результате это привело к тем реформам, которые были осуществлены в 2013 году.

— Была ли нужна реформа академии?

— Реформа была нужна, но, возможно, не такая, которая была в итоге осуществлена. Необходимость изменений стала мне окончательно понятна где-то в 2008 году. Ситуация была полностью заморожена. Чувствовалось, что никто ничего не хочет менять, при том что позиции российской науки ухудшаются. Очень стали заметны вещи, связанные с конфликтом интересов и разграничением полномочий: академику положено то, членкору это... В меньшей степени успех того или иного проекта определялся его научной составляющей, в большей — положением руководителя. Это очень плохо для науки, потому что наиболее прорывные идеи приходят именно в молодом возрасте.

Еще одна проблема: "консервация лабораторий". Многие существующие сейчас лаборатории создавались в 50-60-е годы под яркого научного лидера. После его ухода лаборатория, как правило, переходила к следующему по старшинству — вне зависимости от того, обладает ли он качествами научного лидера.

Сейчас большое количество лабораторий существует по инерции. Но в каждом следующем поколении "труба пониже, дым пожиже". Продукции высокого научного качества не получается.

С другой стороны, когда возникают лидеры, — появляется проблема: нет мест, все лаборатории заняты, во всех комнатах сидят люди. В результате молодые перспективные ребята, помыкавшись, уезжают за границу.

— Какую бы реформу провели вы?

— Я предлагал свой вариант реформы в статьях 2012 года, но для реализации тех идей нужна была воля руководства РАН. Обновление могло пройти внутри Академии, без шоковой терапии. Однако для этого Академией должны были руководить люди, понимавшие, зачем нужна реформа.

— Если бы вы оказались на месте Владимира Евгеньевича Фортова в 2013-м, что бы вы делали?

— По сути, если речь идет о РАН, мы в том же 2013-м и находимся. Ничего ведь с того времени не изменилось. "Машина" Академии пробуксовывала четыре года.

Параллельно с этим появилось ФАНО и вместе с ним межведомственный барьер между ФАНО и РАН. Четыре истекших года были потрачены на то, чтобы решить, кто главнее. А ведь действительно решить трудно! С одной стороны, за ФАНО все время "последнее слово", с другой стороны, научную политику определяет РАН. Были предложены согласования, регламенты, но это не привело ни к чему, кроме большого количества бумаг. Я сейчас предлагаю цельную программу, которую можно было бы реализовать. Она уже опубликована на веб-сайте РАН.

— Вы предлагаете упразднить ФАНО?

— Нет. Обратного пути здесь я не вижу.

Я предлагаю базироваться на 253-м законе, согласно которому все руководство научной деятельностью закреплено за РАН.

Нужно проанализировать, в какой ситуации мы сейчас находимся по разным направлениям научной деятельности: кадровый потенциал науки, анализ эффективности институтов и лабораторий, научные фонды, инфраструктура науки, журналы, ВАК, аспирантура. РАН не высказывалась по этим поводам, президиум предпочитал молчать по всем вопросам. А все должно быть наоборот! Точка зрения Академии должна оформляться в виде заявления или другого документа. Как мы делали в Совете по науке при Министерстве образования и науки? Мы вырабатывали мнение совета, не всегда согласуя его с министерством. И выкладывали наши решения на сайте. Но совет наш нигде особенно не конституирован, другое дело РАН — законодательно признанный орган! Иногда нам в совете необходима была поддержка РАН, — и мы за ней обращались, но в ответ получали только молчание.

— Можете привести пример?

— Конечно. Одиннадцатого мая 2017 года вышло постановление правительства № 553, согласно которому право самостоятельного присуждения ученых степеней получат все федеральные и национальные исследовательские университеты. Совет по науке при МОН в заявлении от 29 мая выразил мнение, что данное решение может разрушить систему аттестации научных кадров в России, поскольку среди десятков федеральных и национальных исследовательских университетов есть немало таких, которые продемонстрировали свою неспособность обеспечить качественную подготовку кадров по ряду областей наук.

Сразу же после этого я направил руководству РАН письмо, в котором предлагал рассмотрение этого вопроса на президиуме РАН. При этом не ожидалось существенных расхождений мнений по данному вопросу членов президиума РАН и членов Совета по науке при МОН. К сожалению, это предложение не было реализовано, хотя если бы по этому вопросу высказался президиум РАН (законодательно признанный орган, осуществляющий научно-методическое руководство), соответствующее заявление имело бы совсем другой вес и могло бы кардинально изменить ситуацию.

— Почему президиум РАН всегда молчит?

— Не могу это объяснить. Скорее всего, большую роль здесь играют традиции.

Закрытый, кулуарный характер функционирования и крайне архаичная инфраструктура президиума РАН уже давно стали притчей во языцех. Причем никаких изменений в стиле его работы после реформы 2013 года не произошло, хотя ситуация существенно изменилась.

Мне кажется, с учетом стоящих перед Академией новых задач, работа президиума РАН должна быть существенно перестроена. Инфраструктура президиума должна быть модернизирована в соответствии с требованиями сегодняшнего дня. В штате президиума нужно организовать специальный рабочий орган — экспертную коллегию, задачей которой было бы аккумулирование того громадного интеллектуального потенциала, который есть в Академии, в ходе подготовки к рассмотрению вопросов на президиуме РАН. Деятельность президиума должна быть открытой для общества в максимально возможной степени. И обязательно нужно сформировать современную пресс-службу, помогающую президиуму выполнять функцию "посла науки в обществе".

— Что вы будете делать с тем, что по приказу ФАНО для повышения зарплат научным работникам их переводят на долю ставки при сохранении заработной платы?

— Декларируется, что это делается с целью выполнения майских указов президента России 2012 года.

Однако такой метод выполнения майских указов является очевидным очковтирательством.

Помимо всего прочего, это может в дальнейшем привести к уменьшению финансирования институтов за счет большого числа вакантных ставок.

Над выполнением майских указов надо было систематически работать с 2012 года: привлекать дополнительное финансирование, провести оценку вклада каждого сотрудника в достижения института, выявить слабых сотрудников, часть перевести на инженерные должности. Поскольку это до сих пор не делалось, академическим институтам сейчас остается ставить перед собой скромные, но реалистические задачи: просто показать положительную динамику роста заработной платы сотрудников за счет "подчистки хвостов", увольнения особо безнадежных сотрудников (ноль статей за пять лет), перевода части неэффективных сотрудников (и только их) на долю ставки.

Я считаю, что нужно привлекать дополнительное финансирование, и в своей программе говорю о том, как это можно было бы делать. Борьба за увеличение финансирования науки будет более результативной, если активно предлагать проекты и программы, под которые можно получить дополнительное финансирование.

— Как вы собираетесь менять нынешнее отношение молодых людей к незавидной карьере научного работника в нашей стране?

— Считаю, что Российская академия наук обязательно должна поставить в центр внимания проблему надежности жизненных траекторий успешных ученых.

Настоящие ученые редко стремятся к сверхдоходам, однако представление о предсказуемости своей жизненной траектории является их базовой ценностью.

Это предполагает, во-первых, такой размер реальных доходов ведущих ученых, который постепенно увеличивается со временем и позволяет решить проблемы жилья, образования детей и медицинского обслуживания.

Во-вторых, ведущий ученый должен быть уверен, что если он работает действительно успешно, на мировом уровне, то ему будет предоставлена возможность раскрыть свой творческий потенциал, своевременно получить самостоятельный участок работы (свою лабораторию) и в дальнейшем иметь возможность финансировать свое научное направление.

В-третьих, это включает достойное социальное обеспечение в старости. Необходимо целенаправленно убеждать правительство России в том, что создание достойных условий жизни успешных ученых старшего поколения — это не столько проблема этих ученых, сколько проблема научной молодежи. Ни одна страна и ни за какие деньги не сможет удержать умы, если она не обеспечивает им достойные условия в пожилом возрасте.

— Что нужно делать со слабыми институтами?

— Сначала нужно провести оценку институтов — непонятно, почему в ФАНО не сделали это с самого начала. Когда станет понятно, какие именно институты являются недостаточно эффективными, надо хорошо проанализировать дальнейшие действия. В каких-то случаях можно попытаться найти научного лидера в данной области и попросить его возглавить институт. Если нет лидера, то ничего хорошего не получится. Наука делается лидерами! В других случаях можно ставить вопрос о реорганизации института.

Но в ходе любых реорганизаций надо понимать, что ставить единую оценку целому институту неправильно. Институты разные, даже в сильном институте есть слабые лаборатории — и наоборот. Оценку надо обязательно проводить по лабораториям и следить за тем, чтобы не пострадали сильные лаборатории, которые возглавляются яркими учеными, несмотря ни на что "делающими" свою науку.