Версия для печати
Вернуться к списку

АКАДЕМИК М.В. САДОВСКИЙ: «ПОЗИЦИЯ ГИНЗБУРГА ДЛЯ МЕНЯ - ПРИМЕР»

В свое время «НУ» уже сообщала о том, что главный научный сотрудник Института электрофизики УрО РАН академик М.В. Садовский стал первым лауреатом Золотой медали им. В.Л. Гинзбурга, учрежденной в 2015 году Российской академией наук. Она присуждается отечественным и зарубежным ученым за выдающиеся работы в области физики и астрофизики. Недавно мы поговорили с Михаилом Виссарионовичем о фундаментальных результатах, удостоенных высокой награды, о нобелевском лауреате В.Л. Гинзбурге, с которым академика Садовского многое связывало, а также о сегодняшних проблемах и перспективах Российской академии наук.

— Уважаемый Михаил Виссарионович, какое место занимает в ряду ваших академических наград Золотая медаль имени В.Л. Гинзбурга?

— Эта награда, которая не предполагает финансовой составляющей, дорога мне по многим причинам. Вручение ее совпало со значимыми для меня датами. Я начал серьезно заниматься наукой ровно 50 лет назад, когда первокурсником пришел в Институт физики металлов к доктору физико-математических наук П.С. Зырянову, который стал моим научным руководителем. В 1971 году Павел Степанович направил меня в аспирантуру Физического института им. П.Н. Лебедева АН СССР. Как физик-теоретик я сформировался в знаменитом теоротделе ФИАНа, который возглавлял Виталий Лазаревич Гинзбург. Непосредственным моим руководителем был Леонид Вениаминович Келдыш, тогда член-корреспондент АН СССР, в будущем академик. Однако все мое пребывание в ФИАНе прошло во многом и под знаком влияния академика В.Л. Гинзбурга, на его знаменитых семинарах по теоретической физике — общемосковском по средам, а также на «внутреннем» семинаре теоротдела по сверхпроводимости. Тогда же, несмотря на разницу в возрасте, возник и личный контакт с Виталием Лазаревичем — будущий нобелевский лауреат аспирантов знал и замечал. После возвращения в Свердловск я продолжал регулярно бывать в теоротделе ФИАН, и В.Л. Гинзбург часто предлагал мне выступить на семинарах с сообщением о каких-нибудь новых результатах, прежде всего в области высокотемпературной сверхпроводимости, чем Виталий Лазаревич тогда интересовался больше всего.

В нынешнем году также исполнилось 30 лет лаборатории теоретической физики ИЭФ, заведовать которой меня пригласил тогдашний директор института и председатель УрО РАН академик Г.А. Месяц. Этим летом я ушел с поста заведующего, посчитав что 30 лет руководства — срок достаточный. В этой лаборатории и были выполнены основные работы, за которые мне была присуждена Золотая медаль им. В.Л. Гинзбурга.

— Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.

— Как я уже говорил, началось все в годы аспирантуры. Л.В. Келдыш предложил мне позаниматься задачами, связанными с непопулярным тогда направлением — теорией электронов в неупорядоченных системах. Мне тогда удалось сформулировать точно решаемые одномерные модели так называемого псевдощелевого состояния. В те годы это было связано с попыткой создания теории жидких полупроводников и с некоторыми задачами физики квазиодномерных систем. Незадолго до этого будущий нобелевский лауреат Невилл Мотт предложил качественную модель, описывающую образование в неупорядоченных полупроводниковых системах так называемой псевдощели в спектре электронов.

Спектр электрона в кристаллическом твердом теле характеризуется зонной структурой: есть зоны, которые соответствует интервалам энергии, которые электрон может иметь, а есть запрещенные зоны или щели, энергии которых электрон иметь не может. Н. Мотт ввел понятие псевдощели как области энергии, где возникает «предчувствие щели» даже в системе без дальнего кристаллического порядка и где формируется псевдощель. Казалось бы, эта теоретическая деятельность не имела никакого отношения к сверхпроводимости. Однако когда ученые во всем мире стали исследовать высокотемпературную сверхпроводимость в купратах, там обнаружились такие аномалии, которые можно было интерпретировать как образование псевдощели в электронном спектре.

На сегодняшний день существует много моделей описания псевдощелевого состояния. Окончательный теоретический «консенсус» еще не достигнут. Эта проблема широко обсуждается на международных конференциях. Мы с доктором физико-математических наук Эдуардом Кучинским, нынешним заведующим нашей лабораторией, выполнили цикл работ, в которых дали объяснение того, как в купратах образуется псевдощель за счет взаимодействия электронов с флуктуациями ближнего антиферромагнитного порядка, и описали взаимодействие псевдощелевого состояния со сверхпроводимостью. Причем те одномерные модели, которые я разрабатывал еще в аспирантуре, оказалось возможным обобщить на случай двумерных кристаллических структур, которыми являются купраты. С теоретической точки зрения эти модели очень нетривиальны. Наше достижение заключается в том, что удалось просуммировать бесконечный ряд так называемых феймановских диаграмм, описывающих взаимодействие электронов с флуктуациями ближнего порядка. Это достаточно изящный теоретический результат.

Еще один большой цикл работ, выполненный совместно с будущим членом-корреспондентом Игорем Некрасовым и доктором физико-математических наук Эдуардом Кучинским, связан с обобщением динамической теории среднего поля (DMFT). Эта теория на сегодняшний день дает самое совершенное описание сильно коррелированных систем, но все же в силу своей приближенности она многое не учитывает, например, так называемые нелокальные эффекты, типа тех же взаимодействий с флуктуациями ближнего порядка. В 2005 году мы предложили обобщение DMFT, позволяющее учитывать другие виды взаимодействия помимо одноузельного кулоновского, в частности те самые антиферромагнитные флуктуации. Эти работы также имеют прямое отношение к исследованиям сверхпроводимости в купратах.

И, наконец, еще одно направление, вошедшее в цикл работ, отмеченных Золотой медалью им. В.Л. Гинзбурга. В 2008 году были открыты новые высокотемпературные сверхпроводники на основе железа, и наша группа — одна из немногих в стране — подключилась к их изучению. Мы в числе первых провели расчеты электронного спектра этих сверхпроводников, которые вполне удовлетворительно совпали с данными экспериментов. В результате возникла «стандартная» модель электронного спектра этих сверхпроводников, причем расчеты в этом случае даже несколько опередили эксперимент. Этими исследованиями мы продолжаем заниматься и сейчас.

— Академик В.Л. Гинзбург был не только выдающимся ученым, но и человеком с активной гражданской позицией. Она вам была близка?

— Безусловно. Его гражданская позиция всегда служила для меня примером. Один из инициаторов создания комиссии РАН по борьбе с лженаукой, Виталий Лазаревич никогда не стеснялся говорить правду, невзирая на лица. В Академии не так много людей, которые не опасаются высказывать свою точку зрения, если она не совпадает с позицией официальных властей. Например, в 2007 году он стал одним из авторов открытого письма членов Академии Президенту РФ В.В. Путину «Политика РПЦ МП: консолидация или развал страны?», известного как «Письмо десяти» и вызвавшего широкий резонанс в обществе. К сожалению, все перечисленные в нем проблемы так и остались актуальными. Виталий Лазаревич не дожил до реформы Академии наук, однако легко можно представить его реакцию на события 2013 года и на то, как проходит реформа РАН. Уверен, он горячо поддержал бы деятельность «Клуба 1 июля», который является центром борьбы с этой «реформой» и членом которого я имею честь состоять.

— С приходом к руководству РАН академика Александра Сергеева многие связывают надежды на повышение статуса Академии и установление конструктивного диалога ученых с властью. А как оцениваете его президентскую программу вы и другие представители «Клуба 1 июля»?

— У нас с Александром Михайловичем (он, кстати, тоже входит в наш Клуб) есть общие позиции, но есть и немало разногласий. Я, разумеется, поддерживаю академика А.М. Сергеева в том, что надо повышать юридический статус РАН. Но он предлагает делать это в рамках сложившихся обстоятельств, смирившись с тем, что институты вернуть в Академию наук невозможно. На мой взгляд, это совершенно неверный подход.

Я не говорю о том, что надо чисто механически отдать институты Академии обратно. Вероятно, тогда будет еще хуже, чем сейчас. Если сравнить эффективность аппарата ФАНО в части выполнения административно-хозяйственных и финансовых функций со старым аппаратом президиума РАН, то, пожалуй, сравнение будет в пользу агентства. Менеджеры из ФАНО все же кое-что умеют, пусть они и дальше решают хозяйственные проблемы, налаживают механизмы бухгалтерской отчетности, обеспечивают комфортные условия для работы научных сотрудников. Но они не должны открывать и закрывать институты, утверждать госзадания, определять направления и планы научных исследований и оценивать их результаты, вмешиваться в решение кадровых вопросов, связанных с назначением директоров и других руководителей, потому что у них просто отсутствуют адекватные представления о том, как устроена наука.

ФАНО должно быть преобразовано в орган, подобный Управлению делами РАН и подконтрольный Президенту и президиуму Академии. Сохраняя же статус-кво, мы поддерживаем созданную вместе с ФАНО неработающую систему управления наукой.

На мой взгляд, необходимо также реформировать Министерство образования и науки, отделив одно от другого, то есть науку от образования. Логично было бы создать в будущем также структуру, подобную Госкомитету по науке и технике, которая бы руководила прикладными научными разработками. Академия наук по определению ориентирована прежде всего на фундаментальные результаты, она никогда не сможет выдавать серьезные прикладные результаты.

— Президент РАН считает, что Академия должна курировать крупные государственные проекты — проекты мегасайенс. Каково ваше мнение по этому вопросу?

— Я полагаю, Академия не может и не должна брать на себя ответственность за реализацию крупных проектов, которые требуют масштабных финансовых вложений. На самом деле даже АН СССР не имела прямого отношения к руководству ни атомным, ни космическим проектами. Но для их реализации из Академии действительно привлекали квалифицированных специалистов, без них ничего не получилось бы.

Безусловно, есть научные проекты, требующие колоссальных вложений, — это строительство мощных ускорителей элементарных частиц, лазерных установок, реакторов для управляемого термоядерного синтеза. Но РАН самостоятельно их осуществить в большинстве случаев не сможет.

В числе мегапроектов, которые иногда упоминаются в связи с Академией, — проект НИКА, создание нового ускорительного комплекса на базе Объединенного института ядерных исследований в Дубне. На этом коллайдере ученые планируют исследовать свойства плотной барионной материи, чтобы попытаться смоделировать первые мгновения возникновения нашей Вселенной. Но это не проект Российской академии наук. Это большой международный проект, финансируемый многими отечественными и зарубежными организациями. Масштаб подобных сооружений, как правило, превышает потенциал не только любого института, но и одной страны.

Ошибкой Академии наук СССР приходится признать, например, то, что она взяла на себя строительство исследовательского ядерного реактора «ПИК» на территории Петербургского института ядерной физики им. Б.П. Константинова, позже переданного в Курчатовский институт. Это один из старейших российских научных долгостроев. Начался процесс в далеком 1976 году, затем был остановлен после аварии на Чернобыльской АЭС, возобновлен и снова заторможен после распада СССР. В очередной раз строительство продолжилось в 2001 году, и с тех пор планировалось запустить реактор в 2009, потом в 2010, 2011 году и так далее. Есть такая знаменитая «теорема» Ю.В. Петрова, одного из авторов этого проекта: во всякий заданный год до окончательной сдачи реактора остается пять лет. Впервые я про эту «теорему» услышал в Гатчине в 1979 году. Последняя дата планируемого пуска реактора — 2018 год, но вряд ли он свершится. Это наглядный пример того, что происходит, когда Академия берется за несвойственные ей задачи. Взялось бы за дело советское Министерство среднего машиностроения, реактор был бы уже давно построен.

Если мы будем ориентироваться на такие масштабные проекты, снова получим «теорему» Петрова. Большая часть бюджета РАН будет уходить на финансирование мегапроектов, в результате ни денег в Академии не останется для «нормальной» научной работы, ни установки не будут построены.

В заключение скажу, что позиция президента РАН А.М. Сергеева во многом вызывает уважение. Он честно признает, что российская наука находится в плачевном состоянии, в последние десятилетия у нас нет больших достижений, нет и светлых перспектив. Сколько ни празднуй юбилеи, а приходится признать, что даже институты, которые РАН и ФАНО собираются отнести к первой категории, на мировом уровне имеют сейчас довольно бледный вид. Что смогут сделать академик А.М. Сергеев и новое руководство РАН для преодоления этого отставания, покажет будущее. Три месяца — срок небольшой. Надо дать новому президенту некоторое время, а потом уже судить о результатах его деятельности.