http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=1ae0cd93-88f7-4500-8b19-50045b158297&print=1© 2024 Российская академия наук
Импортозамещение требует частных инвестиций и реформы аспирантуры
Задача импортозамещения потребует пересмотра финансирования науки. В Центре макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) описывают дилемму: либо Россия увеличит финансирование НИОКР до 2% ВВП – прежде всего за счет бизнеса, которому предстоит нарастить инвестиции в четыре раза; либо расходы не изменятся, но тогда численность исследователей в РФ сократится еще на 30–40%. Потребуется и реформа аспирантуры, предполагающая увеличение стипендий «хотя бы» до уровня средней по региону зарплаты, сообщают в Высшей школе экономики (НИУ ВШЭ).
Специалисты «мозгового треста» при правительстве – ЦМАКПа – описали дилемму, от решения которой, судя по всему, напрямую зависит ситуация с оттоком мозгов из науки, да и в целом из страны.
Чтобы наладить высокотехнологичное импортозамещение, перенося в том числе производства из других стран на базу российских заводов, нужны кадры: от теоретиков до практиков. А это требует вложений.
Итак, либо России удастся увеличить расходы на НИОКР, доведя их до 2% ВВП, и тогда «это будет означать вывод финансирования в расчете на одного исследователя на уровень в 200 тыс. долл. по паритету покупательной способности (ППС), соответствующий показателям Финляндии, Чехии, Исландии и Мексики».
Либо финансирование НИОКР (со стороны государства – в силу бюджетных ограничений, а со стороны компаний – в силу низкой мотивации) останется на нынешнем уровне, и тогда это приведет, видимо, «к сжатию численности исследователей на 30–40%», что будет сопровождаться потерей компетенций и потенциала развития. Такие оценки содержатся в докладе руководителя направления ЦМАКПа Дмитрия Белоусова под названием «О долгосрочном научно-технологическом развитии: проблема управления».
При этом в первом варианте развития событий акцент делается на увеличении, во-первых, финансирования именно компаниями, причем сразу в четыре раза (с 12,24 млрд долл. по ППС до 49 млрд долл.), а во-вторых, расходов за счет прочих источников, «включая иностранные» – с 1,4 млрд долл. по ППС до 6,15 млрд долл. по ППС.
Однако, судя по докладу, в сложившейся сегодня в России модели «разомкнутой инновационной системы» (об этом феномене см. «НГ» от 13.03.22) простое увеличение финансирования широким слоем не станет панацеей. Подходы и расходы следует приоритезировать с учетом вызовов. Опрошенные эксперты подтверждают: требуются реформы.
Как сообщил «НГ» директор Центра научно-технической, инновационной и информационной политики НИУ ВШЭ Михаил Гершман, Россия занимает шестое место в мире по численности исследователей в эквиваленте полной занятости, но наша страна, к сожалению, единственная среди государств – научных лидеров, где происходит сокращение кадрового потенциала науки.
«Так, за последнее десятилетие наблюдается заметное падение численности молодых ученых (до 29 лет) – примерно на четверть. Происходит это как из-за демографических изменений 1990-х годов, так и недостаточной привлекательности научной карьеры для молодежи», – пояснил он.
Омбудсмен в сфере образования при уполномоченном президентом по правам предпринимателей Амет Володарский приводит такой список причин оттока кадров из науки: произошедшее за последние примерно десять лет сокращение числа вузов; управленческий фактор; отток за рубеж.
«Приток кадров в науку складывается из выпускников вузов, аспирантур, специалистов, вернувшихся после перерыва в работе, приехавших из-за рубежа. Отток связан с переходом в другие сферы деятельности и с эмиграцией. Эмиграция составляет незначительную долю в числе покидающих науку», – пояснила, однако, «НГ» ведущий научный сотрудник Института экономической политики им. Гайдара Ирина Дежина.
Масштабного оттока ученых за рубеж пока не происходит, но те, кто покидает Россию, как правило, оказываются одними из лучших, сообщил и Гершман. Все же основная причина оттока кадров из науки – «в большей привлекательности других областей деятельности», уточнила Дежина.
По данным Росстата, на протяжении последних примерно десяти лет доля внутренних затрат на НИОКР в стране была на уровне примерно 1% ВВП РФ. При этом за период с 2010 по 2020 год численность исследователей в России сократилась с 369 тыс. до 346 тыс. человек – на 6%. Но если брать более продолжительный период – с 2000 по 2020 год, то эта численность уменьшилась уже почти на 20%. Данные за 2021 год Росстат обнародует только в конце августа.
Как сообщил Гершман, российская наука «существенно недофинансирована»: «По общему объему затрат на исследования и разработки мы еще не достигли даже двух третей от уровня расходов 1990 года. В расчете на одного исследователя расходы на науку в России в четыре раза ниже, чем в США, в 2,5 раза ниже, чем в Германии, и вдвое, чем в Китае и Японии. Разрыв по зарплатам в науке с ведущими странами может достигать 5–6 раз».
И в России сохраняется централизованная модель финансирования науки – в основном за счет государства. «Доля бизнеса в затратах на R&D (исследования и разработки. – «НГ») не превышает 30%, и за последние 25 лет практически не изменилась. В ведущих странах ОЭСР бизнес обеспечивает более 50–60% таких затрат», – обратил внимание эксперт.
Так что если говорить о кратном увеличении расходов на науку, то речь должна идти в первую очередь действительно о средствах бизнеса, соглашается он.
Тезис о том, что нужно наращивать финансирование НИОКР, причем именно до 2% ВВП и в основном за счет бизнес-сектора, присутствует во всех стратегических документах страны, напомнила Дежина. Однако пока этого не произошло. По мнению эксперта, вызывает сомнение реалистичность резкого наращивания вложений в НИОКР «в условиях, когда ресурсы требуются для многих экономических направлений». По оценкам эксперта, наиболее уязвимы области науки, требующие дорогостоящего современного оборудования и вспомогательных материалов.
На проблемы российского бизнеса указывают многие. Он не готов увеличивать расходы на НИОКР «ни в четыре раза, ни даже в два», говорит управляющий партнер «GGroup – управление активами» Евгений Протопопов. До сих пор нет понимания бизнес-составляющей этих исследований. «Государству необходимо включать механизмы компенсации таких затрат, вычета из налоговой базы», – уверен он.
«Бизнес сейчас и так перестраивается под новые реалии. Дополнительная нагрузка на него, особенно требующая увеличения расходов в четыре раза, – неподъемная задача. Если крупный бизнес еще как-то способен, то малый и средний точно нет», – отметил член генсовета «Деловой России» Алексей Мостовщиков.
Есть и другие акценты. Как говорит соучредитель компании «Самарский Стройфарфор» Алексей Долматов, у бизнеса и ученых разные задачи: «Задача ученого – развивать науку и обогащать общество новыми знаниями. А это не всегда прибыль. Фундаментальные разработки могут быть объективно невостребованными на протяжении десятилетий. Для бизнеса это неприемлемо. В науке отрицательный результат – тоже результат. А для бизнеса это крах».
Хотя, как уточнил первый вице-президент «Опоры России» Павел Сигал, нужно учитывать, что наука делится на фундаментальную и прикладную: «И совместные проекты в области применения именно прикладных разработок могут приносить прибыль, которая покроет содержание фундаментальных исследований». Именно в этом кроется потенциал.
«Бизнес может финансировать отдельные коммерческие направления. Стоит искать новые пути взаимодействия. Например, на первом этапе финансировать за счет государства, а при получении подтвержденных результатов продавать корпорациям возможность софинансировать дальнейшие исследования и первыми получать результаты разработок. Получать право использовать патент», – приводит пример исполнительный директор департамента «Универ Капитал» Артем Тузов.
Основатель Центра социального проектирования «Платформа» Алексей Фирсов добавляет: бизнесу нужен еще и рынок под такие инвестиции, и одного российского ему может оказаться недостаточно. Но помимо рынка должна быть среда, которая мотивирует заниматься исследованиями. «Со средой сразу несколько проблем, – считает Фирсов. – Сверху она купирована академической геронтократией и бюрократией. А на горизонтальном уровне консервативной идеологией и дефицитом специалистов, что не позволяет формировать команды. Дефицит связан в том числе с отсутствием средств на нормальную мотивацию. Теперь к этому добавляется изоляция».
Так что, по словам Фирсова, «надо менять и базовую систему научных школ, и практику грантов, и систему институтов развития, а для этого должен появиться архитектор новой системы».
Впрочем, не только выстраивание привлекательной карьеры для ученых должно быть в повестке. Как считает Гершман, требуется еще и реформирование института аспирантуры, «который в последние годы фактически дискредитировал себя».
По данным эксперта, в стране защищается в срок всего 10,5% от всех аспирантов. И по его мнению, исправить это помогла бы реализация интегрированных программ «магистратура-аспирантура», в рамках которых проводился бы жесткий конкурсный отбор, а учащиеся получали бы достойную академическую стипендию – «хотя бы на уровне средней зарплаты по региону».
«Это позволит, во-первых, вовлекать студентов в научный процесс на более ранних этапах обучения, а во-вторых, даст возможность лучшим аспирантам сосредоточиться на исследованиях, а не на поиске дополнительных способов подработки, – пояснил Гершман. – И такого рода программы могут реализовывать как государство, так и бизнес».
Например, за рубежом есть формат Industrial PhD: аспиранты обучаются на базе компаний и затем могут трудоустроиться в их R&D-подразделения. Другой эффективный механизм, который уже реализуется, – научные гранты аспирантам: их, как говорит Гершман, можно было бы масштабировать.
Володарский, в свою очередь, описывает такой вариант перспективных для обсуждения преобразований. По его мнению, необходимо внедрить специальный образовательный финансово обеспеченный сертификат «от яслей до аспирантуры», которым можно будет распорядиться в любой образовательной, научной организации. В этот сертификат закладываются и средства на стипендию. А защитным механизмом против оттока исследователей, использующих такой сертификат, по словам Володарского, мог бы послужить договор с обязательством проработать, допустим, не менее трех лет на предприятиях из перечня государства и бизнеса.
Помимо этого эксперты указывают на необходимость кооперации с дружественными странами – это даст доступ к глобальному научно-технологическому знанию. Примеры уже есть. Научно-техническое сотрудничество России и Индии активно развивается с 1987 года, в нулевых оно получило новый импульс, результаты совместных разработок используются, например, в металлургической отрасли, следует из комментария доцента РЭУ им. Плеханова Ольги Лебединской.
«Но также Индия и Россия планируют исследования Луны и близких планет. Разработано соглашение о военно-техническом сотрудничестве до 2030 года», – продолжила Лебединская и добавила, что обширное сотрудничество в научной сфере ведется, конечно, и с Китаем: в физике, химии, материаловедении и т.д. «Роскосмос заявил, что он в скором времени раскроет детали создания совместной с КНР станции на Луне, – добавил Фирсов. – Это потребует в том числе ряда научных разработок».