Как модернизировать госучреждения?

20.05.2008

Источник: STRF, Материал подготовил Иван Стерлигов.

---

Получив возможность свободно высказаться, ученые написали много. Надеемся, мнения наших респондентов станут важным дополнением к речам и концепциям президентов, министров, экспертов и высшего руководства РАН. Для удобства навигации пользуйтесь списком.

Вопросы:

Форма. Какова оптимальная организационная форма для государственных учреждений, работающих по вашему научному направлению?

Объем. Какое количество таких государственных организаций и какая численность исследовательского персонала необходимы для успешного развития вашего научного направления в России (например, сколько требуется лабораторий или исследовательских групп)?

Смысл. Руководством страны взят курс на масштабную поддержку не всех, а лишь приоритетных направлений науки и техники. В чем приоритетная значимость вашего научного направления для страны?

Отвечающие:

Сергей ЛАНДО (математика): «Доминирующей формой должны быть математические факультеты в университетах — там, где разработка новых направлений сочетается с обучением студентов и подготовкой новых исследователей. Чисто исследовательские центры тоже необходимы. Они будут эффективными, если их состав будет постоянно обновляться».

Татьяна НИКОЛАЕВА (филология): «Истинная наука должна быть высоколобой и элитарной. Преподающий ученый неизбежно спускается на несколько порядков ниже. Пусть одаренные студенты сами тянутся, а не их тянут. Связь с вузами опустила западную науку».

Сергей ЛУКЬЯНОВ (молекулярная биология): «Было бы важно придать лабораториям, как реальным генераторам и исполнителям научных идей и проектов, статус центральных звеньев в научных учреждениях. Однако сегодня такого понимания нет, поскольку все последние решения по оценке деятельности научных сотрудников упирают на индивидуальные характеристики».

Андрей АФЕНДИКОВ (математическая физика): «Либо наша наука должна интегрироваться в мировую, ученые - получать конкурентоспособную зарплату, а к участию в конкурсах на вакантные должности должны допускаться ученые всех стран, либо надо вешать «железный занавес» и создавать целостную и самодостаточную научную систему по типу сталинской».

Григорий ДУНАЕВСКИЙ (радиофизика): «Заказчики (оборона, космос, атом) не хотят и не будут оплачивать исследования, им нужны готовые вещи. Имеющиеся вузовские коллективы, сидя на маломощном темплане, будут доводить свои многочисленные идеи еще долго, теряя актуальность и молодежь».

Сергей АРУТЮНОВ (газохимия, науковедение): «То печальное состояние, в котором сейчас находится российская наука, брошенная государством на произвол руководства Академии, наглядно демонстрирует последствия самоуправления со стороны ученых».

Андрей КАЗАНСКИЙ (теоретическая атомная физика): «В России осталось немного людей, которые могут идти в ногу с современной наукой. И потому имеет смысл культивировать только те направления, где есть такие люди. А объявлять «перспективной» дисциплину, где нет ни одного действующего специалиста мирового уровня - значит выбрасывать деньги на ветер. Сейчас уже не время самоучек».

Анатолий ВЕРШИК (математика): «Нам не хватает независимых институтов и университетов, существующих вне рамок Академии или министерства, по возможности - на средства просвещенных бизнесменов и с дотациями государства или с международной поддержкой».

Сергей МИРНОВ (ядерная физика): «По моему направлению - управляемому термоядерному синтезу - полагаю, что было бы правильней создание национальных центров. Ученых мало - их необходимо концентрировать. Необходимо в разы увеличить зарплаты молодым исследователям, хотя бы до уровня машинистов метропоездов».

Владимир ФЕЛЬДМАН (радиационная химия): «Лучшие перспективы для фундаментальных исследований в области естественных наук имеют лаборатории университетского типа и исследовательские центры, тесно связанные с университетами».

Алексей ДУБ (материаловедение, машиностроение): «Наша организация стоит в критическом месте инновационной цепочки – новые конструкции энергетических установок не появятся, пока не будет материалов и технологий их производства. Именно этот этап государство поддерживает не только декларативно, но и в реальности».

Виктор КАЗАНЦЕВ (нейронаука): «В существующей инфраструктуре я бы предложил систему в виде группы лабораторий, включающих лаборатории при кафедрах в ВУЗах, ориентированные в основном на подготовку квалифицированных специалистов, и лаборатории в системе РАН, четко направленные на научные исследования»

Вячеслав ВДОВИН (радиофизика, приборостроение): «Совершенно очевидно, что ведущееся в РАН сокращение - нож острый. А вот некоторое разумное (+ 20-30% за 2-3 года) расширение поддержки, которое позволило бы набрать молодежи не на шаткие внебюджетные позиции, а со стабильными перспективами, радикально улучшило бы ситуацию».

Анатолий КОЗЫРЕВ (экономика интеллектуальной собственности): «Сама идея поддержки только приоритетных направлений лукава и, по большому счету, деструктивна. Это несколько напоминает отказ от дуэлей по тем правилам, что были у дворян, в пользу «дуэлей» на вилках с завязанными глазами, как это принято у уголовников».

Сергей Ландо, д.ф.-м.н., декан факультета математики Высшей школы экономики, член правления Московского математического общества, профессор Независимого московского университета, с.н.с. Института системных исследований РАН:

Форма. Для развития математики необходимо сочетать различные формы организаций. Доминирующей формой должны быть математические факультеты в университетах — там, где разработка новых направлений органично сочетается с обучением студентов и подготовкой новых поколений исследователей. Чисто исследовательские центры, в которых преподавание сведено к минимуму, тоже необходимы. Вряд ли они должны быть многолюдными. Они могут быть эффективными, если их состав будет постоянно обновляться, если через них будут проходить потоки молодых исследователей. Принадлежность таких институтов — академическая, вузовская или еще какая-нибудь — мне не кажется принципиальной. Важнее организационные принципы, на которых будет строиться их деятельность.

Объем. Математика — идеальный объект управления, поскольку она почти не требует вмешательства последнего. Размер действующих исследовательских групп варьируется от одного (если в таком случае можно говорить о группе) до десяти человек (и в этом случае в группу непременно входят начинающие исследователи — студенты и аспиранты). Группы, как правило, имеют переменный состав, самоорганизуются, легко образуются и распадаются. Таких групп — не связанных специальными организационными рамками — должно быть много, порядка 500 по России. Если бы число вузовских факультетов, на которых действуют такие группы, было порядка сотни, то их плотность можно было бы считать удовлетворительной. Главная организационная задача — финансирование таких групп и качественная экспертная оценка результатов их деятельности. Для стимулирования исследований — преподавательская деятельность оплачивается отдельно — необходимо несколько фондов, обеспечивающих финансирование на конкурсной основе. Одного РФФИ и имеющихся у него ресурсов явно недостаточно.

Что же касается исследовательских центров, о которых шла речь выше, то уже появление 3-4 новых институтов на 30-100 человек каждый заметно повлияло бы на ситуацию. Заработная плата в них — напомню, что речь идет в первую очередь о временных позициях, — должна обеспечивать комфортные условия для проживания и работы. Сами центры должны быть международными, а позиции в них — выделяться по конкурсу.

Отдельной заботой должна стать поддержка групп, занятых разработкой программного обеспечения, предназначенного для научных исследований, — это одно из наиболее запущенных у нас в стране направлений.

Смысл. Математические исследования и эксперименты не требуют значительных затрат. Поэтому, в отличие от «дорогих» экспериментальных наук, математику лучше поддерживать по всему фронту исследований, лишь бы эти исследования были продуктивными. При этом не встает сложная задача выделения наиболее перспективных направлений, решения которой зачастую носят вкусовой характер, и создаются условия для непредсказуемых прорывов. Такой подход даст немедленную отдачу в виде улучшения преподавания в вузах по всей стране. А учитывая применимость математики в других науках и способность молодых людей с хорошей математической подготовкой успешно работать в разных областях, ясно, что он поможет и кадровому обеспечению направлений, выбранных в качестве приоритетных.

Татьяна Николаева, член-корр. РАН, заведующая отделом типологии и сравнительного языкознания Института славяноведения РАН, главный редактор журнала «Вопросы языкознания»:

Форма. Должны быть Институты Академии наук - гуманитарные - примерно, как сейчас. Их, насколько я знаю, не более 6 в РАН. Ни в каком случае они не должны быть связаны с вузами. Истинная наука должна быть высоколобой и элитарной. Преподающий ученый неизбежно спускается на несколько порядков ниже. Пусть одаренные студенты сами тянутся, а не их тянут. Связь с вузами опустила западную науку. Поэтому они так охотно принимают эмигрантов от нас. Примеры просты - первые выборы в РАН РФ дали выдающихся академиков, теперь явно уровень стал намного ниже. Почему? Все подрабатывали и преподавали.

Объем. Состав гуманитарных институтов должен быть примерно от 100 до 250 человек.

Смысл. Я - лингвист. Считаю свою науку наукой будущего, так как лингвистика сочетает в себе структуры типа математики или даже химии и астрономии, функциональную сторону - как в биологии, и возможность манипулирования исследуемыми элементами - как в психологии и психоанализе.

Кроме того. Очень интересный вопрос - почему ученые-не гуманитарии так не любят гуманитарные науки? За этим стоит какой-то страх перед чем-то подлинным, поскольку человек, его язык и его тексты намного сложнее, чем законы механики или химии.

Сергей Лукьянов, член-корр. РАН, заведующий лабораторией молекулярных технологий для биологии и медицины Института биоорганической химии РАН:

Форма. Сегодня выполнение любого научного или научно-прикладного проекта в области молекулярной и клеточной биологии обычно производится группой исследователей численностью от 3 до 15 человек. Практически невозможно как работать в одиночку, так и организовать целый институт на выполнение какого-либо поискового проекта. Поэтому ключевое звено, от эффективности которого зависит успех, - это лаборатория или научная группа.

Институт как объединение достаточно независимых лабораторий позволяет получить им доступ к дорогостоящему оборудованию (которое неэффективно приобретать и обслуживать в рамках отдельных лабораторий) и минимизировать административные расходы (дирекция, бухгалтерия и т.д.). Таким образом, масштабы институтов не играют ключевой роли, важнее уровень финансирования и компетентность дирекции. Было бы важно придать лабораториям, как реальным генераторам и исполнителям научных идей и проектов, статус центральных звеньев в научных учреждениях. Однако сегодня такого понимания нет, поскольку все последние решения по оценке деятельности научных сотрудников упирают на индивидуальные характеристики (ПРНД, переаттестация по числу статей и т.д.), что отрицательно сказывается на слаженной работе коллективов и снижает возможности заведующих лабораторий по организации творческих поисковых работ.

Объем. Затрудняюсь с оценкой, но есть ощущение, что у нас очень мало ученых по сравнению с западным обществом. Там, где у нас над проблемой работает 1-2 группы, в США их десятки.

Смысл. Весь вопрос в том, как установить приоритеты. Для настоящей науки на сколько-нибудь длительный период это невозможно - все слишком быстро меняется, с новыми работами новые горизонты открываются ежегодно. Поэтому необходимо сохранять широкую научную базу, а деньги направлять в области, где наметился явный успех - это можно понять по уровню публикаций или появлению реально используемых коммерческих инновационных разработок.

У нас, к сожалению, все наоборот, - сначала добывают деньги на создание огромного центра, потом начинают думать, чем же этот центр конкретно будет заниматься, ищут кадры, проводят ремонт помещений, покупают оборудование и к началу работы оказываются в положении безнадежно отстающих в международной конкуренции. Это не мешает производить многотонные отчеты и выглядеть очень успешными в глазах чиновников, но обрекает нашу науку на вечное отставание. Сегодня конкурентная среда определяет скорость работ и уже не позволяет использовать старый «советский» подход к запуску проектов после «согласования» со всеми заинтересованными сторонами.

Теперь о моем направлении. Уверен, что мы вступаем в период непрерывного роста использования разработок молекулярной биологии в медицине. За последние 10 лет появилась целая серия новых генно-инженерных лекарственных препаратов, которые произвели революцию в лечении целого ряда заболеваний. И это только начало, сотни препаратов уже в стадии разработки и появятся в ближайшие годы. Мне очевидно, что этим дело не ограничится, впереди вырисовывается возможность создания принципиально нового, индивидуального подхода к лечению, т.е. лечения не болезни, а больного. У нас есть шанс принять активное участие в этих важнейших биомедицинских разработках. Пока мы еще востребованы - благодаря образованию и традициям научной работы - но продолжающееся отставание с каждым годом снижает этот шанс, завтра может быть просто поздно.

Андрей Афендиков, д.ф.-м.н., профессор мехмата МГУ, в.н.с., заведующий аспирантурой Института прикладной математики РАН:

Пожалуй, настало время называть вещи своими именами. Реальных реформ не проводится. Концепции развития науки как не было, так и нет. Разрыв между поколениями не сокращается, а увеличивается. У молодежи нет стимулов заниматься наукой. Однако я не уверен, что правда о состоянии дел хоть кому-то интересна. Более того, думаю, что любому, кто попытается дать обществу реальную информацию о состоянии дел, просто заткнут рот.

Начинать надо не с форм, а с денег, которые общество готово тратить на научные исследования. За исследования мирового уровня ученые должны получать мирового уровня зарплату. Вот после этого и станет ясно, какова должна быть численность научных сотрудников, сколько и каких институтов надо сохранить.

Форма. Трагедия больших институтов, созданных под оборонные проекты 1940-50-х годов, состоит в том, что в данный момент нет сравнимого по масштабам государственного заказа. Однако ниоткуда не следует, что «завтра» такой заказ не появится. Поэтому их уничтожение будет большой ошибкой. В целом же целесообразна интеграция вузовской и академической науки.

Объем. Современная наука интернациональна по своей природе. Вместо того, чтобы обсуждать, две или двадцать две группы в какой-то области науки надо иметь в России, стоит обсудить, насколько существующие группы (лаборатории) интегрированы в мировую науку. А главное, каков средний возраст ученых в этих группах и какие эти группы имеют ресурсы для привлечения молодежи. Может быть, окажется, что и сохранять то нечего!

Смысл. С моей точки зрения, руководством России сохраняется ошибочный курс, который уже в обозримом будущем приведет к уничтожению науки в нашей стране. Либо наша наука должна быть интегрирована в мировую, и тогда ученые в нашей стране должны получать конкурентоспособную зарплату, а к участию в конкурсах на вакантные должности должны допускаться ученые всех стран, либо надо вешать «железный занавес» и создавать целостную и самодостаточную научную систему по типу сталинской.

Григорий Дунаевский, д.т.н., проректор по науке Томского государственного университета:

Напомню, что круг моих профессиональных научных интересов не очень широк: радиофизические методы исследования материалов, радиоволновая диагностика, освоение крайне высокочастотных диапазонов радиоволн в интересах радиодефектоскопии. Работы в большей части прикладные, хоть и требуют серьезной фундаментальной и математической базы. В связи с этим, на поставленные вопросы ответить могу следующее:

Форма. Для развития исследований в прикладных (околофундаментальных) областях оптимальны лаборатории в вузах или вузовских НИИ, способные быстро (быстрее академических или отраслевых научных центров) корректировать или адаптировать тематику, имеющие возможность опробовать большое число новых идей и вариаций в студенческих курсовых, практиках, дипломных бакалаврских и магистерских работах, способные мобильно организовывать специалистов при возникновении междисциплинарных задач.

Объем. Радиофизика и электроника в России продолжают находиться в двойственном положении: "догоняющих" по одним направлениям (их больше), и "опережающих" - в других (их меньше). Заделов много, особенно в вузовской науке, но протолкнуть их в нынешнюю систему государственного конкурсного финансирования мало кому удается. Заказчики (оборона, космос, атом) не хотят и не будут оплачивать исследования, им нужны готовые вещи. Имеющиеся вузовские коллективы, сидя на маломощном темплане, будут доводить свои многочисленные идеи еще долго, теряя актуальность и молодежь. Здесь нужны не столько дополнительные коллективы (они есть, и неслабые, в университетах Таганрога, Томска, Саратова, Нижнего Новгорода, Зеленограда, Новосибирска, Москвы, Санкт-Петербурга и др.), сколько разумное финансирование имеющихся.

Смысл. Радиофизика является частью фундаментальной и прикладной физики, связанной с созданием, распространением и применением электромагнитных волн, и непосредственно к числу приоритетных направлений не относится. Вместе с тем, она лежит в основе разработок новых информационно-телекоммуникационных технологий (входящих в число приоритетных), в основе многих методов анализа и исследований новых материалов (создание которых также входит в число приоритетных). Непочатый край исследований воздействий электромагнитных колебаний (гигагерцовых, терагерцовых) на живые системы (также приоритетное направление), не говоря уже о прямом их влиянии на развитие связи, локации, систем обеспечения безопасности и антитерроризма, радиоастрономии, систем бесконтактного технологического контроля и многих других направлений, важных в общенаучном, прикладном, социальном плане.

Сергей Арутюнов, д.х.н., завлабораторией окисления углеводородов Института химической физики РАН, профессор РГУ нефти и газа им. И.М.Губкина:

Проведение научных исследований и организация научных исследований – это два совершенно разных вида деятельности, требующие разных человеческих талантов. И представление о том, что любой крупный ученый автоматически является крупным организатором науки, глубоко ошибочно. То печальное состояние, в котором сейчас находится российская наука, брошенная государством на произвол руководства Академии, наглядно демонстрирует последствия самоуправления наукой со стороны ученых.

Организация научной деятельности в стране – слишком важное дело для государства, чтобы его можно было доверить самим ученым. Дело ведь не только в объеме финансирования. Согласно выводам социологов науки, научная результативность пропорциональна лишь логарифму от ассигнований, но прямо пропорциональна степени организации науки.

Во всех развитых странах организация науки давно перестала быть предметом самодеятельности ученых и стала одной из важнейших функций системы государственного управления, осуществляемой государством в интересах государства и общества. В этих странах, в отличие от России, прекрасно осознают, что именно развитая национальная наука является залогом их экономической независимости и процветания. Они давно поняли, что организация научной деятельности в стране – важнейшая функция современного государства и что без развитой национальной науки не может быть действительно независимого современного государства, тем более претендующего на заметную роль на мировой арене.

Необходимо ясно понимать, что кризис отечественной науки носит не финансовый, а системный характер. Отечественная наука – единственная крупная отрасль государственного управления, которая сохранила неизменной свои организационные формы, по крайней мере, с середины прошлого века. А ведь мы живем сейчас не только в другой стране, мы живем в другом мире. И унаследованные отечественной наукой еще с тех времен жесткая управленческая иерархия, тотальный контроль и монопольное распределение финансирования уже абсолютно не соответствуют современной практике организации научных исследований, в которой доминируют гибкие сетевые связи в масштабах не только страны, а всей планеты. К тому же огромный и бесполезный бюрократический аппарат отечественной науки впустую проедает большую часть тех скудных средств, которые выделяет на нее государство.

В развитых странах руководство наукой (опять-таки в отличие от нас) понимают не как указания ученым, какими «приоритетными» исследованиями им следует заниматься, а как создание оптимальных условий для развития науки во всем ее многообразии (и создание условий - законодательных, налоговых и организационных - для практической реализации ее результатов). А реализацию своих интересов (управление наукой) государство осуществляет усилением поддержки тех областей, которые в данный момент представляют для него наибольший интерес (но только после широкого обсуждения с научной общественностью страны!).

Такие государства как США реализуют свои цели и интересы в науке не так, как это до сих пор принято у нас, через один монопольный центр и источник финансирования (руководство РАН), который одновременно является и заказчиком, и исполнителем, и оценщиком значимости и качества выполненных работ. Т.е. в науке у нас не только сохранилась жесткая монополия на источник финансирования, но и нарушен краеугольный принцип современной демократии – принцип разделения властей. К чему это приводит, хорошо известно из мировой и отечественной истории. В США федеральное финансирование науки осуществляется через большое число государственных (до 26!) агентств, вынужденных постоянно конкурировать за свою долю бюджетного пирога, демонстрируя государству и обществу высокую эффективность использования выделенных им средств. При этом государство не претендует на результаты научной деятельности, выполненной даже с его финансовым участием, справедливо полагая, что, оставляя их в руках заинтересованных и инициативных людей, оно многократно окупит свои затраты за счет налоговых поступлений от их инновационной деятельности.

Теперь коротко отвечу на сами вопросы. Начну в обратном порядке, так логичнее.

Смысл. Курс на масштабную поддержку не всех, а лишь приоритетных направлений науки и техники - очередной абсурд, рожденный в головах наших «мудрых» государственных чиновников, видимо, собирающихся своими «указами» определять какие научные направления «поддерживать», а какие нет. Быстро же мы забыли уроки «мудрого партийного руководства» наукой, судьбы нашей генетики, кибернетики и проч.! Без всесторонней научной базы в принципе невозможно развивать даже отдельные «избранные» направления. Или в стране есть современная наука в полном смысле этого слова, или ее нет. В свое время решение вполне конкретных задач создания атомного оружия и освоения космоса потребовало развития всего спектра научных исследований.

Что касается «приоритетности» научных направлений, то не секрет, что «приоритетность» у нас определяется в основном тем, какие направления лично возглавляют наиболее влиятельные члены президиума РАН или ученые, имеющие прямой доступ к высшему руководству страны. Гипертрофированное финансирование в угоду чьим-либо «цеховым» интересам какой-то одной области, например, пресловутых «нанотехнологий», в стране, в которой нет современной электроники, медико-биологической промышленности, промышленности современных материалов, катализаторной промышленности и др., являющихся основными потребителями этих самых нанотехнологий, абсолютно бессмысленно. В лучшем случае плодами наших исследований смогут воспользоваться зарубежные коллеги.

Точно так же бессмысленны попытки сделать «приоритетными» такие «модные» на Западе направления, как водородная энергетика или биотоплива. Из-за отсутствия современных технологий в производстве и потреблении энергии в нашей стране сжигается впустую более 40% потребляемого топлива, что эквивалентно 370-390 млн. тонн условного топлива в год! Поэтому для России гораздо разумнее и экономнее вкладывать усилия в разработку собственных энергосберегающих технологий в традиционной энергетике, чем повторять чужие модные увлечения.

Попытки во всем следовать за Западом обрекают нашу науку и экономику на бесперспективный путь «догоняющего» развития, тогда как именно сейчас, в связи с происходящей сменой технологий в энергетике, нефте- и газохимии, на транспорте и связи, т.е. в наиболее важных для России областях, у нас появился шанс вырваться вперед, используя еще остающийся научный и технологический потенциал и значительные финансовые ресурсы от продажи сырья.

Научное направление, в котором я работаю – газохимия - имеет безусловно приоритетное значение для России, т.к. газ – это наше основное природное богатство. Вместо того чтобы продавать его направо и налево (на Запад и на Восток), перерабатывая его сами, мы могли бы зарабатывать в 30-50 раз больше, чем сейчас, торгуя сырьем. Но для этого нужны собственные инновационные технологии. А пока только для реализации принятых обязательств по производству и поставкам газа и развития систем его транспортировки и распределения до 2020 г. необходимы ежегодные инвестиции в размере 15-16 млрд. долл. Т.е. только на обеспечение поставок газа должно инвестироваться 60-80% выручки от его экспорта. Трудно представить себе более бессмысленную растрату невосполнимого национального достояния.

Объем. Сейчас вопрос количества - абсолютно бессмысленный вопрос! Сколько необходимо для чего? Да Бог его знает, сколько надо организаций и персонала, если не сформулирована стоящая перед наукой цель. Кому нужны эти исследования, если в стране нет их потребителя? Укажите сначала, кто будет потребителем этой научной продукции, какая продукция ему нужна, кто и сколько готов за нее платить. Сначала формулируется цель, и только потом проводится анализ средств, необходимых для ее выполнения. Сейчас, к сожалению, такого потребителя в России нет.

Если речь идет о фундаментальной науке, то во всем мире ее финансирует государство (частный бизнес фундаментальную науку не финансирует, в США его доля в этом менее 5%). Российское же государство так до сих пор и не сформулировало, что оно хочет от науки, какую науку оно собирается иметь и финансировать. Других структур, заинтересованных в развитии науки и способных ее финансировать, в нашей стране нет. А без этого обсуждать структуру науки бессмысленно.

Если же речь идет о прикладной науке, которую в значительной мере финансирует частный бизнес, то ее у нас практически нет. Поэтому непонятно, кого и с какой целью финансировать. Кроме того, даже для крупного бизнеса условия в нашей стране, видимо, до сих пор таковы, что пока он оптимизирует свою деятельность для решения только краткосрочных задач, а наука – это всегда вклад в долгосрочную перспективу.

Форма. Бессмысленность обсуждения этого вопроса вытекает из ответа на предыдущий. Организационные формы складываются при решении конкретных задач. И вряд ли они могут быть универсальными. В США есть и крупные государственные национальные лаборатории, бюджет каждой из которых превышает все отечественные затраты на науку, и мелкие частные научные фирмы, в которых трудятся по 1-3 человека. И для всех есть работа, и для всех, если они решают конкретную и нужную проблему, находятся источники финансирования, в т.ч. бюджетные.

Несколько заключительных тезисов:

Без выбора стратегии развития страны бессмысленно обсуждать стратегию развития науки. И в свою очередь, реализация любой стратегии развития страны должна начинаться с реализации соответствующей ей стратегии в области науки.

Функция науки далеко не исчерпывается генерацией знаний для развития технологии и экономики. Наука несет множество жизненно важных функций для существования государства и той социально-культурной общности, которая составляет его население. Есть области науки, поддержка которых необходима для существования государства, его экономики и населения безотносительно их роли и места в мировой науке, которая не стремится и не способна обслуживать национальные потребности отдельных стран.

Важнейшая для государства функция науки – экспертная. Все реализуемые государством проекты в области экономики, экологии, социальных отношений, демографии и т.д. должны обязательно проходить научную экспертизу. Гораздо дешевле вкладывать средства в прогнозирование, чем в ликвидацию последствий непродуманных решений.

Для существования даже отдельных «конкурентоспособных» на мировой уровне научных направлений необходим общий достаточно высокий научный «фон» в стране.

Андрей Казанский, д.ф.-м.н., в.н.с. НИИ Физики СПбГУ:

Форма. Область моих научных интересов далеко не «гламурна»: теоретическая атомная физика, в частности теория взаимодействие лазерного излучения с атомами, теория взаимодействия атомных частиц с поверхностью металлов, и тому подобное. Тем не менее, сейчас эти области достаточно активно разрабатываются. Наработанный опыт мог бы быть полезен и в новых, более «горячих» областях нано-теории.

Поэтому наиболее удобной формой организации работ в моей области была бы ассоциация нескольких небольших групп, со свободным переходом людей из одной группы в другую, с совместным обсуждением различных задач. Определяющим при этом является наличие лидеров-специалистов по различным областям, а не сконцентрированность всех сотрудников на одной узкой задаче, сформулированной давным-давно «легендарным основоположником».

В России люди работающие в разных, хотя и близких областях, мало понимают друг друга, и что самое неприятное - не особенно-то и ищут взаимопонимания. На Западе дело обстоит в корне не так: там поиск идей «на стороне» есть одна из форм «научной жизнедеятельности». Конечно, теоретики должны иметь постоянный контакт со студентами, поэтому такие научные организации должны быть близки к университетам. На мой взгляд, для нормального функционирования эта организация должна иметь очень высокую степень административной автономии.

Я знаю несколько примеров так организованных институтов за границей, но почти все они возникли и существуют как некие частные, негосударственные образования. В этом случае они должны ежегодно отчитываться перед спонсорами и их существование зависит от поддержания ими высочайшего уровня исследований. Похоже, прав Михаил Фейгельман (физик, замдиректора ИТФ РАН – opec.ru), пару лет назад заметивший, что подобные идеи не могут быть реализованы в рамках взаимодействия с нашим государством.

Крупные государственные институты, на мой взгляд, не могут существовать без «выстраивания административной вертикали», что в России неизбежно приходит в противоречие с демократическим духом научного поиска и напряженной борьбы за мировые приоритеты. Ведь проще вписаться в план, в «приоритетное направление», и под защитой всей административной рати института писать отчеты. Совсем другое дело - открыто конкурировать с исследователями из всего остального мира...

Объем. Подобных институтов нужно немного и совсем небольших. Примерно десять-пятнадцать постоянных сотрудников + студенты, аспиранты, некоторое количество постдоков. Обязательно нужно обеспечить возможность научным работникам из других регионов взаимодействовать с этими центрами на основе визитов длительностью в несколько месяцев. В подобных институтах за рубежом количество визитеров обычно превосходит число постоянных сотрудников. Это те самые ЦПИ («центры перспективных исследований»), о которых мы с Галиной Цирлиной (химик, профессор МГУ – opec.ru) не раз писали и говорили.

Смысл. Что касается значимости тех или иных научных направлений и их перспективности - тут можно иметь разные мнения. Но ведь понятие «приоритетное направление» в устах наших научных администраторов имеет совсем ненаучное значение! Фактически это «набор слов, за «опевание» которых платят ну очень большие деньги». Примерами таких слов являются старый добрый «Токамак» и новый термин «нанотехнология».

В рамках приоритетных направлений покупаются безумно дорогие приборы, которые требуют очень опытного обслуживающего персонала. Я достоверно знаю реальный пример – куплен прибор, который неизвестно куда ставить, как и к чему подключать, неизвестно кто на нем сможет работать. По цене нескольких десятков квартир. Было сказано: «Нужно освоить деньги, иначе больше не дадут!». Администрация бодро ответила «Есть!» Разве в такой организации научной деятельности есть что-либо разумное?

Я реально, своими глазами, вижу, как организованы и как ведутся научные исследования в нано-направлениях за рубежом. Сравнивать это с тем, что видишь-слышишь в России, можно в той же степени, в которой можно сравнивать колесный пароход на Миссисипи времен Тома Сойера с современным круизным лайнером. («Пароход нам попался на редкость унылый, пассажиров было совсем мало, все старики и старухи, которые держались подальше друг от друга, дремали, и их вообще не слышно было. Четыре дня ушло на то, чтобы выбраться с верховьев реки, потому что пароход то и дело садился на мель.»)

Мне кажется, что понятие «приоритетное направление» - последний рубеж научно-административной системы. Просто демография сейчас такова, что через пять лет Россия может уступить по научному выходу на единицу ВВП ниже-средней африканской стране. На мой взгляд, сейчас нужно как можно быстрее выделить и передать достаточные для работы средства тем, кто работал и работает на международном уровне, дать им возможность вести исследования без обращения по каждому пустяку к администрации, отменить безумные правила закупки научного оборудования и материалов. И делать это нужно очень решительно, на неоспоримо высоком политическом уровне.

В России осталось немного людей, которые могут идти в ногу с современной наукой. И потому имеет смысл культивировать только те направления, где есть такие люди. А объявлять «перспективной» дисциплину, по которой в России нет ни одного действующего специалиста мирового уровня - это просто выбрасывать деньги на ветер. Сейчас уже не время самоучек. И уж совсем фантастическим кажется мне расчет на возрождение российской науки посредством возвращения наших соотечественников из-за рубежа. Но это уже совсем другая тема...

У меня сложилось стойкое убеждение: наше политическое руководство не знает подлинных проблем науки в России. Нужно ясно и честно сказать: сейчас на многих перспективных направлениях науки или нет компетентных людей, или их скоро не будет. И это есть главная проблема!

Анатолий Вершик, д.ф.-м.н., г.н.с. Петербургского отделения математического института РАН, профессор С-ПбГУ, президент Санкт-Петербургского математического общества:

Форма. Государственных учреждений, связанных с фундаментальной наукой, у нас достаточно. Нам не хватает независимых институтов, университетов и т.д., подобных Московскому независимому университету. Я неоднократно писал, что в России должен существовать НИИ типа принстонского Institute for Advanced Study, и не один. При этом он должен функционировать не в рамках Академии или министерства, по возможности - на средства просвещенных бизнесменов и с дотациями государства или с международной поддержкой.

У нас также должны быть международные (совместные с другими странами, в том числе и бывшего СССР) институты - как образовательные, так и исследовательские. Это чрезвычайно существенно в т.ч. и потому, что имеется колоссальный научный потенциал наших воспитанников за рубежом. Многие из них хотят, но не могут участвовать в совместных исследованиях и подготовке научных кадров из-за отсутствия продуманных форм сотрудничества.

Объем. Математикам и теоретическим физикам многого не надо. Надо обсуждать этот вопрос конкретно, в зависимости от направления исследований. Очень важно, чтобы структура была гибкой и могла меняться при изменении тематики. Но самое главное – дать возможность работать молодежи хотя бы на несколько лет без особых финансовых препон (предусмотреть позиции постдоков и прочее)

Смысл. В данный момент я заканчиваю свою полугодовую командировку в США. В очередной раз убеждаюсь, насколько высока оценка нашей нынешней, а не только прошлой математики здесь и в других странах. Проблема в том, что у нас так и не научились доверять ученым определять самим приоритеты исследований, а не следовать чиновничьим указаниям. Никто, в том числе и сами ученые, не может с полной определенностью заранее сказать, какое направление - самое перспективное, Но риск ошибиться у самих ученых много меньше, чем у остальных.

Сергей Мирнов, д.ф.-м.н., начальник отдела экспериментальной физики токамаков Троицкого института инновационных и термоядерных исследований:

Форма. По моему направлению - управляемому термоядерному синтезу - полагаю, что было бы правильней создание национальных центров. Ученых мало - их необходимо концентрировать. Необходимо в разы увеличить зарплаты молодым исследователям, хотя бы до уровня машинистов метропоездов. Это нужно для привлечения и закрепления молодежи. Через 3-4 года вымрут последние учителя.

Объем. Национальных центров нужно три - в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске.

Смысл. Мое направление - ядерная электроэнергетика без урана и выброса парниковых газов. В его сегодняшней приоритетности не убежден. Со всей остротой энергетическая проблема обнаружится во второй половине 21 века. Тогда ее заметит крупный бизнес. Опасаюсь, что будет уже поздно, вопрос будет решаться на уровне вооруженного передела территорий и рынков.

Владимир Фельдман, д.х.н., завлабораторией радиационной химии МГУ, завлабораторией радиационного модифицирования полимеров ИСПМ им. Н.С. Ениколопова РАН

Форма. На мой взгляд, лучшие перспективы для фундаментальных исследований в области естественных наук имеют лаборатории университетского типа и исследовательские центры, тесно связанные с университетами. Только такая форма может обеспечить воспроизводство научной среды, сохранение интеллектуального потенциала и подготовку кадров для современных технологий. Академические институты не имеют долгосрочных перспектив, если они останутся в изоляции от университетов, а прежние отраслевые институты в большинстве своем разгромлены, и остатки науки в них находятся на полулегальном положении.

Между тем, следует понимать, что сегодня основная часть научного потенциала сосредоточена в институтах РАН, а среди университетов лишь немногие (прежде всего, МГУ и СПбГУ) способны вести исследования на мировом уровне. В этих условиях простое перераспределение ресурсов в пользу «вузовской науки» было бы очевидной авантюрой. Необходима постепенная трансформация на основе следующих принципов: легализация университетской науки в различных формах (исследовательские лаборатории, институты и центры); создание временных научных позиций в ведущих университетах на условиях, привлекательных для молодых сотрудников; унификация квалификационных требований и принципов оплаты труда научных сотрудников; снятие ограничений для кооперации и объединения университетских и академических лабораторий; доступ к ресурсам на основе открытой конкуренции проектов исследовательских групп (развитие грантовой системы с независимой экспертизой, в том числе - международной).

На переходном этапе одной из форм могли бы стать объединенные университетско-академические лаборатории и центры. Более подробно я пытался ответить на основе своего опыта одновременной работы в разных системах в статье, опубликованной год назад.

К сожалению, сейчас есть впечатление, что процесс идет в обратном направлении: создаются формальные препятствия для объединения, вводятся различные системы оплаты и закрытые конкурсы. Это означает конкуренцию за ресурсы на уровне ведомств; методы такой конкуренции далеки от конкурсно-грантовой системы. На мой взгляд, это опасная тенденция.

Объем. Директивно определить число необходимых институтов или лабораторий из каких-то общих соображений нельзя. Главной целью должно стать сохранение сильных групп и обеспечение им условий для работы. К сожалению, в некоторых научных направлениях уже нет основы для полноценной внутренней конкуренции.

Один из ярких примеров – радиационная химия (область, в которой я работаю). Сегодня в стране осталось не более десяти групп, причем многие из них не могут вести систематические исследования (нет ни людей, ни экспериментальной базы – следует учесть, что область сравнительно затратная). Учебные кафедры либо закрыты, либо не обеспечены кадрами нужной квалификации. Между тем, утрата этого направления чревата серьезными рисками.

В таких ситуациях нельзя строить «потемкинские деревни», нужно объединить то, что реально есть, независимо от ведомственной принадлежности, и вложить средства в три – четыре лаборатории (в некоторых случаях – в один центр). Число постоянных научных сотрудников в таких объединенных лабораториях не должно быть большим (15 – 25 человек), но обязательно нужны ставки для квалифицированного инженерно-технического персонала и временные позиции с хорошей оплатой. Основой отбора должен быть конкурс. При этом университетская компонента исключительно важна – иначе через 5 – 6 лет все прекратится естественным путем, и оборудование никому не понадобится.

Смысл. Государство определяет свои приоритеты в общем виде (социальная сфера, экология, безопасность); создавать исчерпывающий закрытый список «приоритетных научных направлений» недальновидно и рискованно. В фундаментальных исследованиях ставку нужно делать на отбор и поддержку лидеров, способных работать на мировом уровне, а не искать исполнителей под готовые задачи. Амбициозные дорогостоящие проекты должны осуществляться только на основе открытых конкурсов с независимой экспертизой.

Главным оправданием поддержки широких исследований в различных областях физики и химии является необходимость современной подготовки квалифицированных кадров (без этого не будет ни нанотехнологий, ни других «высоких технологий», ни экологической безопасности). Такие кадры нельзя готовить без участия людей, имеющих реальное представление о современном состоянии данной области и практический опыт исследований.

Это относится и к моему научному направлению: знание основ и современных тенденций радиационной химии необходимо для специалистов в области атомной энергетики (возрождение которой неизбежно), материаловедения, некоторых областей медицины. Новые перспективные приложения связаны с экологически безопасными технологиями получения и модифицирования материалов, созданием нанокомпозитов (сенсоры, мембраны, оптические материалы), разработкой резистов для нанолитографии. Важно, однако, понимать, что фундаментальные исследования нельзя жестко привязать к конкретным приложениям: они всегда останутся зоной свободного риска, право на который придется постоянно доказывать в открытых конкурсах.

Алексей Дуб, д.т.н., гендиректор ГНЦ ОАО НПО «ЦНИИТМАШ» Росатома, завкафедрой коррозии и защиты металлов Московского института стали и сплавов.

Хотел бы определить основные отличительные черты научного направления, в котором работает наш институт – это создание материалов, технологий их производства и изделий из них, а также методики контроля и разработка нормативно-технической документации для особо ответственных изделий энергетического и тяжелого машиностроения продолжительного срока службы (корпуса энергоагрегатов, в.т.ч. атомных, ротора турбин, нефтехимические реакторы, прессы и т.д.). Это направления с весьма длительным инновационным циклом, поскольку для промышленного использования инноваций в вышеназванных отраслях требуется обязательная референтность с полным и длительным циклом испытаний полноразмерных штатных изделий.

Форма. Для нашего направления оптимальная форма – крупная организация государственного значения (по крайней мере, до тех пор, пока экономическая ситуация не сделает возможным воспроизводить полный инновационный цикл внутри частных компаний), поскольку качество изделий неразрывно связано с безопасностью, и, следовательно, требуется координировать (и разрабатывать) весь технологический цикл и цикл испытаний. Поэтому ЦНИИТМАШ имеет статус государственного научного центра и научно-производственного объединения. Как нам кажется, именно государству (и бизнесу) требуется независимая от конъюнктурных экономических ситуаций организация, способная снабдить отечественную промышленность отечественными разработками по приоритетным направлениям.

Для оптимизации расходов (т.е. для отхода от т.н. «советского» типа) мы диверсифицируем деятельность, например в 2007 году открыли центр производства кристаллических материалов, повысили за последние 3 года выработку на одного сотрудника в 3 раза, довели ее до 750 тыс/человека. Наша организационно-правовая форма сейчас – ОАО. Считаю, что в рамках ГК, в которую входит сейчас ЦНИИТМАШ (Росатом), такая форма дает все основы для эффективной деятельности.

При этом чисто фундаментальная, поисковая наука, не обремененная необходимостью подтверждать возможность использования в конкретных конструкциях и разработкой техдокументации, может и должна быть сосредоточена прежде всего в университетах и национальных исследовательских центрах РАН. Но в этом случае государство должно уметь формулировать для таких организаций долгосрочную задачу.

Объем. Число таких организаций не может быть велико – оно зависит от направлений развития приоритетных отраслей, например, энергетики или авиации. Оптимальное количество исследовательских групп для нас определяется технологическим циклом – поэтому их у нас порядка 25 (с учетом металлургии, литья, сварки, термообработки, механической обработки, металловедения, испытаний и контроля, отделов покрытий и нанотехнологий, качества и т.д.). Технологический цикл может меняться, тогда мы меняем и свою структуру.

Основным преимуществом ЦНИИТМАШ всегда был комплексный подход к решению вопросов, поэтому его структура и соответствует этому генеральному подходу. На сегодняшний момент численность собственно исследовательского персонала насчитывает 480 человек (в т.ч. 30 докторов и 120 кандидатов наук, 45 аспирантов). Думаю, что она объективно будет сокращаться при повышении материальной оснащенности лабораторий современным оборудованием.

Смысл. Как я уже писал выше, основной вопрос, которым занимается ЦНИИТМАШ – энергетическое машиностроение. Энергетика является приоритетом нашего государства. Наша организация стоит в критическом месте инновационной цепочки – не появятся новые конструкции энергетических установок, пока не будет материалов и технологий их производства. Именно этот этап государство поддерживает не только декларативно, но и в реальности. Например, одной из последних разработок ЦНИИТМАШ является разработка материалов и технологии производства из них изделий для энергетики на суперсверхкритические параметры, повышающие к.п.д. Это было сделано на государственные средства. Наше взаимодействие с государством в «советских» терминах не совсем поддержка, поскольку все происходит на конкурсной основе. Но приоритетность своей тематики для государства мы ощущаем.

Виктор Казанцев, д.ф.-м.н., завкафедрой нейродинамики и нейробиологии Нижегородского государственного университета, в.н.с. Института прикладной физики РАН:

Форма. На мой взгляд, оптимальная форма для современных нейронаучных лабораторий, в т.ч. комплементарного "зеркального" типа (подробнее о них здесь) должна отражать, прежде всего, междисциплинарный ингегрирующий характер проводимых исследований. В существующей инфраструктуре я бы предложил систему в виде группы лабораторий, включающих лаборатории при кафедрах в ВУЗах, ориентированные в основном на подготовку квалифицированных специалистов, и лабораторий в системе РАН, четко направленных на научные исследования.

Это, по существу, "внутренние" комплементарные лаборатории, контактирующие с "внешней" комплементарной лабораторией при ведущих зарубежных научных центрах. Эта схема во многом подобна существующим (но реально не дающим отдачи вследствие отсутствия соответствующей инфраструктуры) схемам интеграции науки и высшей школы, системы базовых кафедр и т.п.

Далее, на базе сложившихся комплементарных лабораторий (вуз + НИИ РАН) можно говорить об их выделении в отдельные структуры в форме научных центров.

Объем. Для создания эффективно работающей научной системы количество лабораторий, работающих над близкими задачами, должно составлять 5-10 по стране (численность 5-15 человек ). Научные центры, формируемые на базе комплементарных лабораторий, должны включать не менее 10 научных лабораторий и групп, работающих в пределах центра по взаимодополняющим тематикам плюс соответствующий административный и обеспечивающий персонал.

Смысл. Приоритетная значимость нейронаучных исследований для страны: - разработка на базе фундаментальных результатов новых технологий и лекарств, ведущих к улучшению качества жизни, снижению заболеваемости и смертности.

Второй момент - создание нового класса нейроимитирующих информационных технологий, позволяющих существенно увеличить эффективность существующих информационных систем в промышленности, технологий хранения, обработки данных, и т.д.

Вячеслав Вдовин, д.ф.-м.н., в.н.с. Института прикладной физики РАН, председатель совета профсоюза работников РАН:

Форма. В моем научном направлении (строго говоря, я специализируюсь в группе смежных: радиоастрономии, научного приборостроения, атмосферной спектроскопии, материаловедении и исследовании тепло- и радиофизических свойств материалов в довольно экзотических условиях) оптимальная структура определяется перечнем конкретных задач, стоящих перед исследователями, что, впрочем, относится к любому направлению. Причем для части задач полезны компактные НИИ или лаборатории, а иным задачам адекватны лишь крупные, хорошо оснащенные институты с развитой технологической и производственной инфраструктурой.

Задача поиска оптимальной структуры по этой причине носит довольно схоластический характер.

Чаще бывает наоборот: например, Институт ядерной физики СО РАН имеет довольно сил, чтобы «поднять» задачу лазера на свободных электронах, занимающего целый корпус - они и поднимают. А какой-нибудь маленький полупроводниковый институтик «поднимет» небольшой полупроводниковый лазер нанооваттной мощности (который отчетливо виден в не очень сильный микроскоп - но установки для его создания тоже нужны немалые), хотя и в том же диапазоне частот.

Замечу, что и та, и другая задачи актуальны.

Объем. В силу предыдущего тезиса о схоластичности постановки вопроса, могу лишь предположить, что имеющимися силами может быть решено и успешно решается немало задач. Совершенно очевидно, что ведущееся в РАН сокращение - нож острый. А вот некоторое разумное (+ 20-30% за 2-3 года) расширение поддержки, которое позволило бы набрать молодежи не на шаткие внебюджетные позиции, а со стабильными перспективами, радикально улучшило бы ситуацию.

Ставки давать можно как на расширение исследований имеющихся крепких и хорошо себя зарекомендовавших команд, так и - как это и было лет 20-30 назад в рамках спецпрограммы РАН – выдавать ставки «пачками» под развитие отдельных новых проектов. Причем не имеет принципиальной разницы, куда - в академический институт или хороший ВУЗ.

Правда, при этом, в силу нарастания бюрократизации нашей жизни, в большой и успешной организации жить несколько легче. В других условиях сам руководитель проекта не будет иметь ни сил, ни времени заниматься собственно наукой, а будет исключительно писать бумажки- заявки, отчеты, конкурсы...

Смысл. Оставлю за рамками обсуждения вопрос оправданности «поддержки не всех, а приоретных...», так же как то, кем и как определяются приоритеты и принадлежность к ним того или иного коллектива или проекта. Некому было объяснить в свое время Максвеллу или Бору, что их занятия - вовсе не игры разума по части понимания фундаментальных основ материального мира, а самые что ни на есть приоритетные занятия в русле информационных технологий или энергетики, которые через несколько десятков лет преобразуют весь мир.

Видимо, приоритетность для страны моего направления пока не до конца очевидна. Хотя отдельные шаги уже сделаны: наши тематики поддержаны в рамках программ президиума РАН и отделения физических наук Академии. Хотя масштаб этой поддержки не соизмерим с возможными потребностями.

В мире эту тематику ценят заметно выше. Я только что вернулся из Финляндии , где веду проект, цена которого более чем на два порядка превосходит размер моего финансирования РАН. А конец апреля - начало мая я провел в Голландии на 19 международном симпозиуме по космическим терагерцевым технологиям, предметно продемонстрировавшим чрезвычайный интерес к этим исследованиям в мире.

Однако надежды на пробуждение интереса к моей тематике в России все же не столь пессимистичны, как может показаться из соотношения порядков финансирования.

В Голландии от имени четырех ведущих российских команд (ФИ РАН, ИРЭ РАН, САО РАН и ИПФ РАН) я сделал доклад об амбициозном российском проекте: плане аппаратурного оснащения строящегося еще с советских времен радиотелескопа РТ-70 (нагорье Суффа, Узбекистан), принципиальное решение о завершении возведения которого руководством страны уже принято.

Если удастся найти средства (кстати, еще на два порядка большие, чем по моему финскому проекту), то это позволит не только решить значительное число актуальных астрофизических задач, для которых предназначен столь уникальный инструмент, но и радикально продвинет развитие соответствующей отечественной технологической и приборной базы. Что в свою очередь неизбежно «прорастет» в массе приложений от тех же информационных технологий до медико-биологических исследований, военных, антитеррористических задач и т.д.

Анатолий Козырев, д.э.н., к.ф.-м.н., г.н.с. Центрального экономико-математического института РАН, завкафедрой экономики интеллектуальной собственности Московского физико-технического института:

Форма. Оптимальной организационной формы для проведения научных исследований в современной России, на мой взгляд, не существует. В первую очередь это относится к научным направлениям, ориентированным на скорейшее применение получаемых результатов и, как правило, находящимся на стыке традиционных наук. В моем случае это стык экономики, права и, как это ни парадоксально звучит, математики.

Работать удобнее всего не в рамках одной организационной формы, а использовать сразу несколько форм и опираться не столько на них, сколько на команду, состоящую из специалистов высшей квалификации, причем с разной специализацией. Здесь, как и вообще в современном мире, наиболее эффективна сетевая структура организации, хотя и с большой спецификой. Организационные формы тоже важны, но только их сочетание позволяет обеспечить достаточную для эффективной работы гибкость, а иногда и элементарную выживаемость команды. Чтобы команда не разбежалась, необходимо найти баланс интересов и возможностей, в том числе материальных интересов и возможностей для самореализации. Люди высокой квалификации должны получать высокую зарплату, а в таких областях, как экономика и право, они ее могут сами себе обеспечить. А вот обеспечить ее в рамках одной научной или образовательной организации сейчас практически невозможно.

Оборотная сторона этой проблемы – возможность самореализации. Ее тоже проще решать в сетевом варианте. До известной степени возможна аналогия с использованием дорогого оборудования. Центры коллективного пользования устроены по тому же принципу. Только в этом случае дорогое оборудование используется достаточно эффективно, а его приобретение становится оправданным.

Вероятно, предлагаемое выше решение подходит не для всех, но попробую показать на собственном примере, как оно может работать. Направление моих исследований на протяжении последних двадцати лет – экономика интеллектуальной собственности – находится на стыке трех дисциплин: математической теории игр, прикладного микроэкономического анализа и права. Сразу оговорюсь, что название тематики условно, важен не только предмет исследования, но и применяемый инструментарий.

Мой инструментарий достаточно оригинален. А опыт работы в науке и консультационном бизнесе позволяет иметь достаточно объективное представление о том и другом. Он подсказывает, что иметь сколько-нибудь адекватное представление о том, как работает экономика, можно лишь при условии, что сам занимаешься консультированием и периодически находишься то на одной, то на другой стороне в сделках, конфликтах. Только консультанту или адвокату (разумеется, при наличии доверия) показывают все или почти все, включая слабые стороны и проблемы. Зная о таких фактах, на них нельзя ссылаться ни в публикациях, ни в дискуссиях, но это знание дает понимание, без которого вообще не о чем говорить.

Вместе с тем, научный опыт подсказывает, что оттачивать инструменты исследования можно только в академическом институте. Причем лучше это делать в крупном НИИ с большим количеством научных направлений. Только в нем есть необходимая степень свободы (в самых разных смыслах). Именно благодаря большим размерам ЦЭМИ АН СССР и академическим свободам академику Федоренко удавалось прятать в нем настоящую экономическую науку вопреки существовавшему в СССР идеологическому прессу. При всех отличиях сегодняшней ситуации и прошлой, научная свобода, как и тогда, реально существует только в академических институтах.

Наконец, третья важная для меня проблема – необходимость иметь очень тесный контакт с юристами высшей квалификации - не решается ни в рамках консультирования бизнеса, ни в рамках такого института как ЦЭМИ РАН. В моем случае эта проблема решается благодаря частичной занятости еще в нескольких структурах, а также работе на общественных началах (в Государственной Думе). И так работает большинство моих коллег, членов команды.

Объем. Вопрос о количестве лабораторий или исследовательских групп в моем случае не имеет смысла, поскольку группы пересекаются, но не обязательно оформляются организационно. Попытки правительства оптимизировать их количество или структуру только рвут сложившиеся сети отношений, не давая ничего взамен. В этом смысле попытки оптимизации только вредят.

Смысл. Мое направление в наиболее концентрированном виде выражает идею перехода на инновационный путь развития, о котором так много сказано в последнее время. Поэтому вопрос о его приоритетности почти неприличен. Однако сама идея поддержки только приоритетных направлений лукава и, по большому счету, деструктивна. Она заменяет открытую борьбу за ресурсы борьбой за попадание или непопадание в список избранных направлений. Это несколько напоминает отказ от дуэлей по тем правилам, что были у дворян, в пользу «дуэлей» на вилках с завязанными глазами, как это принято у уголовников. Возрастает элемент случайности.

Кроме того, в число «приоритетных направлений» просто по определению попадают лишь те, где уже ведутся исследования широким фронтом. Грубо говоря, там уже нечего ловить. А направления, где еще возможен настоящий прорыв за счет умения предвидеть, а не за счет концентрации средств, будут безнадежно утеряны. Возвращаясь к своему направлению, замечу, что начал заниматься им в середине 80-х годов прошлого века с подачи своего научного руководителя и соавтора по ряду работ В.Л. Макарова. Тогда еще не было ажиотажа вокруг слов «экономика знаний» или «инновационная экономика». В каком-то смысле это было хорошо, можно было искать жемчужины в чистой воде. Сейчас же (в условиях приоритетности и всеобщего интереса) масса времени уходит на опровержение мифов и чтение околонаучного мусора, попутно наживая врагов.