Михаил Пиотровский (генеральный
директор Эрмитажа)
Эрмитаж ровно 100
лет хранил надгробие и раку Александра Невского. Четыре раза спасая ее от
гибели. Первый раз от переплавки в пользу голодающих ( в 1922), второй раз от
переплавки в пользу индустриализации, когда Эрмитажу ради спасения надгробия
пришлось частично пожертвовать своими коллекциями ( в 1929), третий раз во
время войны, эвакуировав его из блокадного Ленинграда ( в 1941- 1945), а
четвертый сейчас, начав громадную лазерную реставрацию надгробия, которая идет
по сей день.
Михаил
Пиотровский: Мы демонстрируем миру образец музейной дипломатии.
И вот через 100
лет мы передаем ответственность за этот наш великий экспонат Церкви… Спасали, а
теперь передаем - почему?
Потому что в
сегодняшней геополитической ситуации сакральное, символическое значение раки и
гробницы Александра Невского как святого защитника и покровителя русского
воинства и русской дипломатии гораздо важнее, чем их художественное значение.
Шедевр искусства
нужно и сберечь, и сделать его всем доступным, чтобы он выполнял свою функцию.
И так помог нашей Победе
Этот памятник
всегда считался у нас наполовину светским, наполовину сакральным, но сегодня
ситуация меняется, и сакральное выходит на первый план. Мы в Эрмитаже всегда
защищали его как памятник русского искусства, но сегодня важнее символическое
значение надгробия.
Об этом просил
патриарх, обращаясь к президенту, и мы в ответ согласились передать надгробие
церкви. Было подписано соответствующее письмо и составлен образцовый договор.
Его подписали я и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий, а
потом утвердили и согласовали патриарх Московский и всея Руси Кирилл и министр
культуры Ольга Любимова.
Приказ о передаче
издан 12 мая и подписан первым заместителем министра культуры Сергеем
Обрывалиным.
Рака Александра Невского в Эрмитаже. Фото 1970 года.
Другой важный
аспект этой истории - этой передачей мы демонстрируем образец музейной
дипломатии, в очередной раз предлагая всему миру решение важнейшей мировой
проблемы - реституции музейных ценностей. Сегодня у всех музеев требуют что-то
отдать. Недавно была большая статья в "Нью-Йорк таймс" с рассказом о
том, что в Метрополитен регулярно арестовывают и вывозят музейные вещи, исходя
из того, что они когда-то были незаконно привезены. В мире строят новую
музейную систему, и мы возвращением гробницы вносим свой вклад в разрешение
общемировой не просто дискуссии, но очень большой проблемы существования
современных музеев. По существу наше возвращение церкви надгробия Александра
Невского, это то же самое, что передать в Грецию из Британского музея
Парфенонский фриз, по уровню, по масштабу сделанного - да.
Очень важно, что у
нас в Эрмитаже есть опыт индивидуального подхода к таким реституционным
требованиям. Мы, как известно, не отдали картины из Мальмезона. Но отдали
Пергамский алтарь. Отдали ритуальный котел из мавзолея Ахмада Ясеви. Сделали
копию кубка святой Ядвиги и передали в белорусский Новогрудок. Сделали копию
Скеврского складня и передали Армянской церкви. Германии передали витражи Мариенкирхе
Германии, но немецкие картины остаются у нас. А древности из германских музеев,
так называемые перемещенные ценности - мы изучаем вместе. То есть у нас есть
три прекрасных варианта действия - передача, копирование и совместное изучение
остающихся в наших музеях вещей.
Хочу подчеркнуть,
что для памятника культуры важно не столько место его размещения, сколько
сохранение предмета в сфере музейного поля…
Но при этом надо
понимать, что всякое нахождение шедевра в общественном пространстве это риск. В
музее этот риск меньше, чем в церкви.
Однако сегодня
открытая борьба и настаивание музея на том, чтобы надгробие осталось в нерискованном
музейном пространстве, опасно для, условно говоря, социального мира. Сейчас
противостоять, не соглашаться, говорить твердое "нет", это все равно,
что призывать людей к некому социальному неповиновению, на улицы и т.п. В
теперешней ситуации это несет другие, не музейные, но не менее опасные риски.
Так что надгробие
будет стоять в Александро-Невской лавре. Троицкий собор пока реставрируются.
Гробница тоже находится на реставрации - саркофаг у нас готов, трофеи тоже, а
громадную пирамиду надо делать еще несколько лет.
Вскрытие раки Александра Невского 12 мая 1922 года.
Мы оговорили
жесткие условия хранения надгробия в лавре. В тексте договора очень четко
сказано, что должны быть соблюдены все условия температурно-влажностного
режима. Это все очень подробно описано в приложении к договору. Дело в том, что
в зале, где стояло надгробие, у нас устроена особая система вентиляции и
очистки воздуха. А после реставрации эти вещи нельзя даже никакой кисточкой
чистить. Для хранения надгробия должны быть обеспечены все упомянутые мною
условия, включая витрину. Надгробие должно стоять в климатической витрине.
Конечно, у нас есть немалые опасения, что кто-нибудь однажды вытрет гробницу
тряпкой. Договор предполагает регулярный контроль Эрмитажа за ее состоянием.
Так что перемещать
надгробие в лавру можно будет только после того, как Эрмитаж подтвердит, что
условия его хранения там правильные. В подписанном нами договоре также сказано,
что если условия хранения не будут выполняться, то ссудодатель ( а это Эрмитаж)
имеет право в одностороннем порядке разорвать договор.
Мы отдаем
надгробие на 49 лет - это временное хранение, с возможностью автоматического
продления, если к этому не возникнет никакого- препятствия.
Думаю, что
поначалу надгробие будет храниться в Благовещенской церкви, потом в Троицком
соборе, и в этих перемещениях, конечно, тоже есть риск.
Представители духовенства в Свято-Троицкой Александро-Невской лавре в момент
вскрытия раки Александра Невского.
Подписывая
договор, мы берем на себя немалую ответственность. Мы догадываемся, что нам
будут, мягко говоря, не раз возражать, а мы будем заставлять новых хранителей
чему-то следовать. Но важно, что с Санкт-Петербургской епархией у нас все-таки
нормальные отношения. И с митрополитом Варсонофием, и с епископом Назарием мы в
последнее время постоянно на связи. У нас хорошие связи и с музеем лавры, и с
Санкт-Петербургской духовной академией. И в какой-то мере, исходя из этого
можно расценить перемещение надгробия в лавру как развитие проекта
"Большой Эрмитаж". Александро-Невская лавра так им образом становится
для нас в музейном мире своего рода "спутником" Эрмитажа.
В какой-то мере
это можно расценить как развитие проекта "Большой Эрмитаж". Лавра так
становится для нас в музейном мире своего рода "спутником" Эрмитажа
В лавре должны
обеспечить возможность свободно видеть гробницу тем, для кого она является
прежде всего важным культурным памятником. В принципе я не вижу к этому
особенных препятствий, все могут войти в православную церковь.
Теперь от нас - и
от Эрмитажа, и от епархии - зависит, как мы выстроим систему взаимоотношения.
Перед нами шедевр искусства, который нужно и сберечь, и сделать его всем
доступным, чтобы он выполнял свою символическую функцию. И так помог нашей
победе.
Напомню еще раз,
что надгробие Александра Невского - это шедевр ювелирного искусства. Не сильно
русского, поскольку делали его немецкие мастера. Это елизаветинское барокко выглядит,
мягко говоря, совсем не по православному. Но это шедевр замечательной ювелирной
работы с серебром. Само надгробие не из серебра. Разговоры о полутора тоннах
серебра иногда сбивают с толку. На самом деле это деревянная гробница, покрытая
тонким листом серебра, который легко протирается. Поэтому она и оказалась в
таком аварийном состоянии. Но сейчас мы ее восстановили.
Не будем забывать
также, что это первое промышленно добытое серебро. Что это памятник Ништадскому
миру - ведь Петр не просто так привез в Петербург мощи святого Александр
Невского. У самих мощей - трудная судьба, они горели, потом перевозились, их
несколько раз вынимали и проверяли. В том числе и в 1917 году перед эвакуацией
в Москву.
Этот шедевр и
памятник Елизавете, памятник русской истории, поэтому он так органично
смотрелся в Эрмитаже. Ведь Зимний дворец - это сама русская государственная
история. И имперская история, сразу является в Зимнем Дворце - при входе, где у
нас собраны все Александры, названные в честь Александра Невского. И Александр
I с военной галереей, и комната, где умер Александр II, и мундир его, и
Александр III в портретах. Это все один большой исторический музейный контекст.
Но сегодня острота
переживаемой нами ситуации требует особого внимания к сакральному контексту. И
эта сакральность должны быть явлена, доказана.