http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=058193cd-3e18-4bad-8c39-f4bb83c8ef6f&print=1© 2024 Российская академия наук
Мы решили выяснить мнение академика Алексея Хохлова: как следует проводить подобную диагностику, что тут можно перенять у Запада и почему управленческие решения в науке нельзя отдавать на откуп чиновникам.
Справка STRF.ru:
Алексей Ремович Хохлов – академик РАН, проректор МГУ имени М.В. Ломоносова, заведующий кафедрой физики полимеров и кристаллов физического факультета МГУ, заведующий лабораторией физической химии полимеров ИНЭОС РАН, главный редактор журнала «Высокомолекулярные соединения»
Как прокомментируете блестящие итоги внутренней ревизии РАН?
– Даже если все институты хороши, всегда есть первые и последние в каждой области науки. Моя точка зрения такая: нужен рейтинг. Наш университет уже в течение нескольких лет участвует в мировых рейтингах. Мы спорим, не соглашаемся с какими-то критериями, но соревновательный дух стимулирует нас к активным действиям, направленным на исправление слабых мест. Участие в рейтингах в принципе хорошо, чтобы учёные не успокаивались на достигнутом, не считали себя самыми великими, ориентировались на объективные критерии оценки своей деятельности. При этом совершенно не обязательно, чтобы публикация подобных рейтингов приводила к оргвыводам. Ведь что такое любой рейтинг? Это соответствие некой идеальной модели. Но, во-первых, моделей может быть несколько. Во-вторых, в каждом институте есть плохие и хорошие лаборатории. Именно лаборатория является первичным научным звеном, именно лаборатории нужно оценивать и поддерживать в приоритетном порядке действительно работающие, а не определять «среднюю температуру по больнице». В этом плане проект «Карта российской науки» задуман правильно. Посмотрим, как он будет реализован.
По словам кураторов нынешнего мониторинга, внутренний рейтинг академических институтов всё-таки будет составлен в течение года, но осведомлять о нём общественность не стоит – это, мол, информация для специалистов. Вы согласны с такой точкой зрения?
– Нет. Публичность, прозрачность очень важна. Иначе эта деятельность лишена всякого смысла.
Какие критерии первостепенны для оценки научных организаций?
– Вообще-то оценивать институты РАН проще, чем университеты. Основная миссия университетов – это образование. Тут есть такой показатель, как качество образования, который весьма непросто охарактеризовать количественно. Мы много дискутируем на эту тему. Однако эффективность научных институтов хорошо улавливается количественными параметрами. Основных два.
Во-первых, цитируемость. Суммарная или удельная. Скажем, в рейтинге Times Higher Education рассчитывают среднюю цитируемость на одну статью. Логика ясна: лучше написать относительно немного, но хорошо. Полагаю, число статей – тоже важный показатель, если они опубликованы в ведущих журналах. В МГУ в системе ИСТИНА мы учитываем публикации в журналах, лидирующих по импакт-фактору, – верхние 25% в рейтинге Web of Science для данной узкой области науки.
Во-вторых, количество привлечённых по хоздоговорам средств у тех, кто занимается прикладной наукой. Ведь если продукция востребована, но технология представляет собой коммерческую или государственную тайну, то публикаций и не может быть.
– Разумеется, гуманитарные науки оценивать сложнее. Например, в Arts & Humanities Citation Index не высчитывают импакт-фактор журнала. Поэтому в ИСТИНЕ мы отмечаем любую публикацию наших сотрудников в журналах из этой реферативной базы.
Для обсуждения затронутого вами важного вопроса я бы считал полезным пригласить за круглый стол наиболее авторитетных российских гуманитариев с мировым именем, чтобы они разработали критерии для своих наук. Важно, чтобы эти критерии были количественными, проверяемыми и чтобы научная деятельность была видна вне России – даже когда речь идёт об изучении русской истории или русской литературы.
Кто должен стать оценщиком, дабы избежать конфликта интересов?
– Снова могу сослаться на рейтинг университетов. Мы представляем в рейтинговые организации абсолютно прозрачные и объективные данные. К этому прибавляются оценки экспертов, но они не могут оценивать свой университет. В принципе то же самое можно сделать и для институтов РАН, только оценка должна быть количественной, и экспертами должны быть выдающиеся учёные в данной области, никак не ассоциированные с оцениваемым институтом. Например, специалисты, чей Хирш-фактор выше некоторого порога. На первых порах можно ограничиться внутренней оценкой, но постепенно привлекать и международных экспертов.
Международные рейтинги университетов у всех на слуху. Существуют ли похожие рейтинги научных институтов?
– Насколько мне известно, нет. Это связано с тем, что институты по всему миру очень разнородны. Большинство ведущих университетов мира следуют гумбольдтовской модели, основанной на связи преподавания и научной работы (хотя, скажем, в Индии утверждают, что их модель иная, там первичная цель университета – дать базовое высшее образование). Но когда речь идёт о научных институтах, модели отличаются очень сильно. В Германии – институты Обществ Макса Планка и Гельмгольца, в США – громадные национальные лаборатории с особой системой управления, во Франции научные лаборатории, как правило, ассоциированные с университетами. Тем не менее, думаю, скоро начнут появляться мировые рейтинги научных институтов по отдельным отраслям знаний.
Есть ли подобные рейтинги внутри стран?
– В принципе да. Я сам вхожу в Scientific Advisory Board некоторых институтов Общества Макса Планка в Германии. Там время от времени проводят внутренние рейтинги – эксперты ранжируют институты одного профиля. Конечно, всем ясно, что сравнивать институты, которые занимаются молекулярной биологией и археологическими раскопками, невозможно. Свой рейтинг публикует и фонд Гумбольдта.
Академия наук не всех устраивает в качестве параллельного министерства фундаментальных исследований. Её предлагают превратить в «клуб учёных», а финансирование науки пустить по одному руслу…
– Думаю, Академия наук в России нужна. Такая система сложилась традиционно и доказала свою жизнеспособность.
Я боюсь ситуации, когда чиновники начнут принимать все управленческие решения в науке. Давайте вспомним историю: к чему бы это привело, например, в начале 60-х годов. Вы, наверное, знаете, что тогда Академия наук вступила в резкую конфронтацию по вопросу Лысенко не то что с министерством, а с генсеком. Хрущёв даже хотел разогнать Академию. Тогдашний её глава Несмеянов сказал знаменитую фразу: «Никита Ceргeeвич, Академию создал Пётр Великий и не Вам её закрывать». Он даже не успел договорить – Хрущёв выгнал его из кабинета, потом Несмеянову пришлось уйти с поста президента Академии. Но через полгода сняли самого Хрущёва, и дело ничем не кончилось.
Поэтому нужен определённый баланс. Академия, конечно, не должна занимать пассивную позицию. Ей необходимо реагировать на изменения в обществе, привлекать международных экспертов, реформировать свою внутреннюю структуру. Академия наук должна развиваться. Но в клуб учёных её превращать не стоит ни в коем случае.