http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=0f6f81ca-be2a-4151-956f-c0fb3006edbc&print=1© 2024 Российская академия наук
Гость редакции – Татьяна Александровна Асеева, временно исполняющая обязанности директора обособленного подразделения «Дальневосточный НИИ сельского хозяйства» Федерального исследовательского центра Дальневосточного отделения РАН
— Непривычно звучит: была Асеева директором института, стала врио, почему?
— Федеральный исследовательский центр создали в прошлом году, куда вошли пять научных организаций. Так как директор Центра пока исполняет обязанности, поэтому руководители подразделений тоже врио.
— Понятно. У вас перемены. В стране тоже: президент прославляет сельское хозяйство, правительство намерено еще больше поддерживать его финансово. На этом фоне аграрникам бежать бы в прессу, говорить и говорить обо всем. А вы молчите…
— Вы не поверите, как велика нагрузка от реорганизации! Мы ее закончили только в феврале. А тут и посевная, и коронавирус. А еще в этом году в июле 85 лет институту. Мы готовили международную конференцию, полагая, что будет большое празднование. Но потом переиграли на видеоконференцию, а это — непредвиденные хлопоты.
— А мы полагали, что вам рассказывать не о чем, потому и молчите. Три года назад в вашем большом интервью «МД ХХI век» были сплошные проблемы…
— Все изменилось в крае. В лучшую сторону – я так считаю. Сергей Иванович Фургал привел в министерство сельского хозяйства новую команду. Министром стал Александр Иванович Шкурин, он много лет работает в аграрной сфере. У нас общие взгляды на многие вопросы.
— Три года назад вы рассказывали, что сменилось три министра, но никто из них не был на институтских полях.
— Александр Иванович Шкурин познакомился с нашим коллективом, рассказал о своем видении развития сельского хозяйства в крае. Что приятно: мы говорим на одном языке, одинаково понимаем проблемы, он воспринимает советы.
— И что же увидел министр в нашем сельском хозяйстве?
— Все проблемы нашего сельского хозяйства связаны с малоземельем. Широко развернуть отрасль, особенно животноводство, очень сложно. Поэтому сейчас идет большая работа по вовлечению брошенных сельхозугодий в сельхозоборот. Буквально за последние два года в крае добавилось десять тысяч гектаров пашни.
— Это делается за счет привлечения местных инвесторов или иностранных?
— Ставка министерства сельского хозяйства делается только на местных и российских инвесторов. Предприятия, где участвовал китайский капитал, фактически прекратили деятельность.
— Какая польза институту от возрождения брошенных земель?
— Чем больше земли в сельхозобороте, тем больше у нас работы – мы продаем технологии. Все сорта сельскохозяйственных культур, которые выводят наши селекционеры, предназначены для местного производства. У нас прямой интерес: больше аграриев – больше спрос на семена.
— Вы уже почувствовали такой спрос?
— Материально-техническая база института не может так быстро реагировать. Мы сейчас озабочены ее обновлением, чтобы больше выращивать своих оригинальных семян. Потому что в Бикине появился семенной завод «Спорос». У нас не будет прежней проблемы куда деть семена. Сейчас другая проблема: мы мало их производим, надо больше, чтобы закрыть потребности завода в оригинальных семенах.
— Какими культурами будет заниматься «Спорос»?
— Зерновых, сои и кукурузы, в дальнейшем – многолетних трав.
— С вводом завода сбудется ваша мечта о возрождении в крае семеноводства?
— Конечно! Он — наша надежда.
— Сегодня «Спорос» работает, а завтра по каким-то причинам закроется. И что? Вернемся в каменный век?
— Этого не может быть!
— Здрасьте! Гиганты банкротятся, уходят в небытие, а тут какой-то «Спорос»…
— Не надо думать о плохом.
— Так ведь и гарантий нет, и конкуренции нет.
— Мне кажется, он не может обанкротиться, поскольку у него нет конкурентов на всем Дальнем Востоке. Покупать у него выгодно: за районированные элитные семена его производства аграрии получат субсидию.
— За прошедшие годы наши аграрии уже привыкли покупать семена в других регионах.
— Сказать честно, наши сорта зерновых культур по многим показателям превосходят завозные. В последние советские годы наш институт выдал сорт «Экспресс», который в Полетном дал урожай по 50 центнеров с гектара. Это был небывалый урожай! С тех пор селекция изменилась. Сейчас мы имеем районированные сорта, которые в наших условиях уже дают по 80 центнеров с гектара.
— И почему вы молчите? Ведь в обывательской (и не только!) среде бытует мнение, что наша аграрная наука загнулась, а сельхозпроизводство на издыхании.
— Это не так. Один из примеров — ежегодный День поля, куда приезжают хозяйственники, представители власти, они воочию видят наши посевы. Хотя, конечно, надо быть активнее по части рекламы.
— Вместо вас на телеэкран выходит губернатор, который запретительным тоном говорит о сокращении посевов сои в пользу зерновых. А сою хорошо покупают в Китае. Как отказаться от соблазна монокультуры?
— Губернатор говорит правильно: севооборот – основа плодородия почвы, а монокультура – это потеря гумуса, накопление болезней и т.д. В итоге – обвал урожайности. А восстановить плодородие очень сложно. Сейчас на поля не вносится органика, потому что ее нет, поскольку мало животноводства. У нас нет картофельных (как это было) и овощных севооборотов. За минувшие тридцать лет качество почв ухудшилось: в наборе болезней, сорняков, появилось больше вредителей, при этом снизилось содержание гумуса, фосфора и т.д. Теперь надо приложить намного больше усилий, чтобы получить урожай, внести больше удобрений и т.д. Требование вернуться к севооборотам – это абсолютно научно обоснованная точка зрения на сохранение плодородия почвы и рост производства продукции.
— Как вернуться? Бизнес есть бизнес, в глазах только деньги.
— Я знаю, в Белгородской области не дают никаких субсидий, если ты не выдерживаешь севооборот.
— А у нас пока только разговоры?
— Министерство работает над таким механизмом. С другой стороны, можно посеять интенсивный сорт, получить урожай вдвое больше и, ничего не теряя, запустить половину пашни в севооборот. Еще такой момент: в крае увеличивается поголовье скота, поэтому надо увеличивать посевы зерновых и кормовых культур.
— Вы привели пример интенсивного производства. Ваша роль в этом?
— Мы сейчас работаем над созданием собственного сорта тритикале. Это гибрид пшеницы и ржи. Зачем он? В наших сложных климатических условиях трудно получить гарантированный урожай пшеницы. А потребность высока. Тритикале выгодно отличается от пшеницы. По биологическим особенностям лучше вписывается в наш климат. Мы уже имеем гибриды и скоро передадим их на испытания в качестве сорта.
— А урожайность?
— Наши сортообразцы дают стабильно по 60-70 центнеров с гектара. Сравните с пшеницей, она может дать 30 центнеров с гектара, если сильно постараться. Урожай вырастет, но убрать сложно: созревание совпадает с периодом муссонов. Тритикале иначе реагирует на наши погодные условия.
— Чем еще занимается институт?
— Разработкой различных технологий. Это вопросы сохранения плодородия почвы в современных условиях, кормления животных, разработки премиксов. Возьмем направление антропогенной трансформации почв. Как влияет человеческая деятельность? Куда она движется?
— К Сахаре…
— Не надо такого. Надо ее хотя бы стабилизировать в рамках того, что имеется. Сейчас есть технологии, которые способны даже улучшить свойства почв. Сейчас постоянно звучит тема экологии. Лозунг «Не надо ждать милости от природы, а взять от нее все – наша задача» сегодня звучит уродливо. Человек, наверно, не вершина природы, а ее недоразумение.
— Здорово сказано!
— Это сугубо мое мнение. Я стала об этом задумываться, и чем старше, тем больше думаю: почему все, что нас окружает, принадлежит человеку? Почему мы все подчиняем себе? А может, разумнее жить в согласии? Не надо понуждать делать то, что эта земля может выдержать. Есть уже такой – агроландшафтный – подход к земледелию. Раз на это обратили внимание, то постепенно это внедрится. Другого варианта нет. Мы еще живем в естественных природных условиях. А с чем столкнутся следующие поколения?
— На фоне такой философии что делать?
— Мы заключаем контракт с краевым министерством на научную разработку цифровизации сельского хозяйства. Начинаем готовить теоретическое обоснование как Хабаровскому краю перейти на точное земледелие. В стране цифровизация внедряется уже широко – и в Белгородской области, и на юге, где большие земельные массивы, где это выгодно. К нам цифровизация придет позже.
— Там есть, у нас нет… Как наша наука вписывается в задачи страны?
— Утверждена Стратегия научно-технического развития РФ, где науке (в том числе и сельскохозяйственной) четко обозначены приоритеты. Первый – разработка технологий и производство экологически чистой сельхозпродукции. Все нацелено на безопасность продуктов питания и обеспечение продовольственной безопасности страны.
— Коронавирус перекрыл нам поставку китайских овощей – безопасность уже под вопросом.
— Проблема импортозамещения. Если смотреть на безопасность страны, то назрела кричащая глобальная проблема по семеноводству. Слишком много семян различных культур ввозилось из-за границы.
— Семеноводство в стране давно похоронили.
— Да. Но пока не было коронавирусного карантина, семена покупали. Да, дорого покупали. Да, подсели на импорт. А тут подошла посевная, однако семена перевезти через границу не можем. Нынче из-за этого сильно пострадало овощеводство. Семена практически всех овощных культур производились за границей. В теплых странах можно получать по три урожая в год. А у нас один. И получалось, что мы имеем уйму хороших сортов, а производство семян налажено за границей. Причем к импортным семенам не применяются требования, как к нашим, может быть низкая всхожесть, большая засоренность и т.д. Но самое главное, с чем столкнулись: а их и таких нет. Нет семян кукурузы, нет подсолнечника, нет свеклы и т.д. Отсюда целенаправленная программа развития овощеводства открытого и закрытого грунта в стране, которая очень жестко контролируется.
— Почему жестко?
— Импорт сократился, а потребность в регионах высокая.
— А у нас в крае?
— Потребность в овощной продукции в пределах 160 тысяч тонн, из которых примерно 20 тысяч тонн овощи закрытого грунта. Поэтому у нас будут строить много теплиц.
— А наука?
— Наука должна обеспечить технологию. Наш институт всегда работал с открытым грунтом. У нас есть большой выбор своих сортов огурцов, томатов. Мы ведем их семеноводство.
— И где ваши семена?
— Мы семена производим только по заявкам тех, кто занимается реализацией. Много заявок из Приморья, есть из Амурской области. Есть спрос из европейской части страны. В предыдущие годы запрос был на 500-600 килограммов, к примеру, огурцов. А нынче заявка на две тонны семян.
— «Каскад», «миг», «ерофей», «лотос», «хабар», «амурчонок»… Или это уже старые сорта огурцов вашей селекции?
— Новый районированный сорт огурцов – «наследник».
— Почему так назван?
— Потому что это наследство нашего известного селекционера Ольги Николаевны Мигиной. Селекционный материал этого замечательного сорта создан был при ее участии. Сейчас этим занимается Галина Антониевна Кузьмицкая со своими сотрудниками, она возглавляет лабораторию овощеводства.
— Сколько лет уходит на выведение нового сорта?
— Если с нуля, то 10-15 лет. Сейчас есть селекционные технологии, которые несколько ускоряют процесс подбором родительских пар за счет расшифровки генетики. Упреждаю вопрос: ГМО у нас нет, это в России под запретом.
— В крае много дачников и личных подсобных хозяйств. Как их дурит торговля, продавая в красивых пакетах то, что не хочет здесь расти!
— Мы всегда падки на красивое. Как только в торговлю поступили яркие пакетики, сразу упал спрос на наши сорта. А еще всегда кажется, что чужое (особенно заграничное) лучше.
— Почему чужое? «Ерофей» и «лотос»: названия сортов наши, а на пакетах написано – г. Москва. Так чьи они?
— Не наши. Мы за торговые игры не отвечаем. Когда народ получит отрицательный опыт выращивания из семян в красивых или чужестранных пакетиках, тогда начнет слушать, что говорят специалисты. А они говорят, что только наши районированные сорта дадут гарантированный урожай в наших условиях. Особенно посадки огурцов завозными семенами поражаются всякими болезнями в условиях нашего инфекционного климата.
— Что значит «инфекционный климат»?
— Жара и высокая влажность способствуют появлению разных болезней у растений. На начальной стадии плодоношения они могут дать приличный урожай, но быстро погибают. У наших сортов период плодоношения значительно больше, они устойчивее к болезням, потому что адаптированы к таким условиям. Это касается не только огурцов, а всех завозных семян овощей. Завозной сорт может быть очень хорошим и даже отлично проявить себя в первый год, но потом накапливает наши инфекции и не реализует свой потенциал.
— Какие местные сорта томатов вы рекомендуете дачникам?
— «Амурский утес», «дуняшу», новый сорт «галант». Он районирован в прошлом году. Есть сорта для консервирования, для салатов, а «галант» из новой серии томатов, которые можно фаршировать.
— Семена в продаже – сплошной мусор! Нет никакого контроля за семенами. Что делать?
— Это вопрос к Россельхознадзору. Но, с другой стороны: кого наказывать? В стране нет запрета на ввоз семян, если в них нет карантинных сорняков и вредителей. Качество как проверяется? На контроль дается хорошая партия, а в пакетики расфасовывается мусор.
А что вы хотите, если разрушена вся система семеноводства? Никто не несет той ответственности, как это было раньше. Восстановить ее очень сложно, потому что она трудозатратная. И в материальном плане. И технологически сложная. Сейчас обсуждается проект нового федерального закона о семеноводстве, старый не работает. Наверно, когда-то настанут лучшие времена.
— Расскажите-ка нам, что случилось нынче с погодой? То 30 градусов, то 10.
— Мы давно ведем наблюдения за погодой. У нас, к примеру, севооборот заложен в 1963 году. Ведь все наши научные разработки связаны с теплом и влагой. Если судить по времени, то климат у нас изменился в сторону потепления. Уже в апреле устойчивые положительные температуры. Раньше рассаду овощей высаживали с 10 июня, а теперь в мае. С середины мая фактически нет возвратных весенних заморозков. Раньше осенние заморозки начинались с 20 сентября. В прошлом году весь октябрь было тепло, мы не убирали сою потому, что ждали заморозков. То есть теплый период стал длиннее, и мы начинаем выращивать сорта с более длинным периодом вегетации. Недобора тепла у нас нет, мы укладываемся в средние многолетние показатели. Просто в предыдущие годы был значительный перебор тепла.
Вчера видела метеокарту по стране. Дальний Восток в зоне, где температура ниже нормы на четыре градуса. А на северах и в Якутии выше нормы на 12 градусов. У нас избыток влаги, а у них засуха. Наш академик Евгений Петрович Киселев, который давно следит за погодой, говорит, что нынешний цикл продлится 30 лет. И еще: мы вступили в эру Водолея, которая длится 100 лет, может, выйдем на ее пик… Я помню начало своей работы в институте: 1983 год был хорошим, а в 1984-м были такие летние дожди, что у нас по полям шла вода и плыли рыбки… Чему удивляться? Мы живем в экстремальном климате.
— Вам интересно работать в этой сфере?
— Я люблю свою работу. Растения – это живые организмы. Чем человек от них отличается? Как и у нас, у них есть потребность в тепле, во влаге, их надо лечить, кормить. Когда ты понимаешь их потребности, то можешь создавать такие условия, которые дают растению возможность реализовать свою основную функцию – урожай.
— Этак мы с вами уйдем в философию, а у нас речь о земных проблемах.
— Мне кажется, одна большая проблема сдвинулась с места.
— Интересно, какая же?
— Изменилось отношение к сельскому хозяйству. В стране. Не только к сельхозпроизводству, но и к его научному обеспечению. Началось достойное финансирование. Как только создали Федеральный исследовательский центр, оно резко выросло.
— ?????
— Не удивляйтесь! Мы сейчас выполняем президентский указ о заработной плате сотрудникам в двести процентов к средней по региону.
— Это сколько же?
— В среднем 93600 рублей. К нам пошла молодежь. Хотя у нас мало источников кадрового пополнения.
— Зарплата, кадры – хорошо. А материально-техническая база института разве не требует достойного финансирования?
— Не все сразу. Пока выделили деньги, и мы создали селекционно-генетическую лабораторию по зерновым культурам. Другого обновления еще нет. Но поскольку обеспечивается зарплата, то деньги, которые мы имеем по договорной работе, постепенно направляем на приобретение необходимого. Однако в этом году пришло письмо из российского министерства науки, что сельхозинститутам будет оказана помощь в приобретении сельхозтехники по лизингу.
— Мы доживем до того времени, когда наша аграрная наука будет на мировом уровне?
— Конечно, доживем! Я не сомневаюсь. Посмотрите, какие в ней работают специалисты. Те, кто остался, отличаются хорошим энтузиазмом, потому что другие там просто не сработаются. Они очень заинтересованные люди.
— Да уж, выдержали все перипетии…
— Смотрите: нашему НИИ 85 лет – другого научного учреждения такого возраста в крае нет. Сделайте обратный отсчет: через семнадцать лет после революции государство задумалось о создании сети научных учреждений на Дальнем Востоке.
— После нашей великой перестройки прошло столько же времени, пока обратили внимание на науку…
— Это история – куда от нее деться? Спады и подъемы были, есть и будут. Самое главное, что ДальНИИСХ устоял. Конечно, он сократился: в самое благополучное время было 420 сотрудников, в годы перестройки дошли до 85, а сейчас уже 126. Но каждое время требует выполнения своих задач. С чего начинал институт? Собаководство, шелководство, оленеводство. Представляете, какие были потребности? До 1948 года здесь не было своих сортов плодовых культур, даже смородины не было, она не перезимовывала. А сейчас есть все: абрикосы, вишни, сливы, груши, яблони, малина, смородина и т.д. Когда стало понятно, что завозное здесь не выживает, началась селекция. Начинали с пшеницы. А сейчас смотрите, какой широкий спектр: ячмень, овес, пшеница, тритикале, соя, кукуруза.
— Зачем вам заниматься соей, если в Амурской области есть Институт сои?
— Неправильный вопрос. В Китае в каждой провинции есть сельскохозяйственная академия. Почему? Там в каждом регионе свои особенные климатические условия. У нас аналогично. Возьмем Амурскую область, Приморье и Хабаровский край. У амурчан более короткий период вегетации, и их скороспелые сорта (а соя особенно) при перемещении в другую зону теряют эту особенность. И приморские сорта никто сюда не берет – не дают нужного урожая. А вот наши сорта с удовольствием выращивают и амурчане, и приморцы. Мы потому и занимаемся соей, что она сильно реагирует на перемещения. Мы привозили семена сои из Белоруссии: растения сплошь усыпаны бобами, но выросли карлики… Пробовали и канадские, и китайские – не вызревают. У нас много влаги, и сорт думает: если такие хорошие условия, то зачем спешить созревать?!
— Кстати, нынче на земле какой-то переполох: клубника спеет вместе с жимолостью, картошка набрала цвет на месяц раньше… Все спешит. Что происходит?
— У каждого живого одна задача – оставить потомство. Растения понимают природу лучше нас с вами. Я не знаю, какие есть механизмы, но если растение спешит созреть, значит, что-то в дальнейшем сложится не так. Вот моя примета: зацвели тополя – обязательно будет гроза. Почему? Я думаю, чтобы ветер и потоки воды разнесли семена. То есть у растений есть механизмы, которые регулируют наступление нужных фаз.
— Говорят, нынче картофельный год.
— Почему в нашем крае не получают большие урожаи картофеля? Он не любит высокие температуры. Клубни завязываются в начале цветения. Должно быть достаточно влаги, а температура на почве не выше 50 градусов. Чуть больше – образование клубней прекращается. Ему хорошо в Комсомольске, на Сахалине. В Голландии берут по 1000 центнеров с гектара! У нас нынче картофель набирает цвет в период похолодания. Урожай должен быть.
— А томаты?
— Их урожай всегда неплохой, беда одна – фитофтора. В прошлом году у нас была как никогда сильнейшая фитофтора. За три дня погибли все томаты, за исключением «галанта» и «дуняши». Томаты потерпят до середины июля, до повышения влажности воздуха. Поэтому обработка от фитофторы обязательна. Или надо закрывать их пленочной крышей.
— Какими научными выводами мы закроем дачную тему?
— У нас есть все условия, чтобы дачное дело развивалось.
— Как бы оно развивалось, если те же саженцы можно купить только у фермеров, которые без зазрения называют себя селекционерами?!
— Что вы говорите?! Лаборатория плодоводства, которой руководит Олег Анатольевич Михайличенко, занимается не только селекцией, но и выращивает саженцы на реализацию. Мы продаем и плодовые саженцы, и ягодные. Купите, будьте уверены, перезимуют.
— Где купить и когда?
— Прямо в лаборатории напротив краевой больницы, весной и осенью. Олег Анатольевич также ведет несколько циклов лекций: как ухаживать за саженцами, как прививать и т.д. А в городе действительно продают много саженцев самого разного происхождения. Это обман! Такие саженцы в нашем климате гибнут. А саженец надо купить один раз и на десять лет.
— Уже несколько лет покупаю у фермеров яблони «аборигенки», а они гибнут…
— Я приглашаю вас в сад, когда поспеют абрикосы, сливы, яблоки, груши, чтобы увидели урожай, попробовали, а потом купили саженцы. В прошлом году новый сорт сливы дал плоды в пятьдесят граммов! Они такие вкусные! Ветви до земли гнулись от урожая.
— Мы всей редакцией придем в ваш сад на пробу.
— Договорились. Плодоводством институт занимается давно и успешно. Вы помните имена селекционеров-садоводов Казьмина, Марусича, Михайличенко-старшего? Сейчас там работает целая династия Михайличенко. У нас есть своя коллекция клубники. Мы начали заниматься клюквой. Она считается ягодой номер один в мире. В наших планах – садовая голубика. Спрос есть – надо соответствовать.
— Почему китайцы любят нашу сою?
— Потому что у нас еще настоящая земля, не испохабленная гербицидами и пестицидами, как у них. Качество нашей сельхозпродукции еще высокое. Их задача – накормить население, то есть получить урожай любым способом. Но у них подход тоже изменился, они возвращаются к севооборотам. Они стали думать о здоровье, питаться не чем попало, а качественными продуктами. Мы чем и интересны Китаю, Корее, Японии – мы еще можем выращивать чистую продукцию.
— Что-то мы сегодня не говорим о проблемах. Все решено?
— Что я хотела бы видеть в институте? Новые лаборатории на уровне передовых технологий. Наука создает новое и передает в производство. А если нас обгоняет производство? Например, селекционный комбайн стоит 13 миллионов рублей. Мы можем его купить? Не можем. Я прошу на это деньги в федеральном министерстве науки – не дают. В прошлом году мы вырастили обалденный урожай всего! Овес был выше меня ростом. Урожай стоял по 120 центнеров с гектара на селекционных участках. Но мы его похоронили.
— Как?
— Наш единственный селекционный комбайн, который 1985 года покупки, мы не смогли донести до поля. Он ломался. Было сыро. Чтобы спасти селекционный материал, мы вручную, серпами жали урожай. Сколько можно убрать таким образом?
— Почему вы в тот момент не позвали министра или губернатора?
— Это не их компетенция. Мы – федеральная структура. Второй момент. Был указ президента о признании НИИ сельхозпрофиля сельхозтоваропроизводителями. Все логично: мы имеем землю, производим продукцию. Но мы, как бюджетная организация, не имеем права получать бюджетные субсидии. Президент дал добро, а денег не дают ни копейки. Почему? Потому что не внесли изменения в Бюджетный кодекс. И краевая власть не может нам помогать финансами, так как запрещает закон. Хотя мы работаем на край. Абсурд?
— Давайте закончим наш разговор все-таки хорошим. Вам и вашему коллективу поздравления от нашей газеты с предстоящим юбилеем. Пусть приходят к вам победы и успехи, помощь и внимание, а недоразумения уходят.
— Спасибо.