http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=034aa995-926f-4917-a7fc-9df2168aa088&print=1
© 2024 Российская академия наук

У нас есть балласт

Какие наиболее острые проблемы сейчас существуют в деятельности Российской Академии наук?

После очень тяжёлого кризиса 90-х годов, когда сильно пострадала наука в стране, понадобилось определённое время для того, чтобы начать процесс возрождения научной деятельности. В последние годы были сделаны серьёзные и важные вещи в плане финансирования Академии и вообще государством были значительно увеличены затраты на гражданскую науку. В частности, финансирование Академии росло быстрыми темпами, правда, от очень низкого уровня, на котором мы оказались после всех передряг 90-х годов. Было принято очень важное для нас решение, так называемый 'Пилотный проект', в соответствии с которым заработная плата научных сотрудников из бюджетных источников в конце этого года должна будет составить в среднем 30 тысяч рублей по Академии Наук. У нас нет сомнений, что мы выйдем на этот уровень, пока все идёт точно по графику. Это решение особенно важно потому, что ключевая проблема, с которой сталкивается Академия, и в которой фокусируются все остальные проблемы, это низкий уровень заработной платы и, соответственно, отсутствие кадров. В 2005-м году заработная плата научного сотрудника Академии наук в среднем составляла пять с половиной тысяч рублей в месяц, что абсолютно блокировало любые попытки обеспечить приток молодёжи в науку. Разумеется, у нас есть и другие проблемы, в том числе не хватает современного оборудования, но без приемлемого уровня оплаты труда их решение мало что давало. Поэтому выбор был сделан в пользу достаточно быстрого повышения заработной платы. И это решение сейчас успешно реализуется.

В 2002-м году состоялось очень важное заседание Президиума Госсовета, Совета Безопасности и Совета по науке при президенте, на котором был принят важный стратегический документ, который констатировал, что наука является стратегическим приоритетом для страны, и был разработан график увеличения финансирования. Эти меры создали основу для возрождения российской науки, так мы считаем. Мы пока не сумели полностью переломить ситуацию, связанную с притоком молодых учёных в Академию Наук. Но первый успех заключается в том, что отток молодежи резко замедлился. Но выйти на устойчивый, необходимый для нормального воспроизводства кадров приток молодежи в науку пока не удалось.

Оборотной стороной 'Пилотного проекта' стала проблема расхождения уровня оплаты труда научных сотрудников, и сотрудников научных учреждений, которые обслуживают их. Это часто очень квалифицированные люди, инженеры, рабочие, но они остались в прежней системе финансирования, потому что 'Пилотный проект' на них не распространялся, и это нарушило исторически складывавшиеся пропорции в Академии Наук и создало базу для определенного социального напряжения в Академии наук. Для нас сейчас принципиально важно воспользоваться возможностью в формировании отраслевой системы оплаты труда для этой категории сотрудников, и начать подтягивать их уровень зарплат.

Как относятся в Российской Академии наук к реформам, которые предлагает правительство?

Вы знаете, у нас в Академии наук велись очень серьезные дискуссии о реформировании РАН. И мне кажется, что мы постепенно приближаемся к более или менее общему пониманию того, что стоит понимать под реформами в Академии Наук. При реализации 'Пилотного проекта', мы взяли на себя обязательство в течение трех лет сократить на 20% число бюджетных ставок. Эта мера носит не только и не столько финансовый характер, потому что за счёт 20-процентного сокращения невозможно поднять в пять раз зарплату всем остающимся сотрудникам. Эта мера связана с необходимостью освобождения от балласта, который не мог не накопиться в избыточных масштабах в Академии наук в период, когда она почти не финансировалась. Мы свои обязательства выполняем, но это очень сложная и достаточно конфликтная работа. Мы согласовываем все шаги, связанные с сокращением бюджетных ставок и с нашими структурами академическими, а также с профсоюзом. Потому что считаем, что это и является частью настоящей и очень важной реформы, которая призвана оздоровить научный кадровый потенциал Академии наук. С моей точки зрения, эта реформа достаточно успешно реализуется.

У нас также велись очень острые дискуссии относительно предложения о резком сокращении числа академических организаций до 100, если не до 50 организаций. Сейчас в Академии наук их больше 400. Те, кто вносили такие предложения, исходили из того, что в академической сфере сохранилось максимум 150 здоровых и перспективных организаций. Но с нашей точки зрения, это ошибочная оценка. Мы не отрицаем того, что у нас есть балласт, есть проблемы качества кадров, но было бы крайне упрощённо представлять дело таким образом, что из 400 с лишним организаций, 350 являются плохими, а 50 - хорошими. На самом деле ситуация значительно сложнее. Во всех институтах есть сильные структуры, есть и слабые структуры. И действовать огульно, топором - это значит не столько способствовать оздоровлению ситуации в научной сфере, сколько создавать дополнительные и очень серьёзные риски её разрушения. Поэтому работа должна проводиться очень аккуратно, без кампанейщины. Мы в Академии Наук постоянно работаем над сетью наших организаций, и действительно, сокращаем их количество. На сегодняшний момент мы сократили 50 организаций. Но огульно пойти на сокращение наших учреждений мы не можем. Это один вопрос, по которому были разногласия с правительством. Но мне кажется, что к настоящему времени наши оппоненты не очень настаивают на реализации этой задачи.

Вторая важная сфера, где мы расходились, касается попыток внедрить в оценку результатов научной деятельности некие жёсткие алгоритмы. Нам говорят о том, что нужно разработать систему показателей, характеризующих научную деятельность, и к этим показателям привязывать размеры финансирования, как отдельных учёных, так и институтов. Наша позиция заключается в следующем - мы однозначно согласны с тем, что показатели, которые позволяли бы отслеживать, в том числе, и эффективность деятельности в научной сфере, необходимы. Но мы возражаем против такого упрощенного подхода: взяли некие показатели, посчитали, и пошли в кассу получать деньги. Нам часто говорят о том, что мы являемся консервативными людьми, и хотим, чтобы деньги платили за явку на работу, а не за работу, и так далее. Дело здесь намного сложнее, и оно заключается в том, что существует опасность попасть в ситуацию, в которой находилась вся страна в социалистический период, когда были попытки привязки финансирования к тем или иным показателям. И они вели не к повышению эффективности, а к игре в показатели. Допустим, мотивацию научного сотрудника привязывают к количеству статей, которые он опубликовал. Это значит, что он прекращает заниматься или резко сокращает свою активность в других жизненно важных для научной деятельности областях, и все усилия идут на то, чтобы 'пробить' статью. При этом он бросает или уделяет недостаточное время подготовке материалов, заделам на будущее, и так далее. Иными словами, наша позиция заключается в том, что нельзя распространить сдельную систему оплаты на научную деятельность. Нужно учитывать показатели, но они должны как бы давать сырьё для экспертной оценки. Это не какие-то жёсткие алгоритмы, которые исходят из результатов, зафиксированных по этим показателям, масштабы финансирования - как отдельных людей, так и организаций, коллективов научных. Это важная проблема, где мы продолжаем дискуссию и сейчас, но тоже кажется, что всё-таки потихоньку формируется понимание нашей точки зрения.

Какие ожидания существуют в Российской Академии наук в связи с избранием нового президента и реализацией 'Стратегии развития России до 2020 года'

Я считаю, что в стране в последние годы сформировалась абсолютно разумная позиция, в соответствии с которой Россия должна ставить перед собой достаточно амбициозные задачи, в том числе и в научно-технической сфере, в сфере развития современных производств. Это обстоятельство нас очень радует и означает, что хорошо развитая фундаментальная наука для страны необходима. Если бы возобладала точка зрения о том, что надо отдавать преимущество сырьевой сфере и сосредоточиться только на зарабатывании денег, то для такой страны развитая фундаментальная наука не нужна, это просто лишние затраты. Но у нас получила общественное признание иная позиция, иной взгляд на стратегическое будущее страны, в рамках этого взгляда, неизбежно велика роль науки вообще и фундаментальной науки - в частности. Это нас не может не радовать, мы надеемся на то, что те позитивные процессы для науки, которые начались, будут продолжены и в будущем.

И было бы очень полезно, как для науки, так и для экономики в целом, если бы исполнительной власти удалось уйти от каких-то атавизмов, оставшихся от 90-х годов, связанных с попыткой искать простые решения очень сложных вопросов. Здесь я говорю уже как экономист. Многие из моих коллег считают, и я думаю, они правы, что глубокое заблуждение, что, скажем, проблемы в области здравоохранения, образования, науки можно решить, просто выдвинув какой-то звонкий лозунг вроде бюджетирования, ориентированного на результат, и так далее. Это проблемы, которые простого решения не имеют, по крайней мере, в мире таких решений еще не найдено. Поэтому лозунги типа того, что 'деньги должны следовать за пациентом' и все проблемы здравоохранения будут решены, являются, с моей точки зрения, ошибочными и на самом деле могут привести к появлению нежелательных проблем, которых можно было бы избежать. Надо понять, что есть такие проблемы, которые простых формализованных решений не допускают, они требуют тщательного подхода, анализа, конкретных ситуаций и экспериментирования, но достаточно осторожного. Это те изменения, которые мне лично хотелось бы видеть.

В нашей стране традиционно, исторически не очень хорошо обстояло дело во всей инновационной цепочке, от фундаментальной науки до производства, были сбои. Сейчас, к сожалению, эти сбои не уменьшились, а увеличились. Это связано с тем, что в 90-х годах был практически разгромлен прикладной сектор науки. И сейчас постановка вопроса о формировании инновационной системы предполагает формирование на новой основе этого почти исчезнувшего звена. Видимо, нужны нетривиальные решения, и мы от Академии наук вносили предложения. Пока они еще не восприняты, но мы продолжаем их вносить, потому что считаем это важным. Это предложения, связанные с созданием условий для использования прикладного потенциала, который в Российской академии наук, вообще в государственных академиях имеется. Дело в том, что жесткой границы между фундаментальными исследованиями и прикладными нет, более того, весь мировой опыт показывает, что в процессе фундаментальных разработок бывают часто совершенно неожиданные выходы на практику. И нужно создать условия для того, чтобы они улавливались нашей экономикой, а не просто пылились в виде каких-то отчетов или даже невостребованных свидетельств о результатах интеллектуальной деятельности. Российская академия наук формулировала предложения, связанные с формированием инновационного сектора, действующего в коммерческом режиме, и который являлся бы своеобразным интерфейсом между классической, фундаментальной деятельностью, или деятельностью в области фундаментальных разработок Академии наук и бизнесом. Потому что сейчас очень часто, даже когда есть какие-то многообещающие разработки у наших институтов, возникают правовые проблемы при объединении усилий академической науки и бизнеса. Единственная возможность, которая существует сегодня - это заказы со стороны организаций бизнеса нашим институтам на выполнение тех или иных работ. Это связано с работой на том же оборудовании, которое есть в наших институтах, и так далее. Сейчас у нас нет механизмов для того, чтобы можно было бы формировать структуры, которые в коммерческом режиме способствовали бы реализации этих возможностей и доведению их до условий, приемлемых для бизнеса.

Какие модели взаимоотношений государства и науки можно применить в нашей стране?

Мы глубоко убеждены, что академическая модель в основе своей является очень эффективной. Это не значит, что нет проблем в рамках этой модели, но главное ее преимущество заключается в том, что эта система позволяет научному сообществу, в данном случае академическому сообществу, опираясь на средства, которые предоставляет государство, самостоятельно решать, как наиболее эффективно эти средства распределять. Академия функционирует на основах самофинансирования, самоуправления, у нас действуют принципы выбора руководителей, то есть все должности, начиная от младшего сотрудника и кончая президентом академии, выборные, а выборы проходят в режиме тайного голосования. Это означает, что все ключевые решения принимает научное сообщество. Оно тоже может ошибаться, в том числе и при выборе тех или иных направлений. Более того, я даже скажу, что оно обязательно будет ошибаться, потому что уровень неопределенности здесь чрезвычайно высок. Но весь опыт говорит о том, что этих ошибок на порядок меньше, чем когда не приспособленные к этому люди из числа госслужащих начинают принимать решения о том, куда лучше фундаментальной науке инвестировать деньги. Мы не выступаем и никогда не выступали за бесконтрольность в расходовании денег. Разумеется, нужно, чтобы деньги тратились на науку, чтобы они не шли на какие-то совершенно не связанные с этим цели, и в этом отношении использование денег должно контролироваться и проверяться. Но сам выбор, как расходовать деньги, выделенные на фундаментальные исследования, каким исследованиям отдавать приоритет, а какие, может быть, пока приостановить и так далее, вот этот выбор должен быть за академическим сообществом. И академическая модель создает для этого идеальные условия. Есть проблемы, их было бы странно замалчивать. Как всегда, некоторые достоинства порождают и недостатки. Конечно, существуют в области науки какие-то исследования, направления, которые сегодня вышли на передний план, другие, наоборот, ушли на задний. И необходимо соответствующим образом менять не только распределение средств, но и организационную структуру, я имею в виду структуру учреждений, организаций. Конечно, есть проблемы, связанные, в том числе, и с личными интересами отдельных ученых. Пока очень трудно идет процесс адаптации сети учреждений к тем задачам, которые ставятся, это очень тяжелая проблема, и мы совершенно не собираемся утверждать, что она идеально нами решается. Хотя здесь нужно иметь в виду, что и поспешные действия тоже могут приносить вред. Но эта проблема очень важная и серьезная, она из числа тех, которые могут более или менее удовлетворительно решаться не на основе каких-то магических рецептов, а на основе постоянной, кропотливой, тяжелой работы, связанной, в том числе, и с преодолением разного рода конфликтных ситуаций. В принципе, академическая модель устройства науки создает условия для этой работы.