Версия для печати
Вернуться к списку

Массового возвращения учёных не будет

Справка STRF.ru:

Егерев Сергей Викторович, директор лаборатории «Центр ресурсов науки» Российского НИИ экономики, политики и права в научно-технической сфере (РИЭПП), доктор физико-математических наук

Исследования внешней интеллектуальной миграции, проще говоря, утечки мозгов, проводились и раньше. В чём особенность вашей работы?

— Исследование, которое РИЭПП проводит с 2008 года совместно с Группой «СтратЭГ», пожалуй, первое серьёзное исследование в этой области, финансируемое государством — Роснаукой.

До сих пор деньги под такие задачи давали зарубежные организации, как правило, европейские. Разумеется, из эгоистических соображений. В конце 1980-х — начале 1990-х годов эти организации были заинтересованы не в том, чтобы переманить наших учёных, а в том, чтобы выяснить масштаб потенциального нашествия «оголодавших» русских. В газетах даже попадались сообщения, что Чехословакия привела в состояние готовности свои инженерные войска, дабы сдержать возможный натиск советских граждан. Затем страх прошёл, но интерес остался: а могут ли происходить массовые выезды из нашей страны, в том числе учёных и учителей? Постепенно он стал затухать, и зарубежная поддержка подобных исследований сошла на нет.

Хотя отъезд-то был. И самый, что ни на есть, массовый. Он породил в некотором роде болезненный интерес оставшихся к уехавшим. Надо отметить, что в конце 1980-х годов в нашем обществе к учёным относились довольно скептически: полагали, что они прохлаждаются в курилках, в то время как народное хозяйство остро нуждается в научно-технических решениях (слова «инновации» тогда не было). Это подтверждает даже наш кинематограф: в 1960-х годах учёного представляли как героя фильма «Девять дней одного года», а в 1980-х — как героя фильма «Блондинка за углом».

И вдруг общественность с удивлением узнала, что преуспевающие здесь архитекторы и врачи становились на Западе дворниками и автомойщиками, а не оценённые здесь по достоинству учёные там вдруг стали «грести деньги лопатой». Это вызвало ревность и различные спекулятивные разговоры о том, чтобы отнять паспорта у учёных и ограничить их выезд. Подобные дискуссии о насильственном прекращении выезда можно было слышать, например, в Госдуме в течение всех 1990-х годов. Сейчас риторика изменилась: ни один документ по научно-технической политике, ни одно выступление на эту тему не обходится без фраз, что надо создавать условия для почётного возвращения учёных.

Справка STRF.ru:

«Проведение исследований внешней интеллектуальной миграции 1990—2007 годов и создание предпосылок для развития взаимодействия российской научно-технической сферы с учёными, работающими в зарубежных научных центрах в области критических технологий» — так называется работа, выполняемая РИЭПП совместно с Группой «СтратЭГ» в рамках Федеральной целевой программы «Приоритетные направления развития научно-технологического комплекса России на 2007—2012 годы»

We will not return

Прежде надо понять, кого возвращать?

— Этот вопрос мы и изучали. Замечу, что диалог с уехавшими поддерживается без особых усилий: покинувшие страну учёные так или иначе общаются через интернет с родными и коллегами. Да и просто, участвуя в различных международных форумах и конференциях, можно понять, «чем дышат» наши бывшие соотечественники, наладить с ними какие-то доброжелательные контакты. Обсуждение с диаспорой вопросов, представляющих взаимный профессиональный интерес, позволило нам избежать назойливого анкетирования, чем иногда грешат любители «прощупать» диаспору.

Диаспора четвёртой волны считается уже старой (её признак: дети уехавших учатся и работают в университетах). В таких случаях уже нет смысла считать учёных по головам: оценивают такую диаспору не по количеству, а по достижениям её передовых представителей. В нашей памяти от первой послереволюционной волны эмиграции остались, например, имена создателя серийного вертолёта Игоря Сикорского или Владимира Зворыкина, одного из изобретателей современного телевидения.

В конце 1980-х — начале 1990-х годов зарубежные организации вкладывали деньги в исследования миграции наших учёных не для того, чтобы лучше их переманить, а чтобы выяснить масштаб потенциального нашествия «оголодавших» русских. Пока, к сожалению, мода на пересчёт по головам ещё держится, и она сильно вредит делу, особенно, если этой «переписью» занимаются неспециалисты. Такой ажиотаж мы наблюдали в прошлом году, когда у большого числа изданий, фондов, аналитических групп возникла потребность понять: кто из учёных, где и как распределён по зарубежным лабораториям. Представители этих организаций составили опросники и даже поехали на очные интервью. Увы, 2008-й войдёт в историю как год, когда Родина нагнала страху на свою диаспору. «Когда вы вернётесь?», «Почему вы ещё в Америке?», «Чего вам не хватает на Родине?» — таковы были основные вопросы. Учёные и так-то народ пугливый, а учёные, дорожащие позициями в зарубежных лабораториях, пугливы вдвойне. Во-первых, они опасаются, что их нынешний работодатель узнает о факте участия в опросе (весть о загадочных визитёрах, даже виртуальных, разносится быстро). Во-вторых, учёные с опытом работы за рубежом очень ценят конкретику. Если к таким учёным приезжает интервьюер из России с вопросом: «Готовы ли вы завтра вернуться?», то они тут же зададут массу встречных вопросов: «В какую организацию?», «Какие условия для работы?», «Что входит в социальный пакет?», «Как связаться с вашим рекрутинговым офицером?» и т.д. И если выясняется, что интервьюер спрашивает учёного исключительно для замера социального градуса, можно ожидать весьма болезненной реакции наших соотечественников.

Уехавшие и оставшиеся

Каковы основные результаты исследования РИЭПП в 2008 году?

— Их два, причём не запланированных в техническом задании. И вы первые, кому мы об этом рассказываем.

Во-первых, оказалось, что за всеми этими увлечёнными наблюдениями за учёными диаспоры, их заработной платой и достижениями мы упускаем из виду вещь, может быть, менее интересную, но совершенно необходимую для будущего науки. Очевидно, что сиюминутного массового возвращения не будет (таких примеров история знает немного; в Тайване, например, был устойчивый обратный поток, но была и масса условий для этого). Поэтому какое-то время нам надо работать над тем, чтобы оптимизировать формы обмена опытом между учёными, над тем, как организовать площадки по взаимодействию уехавших и оставшихся. Никакие статьи в журналах живое общение не заменят.

Увы, 2008-й войдёт в историю как год, когда Родина нагнала страху на свою научную диаспору. «Когда вы вернётесь?», «Почему вы ещё в Америке?», «Чего вам не хватает на Родине?» — таковы были основные вопросы к уехавшим учёным. Изучая опыт других стран, мы пришли к выводу, что ничего лучше системы открытых университетов не придумали. Такой действующий на постоянной основе университет образуется просто: разрабатывается план приезда ведущих учёных из-за рубежа и план набора студентов определённой категории (например, молодых учёных). Те и другие в течение двух-трёх месяцев работают и обучаются в его стенах, потом состав меняется. И совсем небольшой штат работает постоянно. Подобная организационная форма решает многие вопросы. В частности, при таком подходе нивелируется понятие уехавших и оставшихся, исчезает ревность друг к другу. В открытом университете можно проводить междисциплинарные исследования. К тому же для огромной России важна не только циркуляция учёных между странами, но и внутри страны, чему могут способствовать подобные площадки (полезный эффект от этого получили, например, даже в небольшой Венгрии). И разработать основы институционального оформления работы с диаспорой на основе таких структур, говоря казённым языком, — наша задача на следующий год исследований.

Во-вторых, выяснилось, что вопрос о возвращении недостаточно проработан. Да, одного, второго, третьего эксклюзивно вернуть можно. Но для того, чтобы зарубежный учёный подал резюме в российскую организацию, а дальше заработали бы обычные бюрократические механизмы, — для этого ещё ничего не сделано. Приезжающий из-за рубежа учёный, по сути, тот же гастарбайтер. Как трудоустроить в наших лабораториях учёного без российского гражданства, не нарушив целый ряд нормативных актов, — на этот вопрос детального ответа нет. Как заставить таможню соблюдать благожелательный режим ввоза-вывоза оборудования? Как удовлетворить требованиям Федеральной миграционной службы? И на эти вопросы пока нет ответа. А вот Элтон Джон (тоже типичный гастарбайтер) приезжает в Россию для кратковременной работы и каким-то образом привозит с собой рояль. Значит, он разгадал хоть некоторые из секретов миграции творческих личностей. Хорошо бы эту загадку в 2009 году разгадать и применительно к учёным. И тогда заработают обычные рутинные механизмы интеллектуальной миграции, а учёный сможет работать там, где он хочет и где он нужен.

Как трудоустроить в наших лабораториях учёного без российского гражданства? Как заставить таможню соблюдать благожелательный режим ввоза-вывоза оборудования? Как удовлетворить требованиям Федеральной миграционной службы? Пока приезжающий из-за рубежа учёный, по сути, тот же гастарбайтер Как решалась проблема возвращения в Советском Союзе?

— Советский Союз был очень интересной страной: идеологический диктат в ней хорошо уживался с голым прагматизмом. Принимая те или иные решения, исходили из важности задач, и если было необходимо, закрывали глаза на то, коммунист ли учёный, хочет ли он здесь работать.

Например, перед войной в оборонных целях нужно было решить важнейшие задачи в области физики низких температур, в области сильных магнитных полей. У нас были очень сильные физики-теоретики: Лев Ландау, Владимир Фок. Однако лидера, экспериментатора с хорошим европейским образованием и авторитетом в данных областях исследований у нас не было. Выпускники институтов «красной» профессуры на эту роль не годились, а люди типа Игоря Курчатова тогда были ещё слишком молоды. У Эрнеста Резерфорда в Англии очень успешно работал Пётр Капица и вовсе не собирался возвращаться навсегда. С ним обошлись весьма жестоко: его просто не выпустили обратно в Англию после очередного отпуска, проведённого в СССР. Но при этом в рекордные сроки для него построили институт (сейчас это Институт физических проблем им. П.Л. Капицы), а основу приборного парка института составила присланная Резерфордом аппаратура. Этот институт имеет славную историю: среди его питомцев множество выдающихся учёных, на их счету замечательные открытия и передовые технологии. Не знаю, чего в этой истории больше — хорошего или плохого, но с уверенностью можно сказать, что тогда понимали: для работы нужно создавать условия. И создавали, хотя и не ставили вопрос о соответствии подобных действий нравственному закону.

Что касается дальнейшей утечки мозгов или их возвращения, то нынешний обвал рубля может смешать все прогнозы

Коррекция девальвацией

Что важнее для сохранения научных кадров — платить больше вернувшимся или поднять зарплаты оставшимся?

— Вообще, зарплата российского учёного — одна из самых больших загадок современной науки. Многие учёные дотируют научную сферу. Фактически все они имеют какие-то дополнительные источники доходов: гранты, контракты и т.п.

То, что у нас недоплачивают учёным, — очевидно. Но так же очевидно и то, что в любой стране рядом с учёным всегда можно поставить его ровесника, который получает раз в десять больше в другой области деятельности (юриспруденция, банковское дело). Именно это является фактором, вытягивающим из науки, особенно в больших городах. Если из двух приятелей-выпускников физфака один стал банкиром, то второго трудно заставить писать диссертацию.

Что касается дальнейшей утечки мозгов или их возвращения, то нынешний обвал рубля может смешать все прогнозы. Ещё недавно аспиранты и постдоки за рубежом имели не очень большую даже по нашим меркам зарплату — от 40 до 60 тысяч долларов в год (при этом примерно половина суммы шла на оплату жилья), а эксплуатировали их нещадно. Сейчас эти же деньги становятся куда более привлекательными для наших «юношей, обдумывающих житьё» за границей.

Какие ещё условия, кроме зарплаты, важны для потенциальных «возвращенцев»?

— Главное для них даже не зарплата, а безопасность. Даже если человек не был в России всего два года, он уже спрашивает: «А можно ли в Москве спускаться в метро? Говорят, там очень опасно…». (Такие вопросы задают даже те, кто живёт в Израиле, где бомбы взрываются чуть ли не ежедневно.) Далее, поработавшие за рубежом учёные ценят жизнь, налаженную под ключ: реактивы и аппаратуру достанут, заболевшего вылечат, и даже если за вами погонится дорожная полиция, она корректно объяснит свои действия. Вернувшиеся учёные будут скучать по этой налаженной жизни.

В заключение хочу сказать, что в наших исследованиях диаспоры приходится распутывать все эти вопросы, зачастую далёкие от вопросов собственно научного труда. Однако мелочей в этой области науковедения не бывает. Оптимизм вызывает то, что в настоящее время РИЭПП стал признанным лидером по изучению интеллектуальной миграции и российской научной диаспоры. Совместно с зарубежными лабораториями, изучающими законы миграции учёных, мы рассчитываем в 2009 году получить результаты, полезные для российской научно-технической сферы.