Версия для печати
Вернуться к списку

ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ РЕСУРСНАЯ ВОЙНА

Человечество, скотина такая, привыкло вести войны. Воюют из-за амбиций, женщин, политики, правильного толкования священных книг. Из-за золота, бриллиантов, нефти, пресной воды или богатых территорий. Воюют, если исключить амбиции и женщин, в конечном итоге за ресурсы. Методы и средства постоянно, так сказать, модернизируются: вначале были палицы, потом мечи и луки, арбалеты, ружья, затем артиллерия, танки, авиация, лазеры и гиперзвук. Бог войны Марс вволю летает над полями брани и жадно собирает кровавый урожай душ.

ПОСЛЕДНИЕ десятилетия, практически незаметно для людей, на огромных глубинах неспешно разворачивается и главная битва человечества. За последний на планете стратегический ресурс – минеральные и биологические запасы Мирового океана. И тот, кто овладеет ими[end_short_text] первый, будет править людьми до второго пришествия Христа или прилёта планеты смерти Нибиру. Солдаты и полководцы в этой войне – учёные и специальная научная техника. И наша страна рискует проиграть самое важное сражение в современной истории.

Всюду жизнь!

Разбуди любого патриота или либерала и спроси: «Чему равна площадь России?» Оба, не задумываясь, отрапортуют: «семнадцать с небольшим миллионов квадратных километров». Патриот ещё вспомнит, что это первое место в мире. Либерал – что во всём виноват Путин. Оба будут и правы и не правы одновременно. 17 млн кв. км – это сухопутная площадь нашей страны. К ней ещё надо добавить 7, 5 млн тех же квадратных километров исключительных экономических вод, в которых действует наша юрисдикция. Только шельф российский занимает 5 миллионов. Не первое место в мире, конечно, но второе наверняка.

В таком небрежении к водной глади Мирового океана нашего простого индивида нет ничего необычного. Жители континентальной части страны по большей части сталкиваются с морем-океаном только во время отпуска. А между тем площадь Мирового океана – около 72% от площади всей Земли-матушки: 361 900 000 кв. км из 510 082 000. Более 95% океанской площади приходится на глубины более 1 км, а средняя глубина – около 3, 7 километра!

– Если взять «жизненное, обитаемое пространство» на суше, даже в трёхмерном варианте, то оно будет напоминать «блинчик» высотой 100 метров. Океанский же объём больше сухопутного на два порядка – 10 во второй степени. И везде – от поверхностного слоя до Марианской впадины кипит жизнь! – сравнивает столь разные среды вице-президент Российской академии наук, научный руководитель Национального научного центра морской биологии Дальневосточного отделения РАН академик Андрей Адрианов.

Всё наполнено жизнью – не преувеличение морского биолога Адрианова.

– Например, с немецкими коллегами мы провели несколько глубоководных экспедиций с помощью самых современных технических средств глубоководных районов дальневосточных морей. В глубоководной котловине Японского моря из 620 собранных видов морских организмов – 30% новые для науки. На абиссальном плато южнее Курило-Камчатского жёлоба из 1780 видов – 60% доселе нам неизвестных. И так практически во всех точках, в которых мы работали. Но не ради удовлетворения своего любопытства за государственный счёт. Каждый новый вид глубоководных организмов – это не только новые знания. Некоторые из этих видов оказываются источником биологически активных соединений для создания, например, новых противоопухолевых или антибактериальных препаратов. Ведь наши «наземные» бактерии, уже привыкшие к «наземным» антибиотикам, ещё не сталкивались с этими соединениями. И перед фармацевтикой открываются огромные перспективы «голубой аптеки», – констатирует академик.

Хлеба морские

Для простого россиянина лекарства из глубоководных «гадов» – пока экзотика. А вот рыба на столе хотя бы раз в неделю – жизненная необходимость. Но её цена порой зашкаливает, особенно океанической. И дело тут не только в стоимости вылова и алчности перевозчиков. Работают простые законы рынка – чем меньше добываешь, тем дороже стоит. Казалось бы, океан бескрайний – лови сколько влезет! Но не всё так просто. В своих территориальных водах и экономической зоне можно действительно никого не спрашивать, кроме своих учёных. Они изучают запасы и дают рекомендации – сколько можно выловить рыбы конкретного вида, чтобы не нанести непоправимый вред популяции. Но за пределами 200 мильной зоны приходится играть по международным правилам.

– Единого международного органа, регулирующего добычу биоресурсов вне зон национальных юрисдикций, на сегодня нет. Вся площадь Мирового океана покрыта сетью региональных межправительственных соглашений, которые регулируют лов отдельных ресурсных видов. Мы участвуем в 24 региональных организациях по управлению рыболовством и в 62 таких соглашениях. Принцип простой – чем больше ты вложил в научные исследования (например, разведал запасов конкретных биоресурсов во время экспедиций и научно доказал возможность увеличения улова), тем больше у тебя шансов на увеличение квот на добычу этих ресурсов. Нет экспедиций, нет научного обоснования – нет шансов на увеличение квот, – рассказывает Адрианов.

По словам учёного, особенно жёстко такие принципы сегодня соблюдает Комиссия по сохранению морских живых ресурсов Антарктики (АНТКОМ). Нам уже ограничили районы промысла ценнейшего по своим вкусовым и биологическим – жирность мяса 30% – качествам глубоководного антарктического клыкача. Резко ограничили вылов уникального высокобелкового антарк-
тического криля, который Советский Союз «брал» сотнями тысяч тонн. А антарктический криль – ценнейший биологический ресурс для будущих поколений. Его запасы оцениваются до 500 млн тонн, тогда как ежегодный вылов составляет всего 9 млн тонн и добыча этого ресурса может быть увеличена, по оценкам биологов, до 30 млн тонн.

– Районы промысла и объёмы добычи криля жёстко регулируются АНТКОМ. Регулирование базируется на экосистемных исследованиях в этом регионе, на основе которых формулируются основные допустимые параметры промысла, обосновывается локализация морских охраняемых районов. Что сделала Россия в этом отношении? За последние семь лет практически ничего. В Южном океане не проведено ни единой экосистемной экспедиции. Тот низкий статус, практически лишающий нас права голоса, который мы ещё сохраняем в АНТКОМ, базируется на наших научных достижениях 70–80-х годов прошлого века, – возмущается заместитель директора Института океанологии РАН, член-корреспондент РАН Михаил Флинт.

Все остальные страны, которые ведут промышленный лов в Антарктике, регулярно направляют в приантарктические воды свои научные экспедиции. Это США, Австралия, даже Германия.

– В прошлом году РАН, ФАНО и Росрыболовство подготовили программу трёх комплексных антарктических экспедиций на двух научных судах. От фундаментальной науки – НИС «Академик Мстислав Келдыш» с автономными и телеуправляемыми подводными аппаратами. От Росрыболовства – судно АтлантНИРО для контрольного лова. На «Келдыше» каждая такая экспедиция стоила бы 300 миллионов рублей. У Росрыболовства – 160 миллионов. Хотели также на «Келдыш» поставить два новых полностью российских подводных аппарата, сконструированных в Институте проблем морских технологий ДВО РАН. Планировали провести комплексные экосистемные и биоресурсные исследования в тех районах, где представлены национальные интересы России. Того же клыкача с помощью мобильных автономных аппаратов можно было поштучно пересчитать. Сейчас вся его добыча ограничена – 6, 5 тысячи тонн, а его реальные запасы позволяют добывать в несколько раз больше. Но надо предоставить научные данные. Однако денег пока не нашлось даже на первую экспедицию, которую готовились отправить в ноябре этого года, – рассказывает академик Адрианов.

Между тем нас потихоньку пытаются «отжать» из богатейших антарктических вод. АНТКОМ, например, перешёл к практике создания в приантарктических водах морских охраняемых районов (МОР). На первый взгляд дело благородное – конечно, надо охранять уникальные подводные экосистемы Антарктики. Но это и инструмент ограничения конкуренту доступа к ресурсам. Если у России нет современных научных данных по этим биоресурсам, нечем крыть «благие намерения» организовать МОР именно на акваториях исторических районов промысла нашей страны. И такие попытки уже делаются. Первый МОР уже создан в районе моря Росса.

В ближайшие годы такая практика устранения конкурентов, читай – российских рыбаков, через создание охраняемых акваторий может распространиться и на весь Мировой океан. В частности, активно обсуждается вопрос о создании единой международной организации по регулированию рыболовства в Тихом океане. Какие данные мы будем класть на стол, если вместо научных экспедиций мы тратим сотни миллионов на зарплату ищущим дно экономики чиновникам?

Кстати, недавно учёные, причём, конечно, не российские, с помощью своих новых технологий в десять с лишним раз увеличили рыбные запасы Мирового океана!

– Считалось, что в верхнем 200 метровом слое так называемой эпипелагиали, в котором мы и черпаем большую часть рыбных ресурсов, находится порядка одного миллиарда тонн. И только же в мезопелагиали – на глубинах от 200 до 1 тысячи метров. Но при применении новых технологий оценки рыбных ресурсов с помощью сонаров, выяснилось, что биомасса мезопелагических рыб оценивается в 11–15 миллиардов тонн. Следовательно, если будут созданы технологии их добычи и переработки, то можем обеспечивать ежегодно до 200 миллионов тонн мезопелагической рыбопродукции. Плюс криля – до 30 миллионов тонн, кальмаров – до 0, 5 миллиона и так далее. Сегодня же всего в мире добывается 90–95 миллионов тонн, – говорит Адрианов.

Кроме того, что на планете голодает более 1 млрд человек, а ещё 2, 5 млрд просто не едят досыта – плевать на них «золотому миллиарду», промышленное рыболовство – это гигантский «рыбный» рынок. В 2016 г. ФАО ООН оценивало первоначальную стоимость продукции рыболовства в 130 млрд долларов! Страшно подумать, какова конечная – триллионы долларов. Таков понятный нашим министрам язык финансовых потерь, которые наша страна рискует упустить из-за их грошовой экономии на научных изысканиях.

Не счесть алмазов…

Если перефразировать известный анекдот про мех и диетическое мясо кролика, то Мировой океан – это не только полезнейшее мясо, но и «мех». Все уже привыкли, что разговоры о шельфе заканчиваются нефтью. Привыкли к телеистерике по установке российских флажков везде, где только можно. Только научные данные, полученные в ходе строго научных экспедиций, имеют значение. Благо учёные Советского Союза, месяцами пропадая в океане, смогли разведать и застолбить за нашей страной поистине бесценные подводные богатства.

– Ресурсы океана, как энергетические, так и минеральные, кратно превосходят ресурсный потенциал суши. Эксперты говорят, что около 70% всех запасов нефти на планете спрятаны на дне океана. Из них 60% – на шельфе и 40 – в глубоководной части на материковом склоне. Уже сегодня треть от общей добычи нефти и газа (34% и 38% соответственно) добывается в Мировом океане. Запасы газогидратов – «топлива будущего» – оцениваются от 5 до 15 на десять в пятнадцатой степени кубических метров. Это вдвое превышает общемировые запасы угля, нефти и газа. Проблема в том, что когда их извлекаешь на поверхность, то они буквально растворяются в воздухе. Но, по некоторым данным, японские инженеры либо уже решили эту важнейшую задачу, либо близки к решению, – продолжает вице-президент РАН Андрей Владимирович Адрианов.

Японцы вообще к глубоководным исследованиям подходят очень серьёзно, по-государственному. В 2017 г. Токио приняло Национальную стратегию социально-экономического развития, ключевым элементом которой является «робономика». В рамках которой, например, на государственное (!) Агентство морских наук и технологий и Корпорацию по нефти, газу и металлам возложена организация разработки автономных робототехнических средств для геологоразведки и добычи труднодоступных полезных ископаемых. В том числе на морском дне!

Мало того, частично эти задачи японцами уже решены! В том же 2017 г. японцы в своей исключительной экономической зоне к востоку от Окинавы с помощью «подводных комбайнов» на глубине 1600 метров начали добычу глубоководных сульфидных руд. Другая компания из глубоко континентальной Бельгии провела на глубинах 5 тыс. метров успешные испытания коллекторной системы по добыче железомарганцевых конкреций (ЖМК). Канадцы завершили разработку добычного комплекса, включающего дистанционно управляемые глубоководные комбайны и подъёмные системы полиметаллических сульфидов на судно-рудовоз.

Можно мы промолчим о российских подводных комбайнах и системах подъёма руды? Их нет не только в макетах – их нет даже в головах российских чиновников.

Час «Ч» близится

Глубоководные залежи минеральных ресурсов – это последняя «кладовая» человечества, запасов которой хватит на сотни лет.

– Железомарганцевые конкреции занимают до 10% абиссальных равнин (глубины 4000–5000 метров). Ресурс примерно оценивается в 35–40 миллиардов тонн. Кобальтоносные марганцевые корки (КМК) – подводные горы (1000–3500 метров). Ресурс – до 35 миллиардов тонн. Глубоководные полиметаллические сульфиды (ГПС), ресурс – до 4 миллиардов тонн. Ресурсы Мирового океана превышают сушу по никелю в 6 раз, по кобальту – в десятки раз, по марганцу – в 2 раза, по молибдену – в 2, 6 раза. Причём процентное содержание металла в подводной руде может в разы превосходить их процент содержания на суше, – приводит цифры Адрианов.

Немудрено, что дальновидные страны и правители уже застолбили самые перспективные участки минеральных богатств Мирового океана. Международный орган по морскому дну, работающий в рамках Конвенции по морскому праву ООН выдал 15-летние лицензии на геологоразведку с правом последующей добычи и России.

– Например, в районе Магеллановых гор кобальтоносные марганцевые корки. Извлекаемый запас – 35 миллионов тонн. Марганца – 21%, никеля – 4, 5, кобальта – до одного процента. Добыча должна начаться с 2031 года. ЖМК в районе Кларион-Клеппертон (Тихий океан). Ресурс оценивается в 450 миллионов тонн. Марганца в руде до 30%. Срок окончания лицензии – 2021 год. Глубоководные сульфидные руды на Срединно-Атлантическом хребте. Ресурс оценивается в 100 миллионов тонн. Начать добычу должны в 2028 году.

То есть к моменту окончания лицензии по геологоразведке мы обязаны представить полученные научные данные, заявить об имеющемся оборудовании и экологически-безопасных технологиях для добычи этих ресурсов. Какое-то время можно будет потянуть, но неминуемо встанет вопрос о технической состоятельности пользователя. В этих условиях мы в дальнейшем имеем очень мало шансов получить другие участки морского дна вне зоны нашей национальной юрисдикции. До начала добычи в районе Кларион-Клеппертон осталось чуть больше трёх лет. Подводного машиностроения, как говорят коллеги, нет даже в планах. Реального оборудования – тем более. Купить что-то подобное в нынешних геополитических реалиях крайне сложно, тем более что подводная робототехника – это технологии «двойного назначения», – констатирует академик Адрианов.

Интересно, как будут оправдываться и будут ли российские министры, когда придётся объяснять президенту Владимиру Путину, почему мы потеряли три богатейших глубоководных района? С народом-то всё ясно, ему в главных телепрограммах страны расскажут о том, что виноваты Обама с Трампом и Порошенко. Да и Меркель с англичанкой руку приложили – «это всё придумал Черчилль в восемнадцатом году». Патриот после этого проорёт про Чубайса, а либерал – про Путина. Умный же вздохнёт: «спаси меня, Господи, от непрофессионалов, а уж с врагами я как-нибудь сам»…

От редакции. Тема Мирового океана и роли российской науки в его изучении, познании и бережном использовании настолько обширна, что отразить её в одной статье просто невозможно. В ближайших номерах мы расскажем о бедственном положении Научно-исследовательского флота России, постараемся отыскать остатки глубоководного отечественного машиностроения и робототехники, зададим неудобные вопросы нашим чиновникам.

Ведь человечество вышло из Мирового океана, как российская литература из «Шинели» Гоголя. Так давайте же, господа, не будем зверьми и отдадим должное внимание Океану-батюшке.

Аргумент океанолога Михаила Флинта

– СЕЙЧАС существует почти тридцать контрактов на поиск, разведку, оценку запасов и пробную добычу минеральных ресурсов. Вся эта активность находится под жёсткой юрисдикцией Международного органа ООН по морскому дну. Основное его требование – защита и сохранение морской среды. Поэтому доступ к ресурсам должен иметь экологическое обоснование. Ещё раз хочу подчеркнуть – к этим требованиям очень легко апеллировать, особенно когда нужно что-нибудь запретить, поскольку у них сегодня колоссальный международный резонанс. Что же происходит с Россией? Страны, которые претендуют на минеральные ресурсы открытого океана, за последние пять лет провели 17 крупных экспедиций экологической направленности. Россия – ни одной!

– Если у нас не будет создана крупная государственная научная программа, ориентированная на исследования экосистем стратегически важных для России районов Мирового океана, то мы в самом ближайшем будущем по экологическим причинам останемся без всякого доступа и к биологическим ресурсам, и к минеральным ресурсам. Это нам надо помнить, потому что наш с вами научный задел, который создала Академия наук и в Антарктиде, и в Мировом океане, и в части тех районов, где мы предполагаем добывать минеральные ресурсы, тает на глазах, и через несколько лет у нас этого запаса не будет.